Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

М. Цветаева

Когда над страной прогремело страшное слово "война",  Ирине было всего двадцать, и она была студенткой Куйбышевской Военно-медицинской академии. Говорят, она была нефотогеничной. Насколько же красивой она была в жизни, если и на фотографии я вижу лицо кинозвезды:  большие ясные глаза, почти голливудская улыбка, нежные светлые локоны до середины щеки...Может быть,  это иллюзия (зная  о  трагической  судьбе человека,  невольно начинаешь искать в его лице на фото печать смерти),  но на некоторых  фотографиях у  этой  жизнерадостной девочки в глазах видно что-то трагическое и безысходное. Нагадала ли ей какая цыганка, что ее жизнь так нелепо оборвется, чувствовала ли она, или же подобные мысли ее не омрачали до самого сорок первого года?  На одной из фотографий она,  радостно улыбаясь, прижимает к себе лыжи, а на обратной стороне - короткая и пронзительная до слез  надпись: "И жизнь хороша, и жить хорошо!"

    Ее, двадцатилетнюю,  забрали на фронт.  Увы, где именно она воевала, теперь тайна,  покрытая мраком. Но где бы она ни была, это был ад,  и в этом аду несправедливо оказавшаяся там  чистая душа отчаянно боролась за чужие жизни. Хрупкая девушка приносила раненых с поля боя в не менее страшные стены медпункта,  где начиналась еще   одна  отчаянная  схватка  со  смертью.  Трудно представить себе всех тех врагов,  с  которыми  она  сражалась: страх, потеря крови,  нервы,  инфекция, вечная нехватка медикаментов, гангрена, шок, нехватка рук, усталость и голод, антисанитария… И никого  сильного рядом,  все зависит только от нее! Не выдержал молодой организм. Туберкулез - и вот она сама стала пациенткой одного  из  санаториев далекого Казахстана.  Болезнь протекала так быстро,  что девушка просто не успела ни поверить в смерть,  ни смириться с ней.  И вот уже в конце февраля ее мать Агния Федотовна получила разлинованный листочек бумаги с  наклеенными на него  желтоватыми  полосками: "ПОСЛЕ  ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ ЗУЕВА 28  ЯНВАРЯ  СКОНЧАЛАСЬ=НАЧСАНАТОРИИ   НИСЕЛЬСОН".   Сухие строчки, за которыми стоят трагедии целого поколения.  Двадцать один год - это бесконечно мало.  Успела ли она  узнать  любовь, успел ли  кто-то ее полюбить?  Кому она доверила самые заветные тайны? Что же было с ней тогда,  в санатории?  Всего год  назад жизнерадостная и  прекрасная,  а  теперь  бледная,  худая,  под красивыми глазами - тяжелые синяки,  постоянный кашель и сознание собственного  бессилия… О  ее  последних днях рассказывает письмо главврача  санатория:

Уважаемый товарищ!

Сообщаю о  последних  днях  жизни  Вашей  дочери  -   Ирины Александровны ЗУЕВОЙ.  У нея был обширный туберкулезный процесс обоих легких и туберкулез гортани.

С момента поступления в санаторий и до последних дней жизни у больной была высокая температура, по вечерам обычно т.39, или несколько выше, по утрам температура немного снижалась. Больная была резко ослаблена,  никуда не могла ходить, все время лежала в постели.  Основные  жалобы  больной  были - резкая слабость и значительная одышка,  по  временам  сильный  кашель.   Слабость постепенно нарастала  и  больная скончалась 29.1 в 3 часа ночи, при явлениях упадка сердечной деятельности.  Лечение б-ой  было направлено на  поддержание  сил  организма и заключалось в даче сердечных средств,  кислорода и т.п.  но  виду  резкого  общего истощения организма оно не могло уже дать эффекта. Перед смертью больная никаких распоряжений не оставила. Вероятно она подозревала, что состояние ея очень плохое, но как и большинство туберкулезных больных, она не думала, что конец так близко.

Похоронена Ирина Александровна на местном кладбище.  На  ея могиле прибита табличка.

Недели за две до смерти Вашей дочери я написал Вам письмо о ея плохом состоянии, но не знаю получили ли Вы его.

                                         НАЧАЛЬНИК САНАТОРИЯ/НИССЕЛЬСОН/

                                         БРИГВРАЧ

                                         ЛЕЧАЩИЙ ВРАЧ/ЛАПЧИНСКИЙ/

(Орфография, пунктуация и стиль сохранены).

По странному стечению обстоятельств могилы матери и брата Ирины оказались ближе к её могиле, чем тогда казалось – в Узбекистане. Но, насколько мне известно, при жизни они так и не побывали на том «местном кладбище», о котором пишет г-н Ниссельсон. Сохранилась ли та табличка? Приносил ли кто-нибудь цветы на могилу девушки? Остановился ли случайный прохожий, как в стихотворении Цветаевой, услышав из-под земли её молодой голос? «Прочти, слепоты куриной и маков набрав букет, что звали её Ириной и сколько ей было лет…»