Наш дед – Дмитрий Иванович Зулин, ветеран войны и труда, пенсионер. Родился 24 ноября 1923 года, в селе Кротово, Сузунского района, Новосибирской области. Всю свою трудовую жизнь он проработал шофером в Ларичихинском (бывшем Шипицынском) леспромхозе, жил на одном месте, знает весь сельский труд, вырастил четверых детей, имеет 8 внуков и внучек, дожил до правнуков. Внуки знают, что их дедушка – участник Великой Отечественной войны, бил фашистов, имеет награды. Когда смотрят его фронтовые фотографии, спрашивают: «Дедушка, ты был солдатом, расскажи».

            Давно это было. В числе многих ровесников в августе 1942 года получил повестку и наш отец, в то время комсомолец. Уже были на фронте два его старших брата: Василий, призванный в 1939 году, и Григорий, ушедший в 1941 году. Отец оставался за старшего. Мужчин в доме больше не было. Их отец, Иван Григорьевич, участник Первой мировой войны, переживший германский плен, не долго прожил – скончался от ран. Мать загоревала. Дорогие письма с фронта от старших сыновей приходили редко, а тут и последний уходит… Сборы были недолгие, прощание сдержанным, обещал писать часто.

            Сначала была полугодовая учеба, а в апреле 1943 года застучали колеса – новое пополнение сибиряков везли на Запад, под Смоленск. Потянулись незнакомые места. Каждый думал о своем доме, о том, что ждет впереди, скоро ли конец войне.

            В Смоленске молодого бойца определили в разведку: невысокого роста, ловкий, сообразительный, с хорошей памятью, выдержанный. На боевые задания сразу не попал. Копали траншеи, устанавливали проволочные заграждения, привыкали к фронтовой обстановке.

            Свое первое задание отец хорошо помнит. Надо было с боем достать «языка». Группу отправили большую 25 человек. Отец наш был в группе захвата. Пошли ночью. Огневые позиции врага были на расстоянии километра. Противник, удерживающий так называемые «смоленские ворота», был еще силен и продолжал угрожать Москве. Свою первую боевую задачу бойцы не выполнили. Противник заметил их, открыл минометный огонь. Отстреливаясь, прикрывая друг друга, разведчики отошли. Из 25 человек в живых осталось 6.

            В другой раз отправились в разведку вшестером. Отец рассказывал : «Двое нас было в группе захвата, я и Кагадаев, тоже из пополнения. Как сейчас помню, поползли к блиндажу перед рассветом, рассчитали точно. Часовой дремал – сморило, самый сон  в предутренние часы. Оглушили его и в блиндаж, схватили первого попавшегося, сонному руки скрутили, в рот кляп сунули и бесшумно выскочили, «языка» вытащили. Здоровый оказался детина. Завернули его в плащ-палатку и к своим». Вот так в нескольких словах весь его рассказ.

             А над другим рассказом смеялись вместе с ним. Случилось это однажды в лесу. На задание пошли вчетвером. Стояла предрассветная тишина. След в след, как тени, скользили быстро разведчики в сторону расположившегося врага. Вдруг первый замер. Все обратились в слух, вопросительно глядя друг на друга. Противника здесь быть не должно, но определенно раздавался чей-то храп. И очень близко. Передернули затворы автоматов, старший кивком отправил одного разведчика на звук. Тот бесшумно исчез. Прошло не более двух минут, показалось – целая вечность. Ожидание было напряженным, даже пальцы. Готовые разрядить диски, занемели на спусковых крючках.

            Их товарищ появился неожиданно. Он призывно махнул рукой. Не понимая  в чем дело и готовые ко всему, разведчики осторожно двинулись за ним. Вышли на просеку, увидели столб, а под ним, уткнувшись в траву носом, храпел заяц. Так это вот кто! Разведчик тихонько свистнул. Заяц очумело вскочил, вытянулся, ничего не понимая, прыгнул со всего маху в сторону, попал в разведчика, едва проскочил между ног, запутавшись на миг и чуть не сбив его. Тут дали волю смеху, смеялись до слез, беззвучно. Потом, в минуты отдыха часто просили разведчика: «Слушай, расскажи, как в разведку на зайца ходил и чуть в плен к нему не попал». И снова смеялись до слез, вспоминая тот случай. Товарищ не обижался, и сам весело смеялся вместе со всеми.

            Помнит отец и первое свое ранение. Втроем ползли они в темноте в группе захвата. Вдруг на пути попалось что-то, отблеск луны отражался в металле. Мина? Пока ощупали, откопали, пока проверили, оказалось – головка от снаряда. Тем временем уже рассвело. Это было 29 апреля 1943 года. Заметили разведчиков. Пришлось отстреливаться, уходить. Отец, припав на колено, стал менять диск, тут его и настигла пуля, ранило в челюсть. От потери крови закружилась голова, все поплыло перед глазами, затошнило. Лишь на треть сутки очнулся в санчасти.  До сих пор говорит спасибо медсестре, что выходила его, но вот имени никак не может вспомнить. Полгода лечился в госпиталях. Затем снова в строй. Уже стояла осень. Проучившись полтора месяца в одном из сибирских городов, отец попал в зенитный полк первого гвардейского корпуса, стоявшего под Полтавой. Уже шли победные бои. Из-под Полтавы – в Югославию, Венгрию, затем взятие Будапешта, бои в Чехословакии, в Австрии. Отец имеет медали «За отвагу», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», «За победу над Германией», благодарности от командования.

            День победы встретил в маленьком австрийском городке Тернце вместе со своим земляком, боевым товарищем Николаем Матвеевичем Юзвяком. 8 мая узнали, что война кончилась, но объявления об этом не было. Бои прекратились, стояла тишина. Ночью с 8 на 9 мая дневальный влетел в казарму, что было силы закричал: «Победа!». Эту радостную весть ему сообщил один из болгар, что жил неподалеку и уже дежурил у своего радиоприемника. Не вытерпел, сразу побежал к русским.

            Так для моего отца закончилась война в Европе. Правда, домой он пришел только в 47-м. А дома ждала мать.«Хоть один вернулся», плакала и смеялась от радости она.