В конце октября 1940 года эшелон московских призывников медленно двигался на восток. На трехэтажных нарах товарного вагона лежали московские мальчишки. Призывники 1940 года резко отличались от своих предшественников. Они были на 3-4 года моложе и образованнее. В нашем вагоне были студенты 2-го и 3-го курсов институтов и техникумов (даже медицинского и железнодорожного), выпускники московских средних школ, отличники, до 1940 года пользовавшиеся правом поступления в любой вуз без вступительных экзаменов: военные кафедры вузов готовили средний командный состав без отрыва от процесса вузовского образования.

Когда 1 сентября 1939 года мы собрались в школу, по радио передавали речь наркома обороны Климента Ворошилова. Он сказал, что выпускников средних школ будут призывать в армию, где они «будут учиться в полковых школах». А я очень хотел учиться в университете и завидовал своим друзьям, продолжавшим образование.

В 1940 году мы едем с песнями, соревнуемся в остроумии, выясняем, кто знает больше стихов, восхищаемся величием нашей Родины: Волга, Омск, Байкал, Чита… Хотелось объять весь мир и прижать к сердцу. А под сердцем, в подкладке теплой курточки зашито мамино благословение — переписанный ее рукой Псалом 90-й «Живый в помощи Вышняго» или «Живые помощи солдата», как говорили в простонародье.

И вот однажды, когда мы готовились ко сну, поезд остановился, и послышалась команда: «Выходи строиться с вещами!». Приехали. Строимся. Кто-то заметил голубые петлицы у встречавших нас командиров: авиация. Привели нас в санпропускник. Домашняя одежда сложена в мешок, зашита «до демобилизации», как сказал старшина. Выдали солдатское обмундирование, шинель… Псалом 90-й остался в прежней гражданской одежде, но, вероятно, он всегда был со мною. Воистину «живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится».
Уповая на Господа, и я избрал Всевышнего прибежищем своим… И весь мой солдатский путь семилетнего служения в армии, путь через войну от Москвы до Сталинграда и от Сталинграда до Вены — истинное свидетельство постоянной помощи Вышняго. В судьбоносные опаснейшие моменты (а их было немало!) я ощущал, будто бы заботливые родительские руки брали меня и переносили туда, где и Отечеству можно послужить с максимальной пользой и не погибнуть от шальной пули…

Меня привезли в Забайкалье, где я попал в авиационную часть (16-й Истребительный авиаполк), участвовавшую в боях под Халхин-Голом. В школе младших авиаспециалистов я впервые услышал о генерале Г.К. Жукове, прошел суровейшую военную выучку. Меня научили не бояться ни пули, ни снаряда, ни бомбы, ни танка, воспитали выносливость, научили терпеть недосыпание, недоедание и не знать усталости. Парадная шагистика после ночного дежурства на телеграфной станции, ночной марш-бросок и окапывание (в зоне вечной мерзлоты!), изучение средств связи, «прием на слух» морзянки, работа на радиостанции, на телетайпе, установка полевой телефонной связи… И всем этим овладевал я легко и радостно! Отец, провожая меня в армию, наставлял: «Изо всех сил старайся не быть последним!» Был я самым маленьким в классе и во взводе стоял на левом фланге, но был лучшим учеником в школе, боялся огорчить родителей и учителей. А в армии… Зимой пришло письмо из дома. Мама писала, что получила письмо-благодарность «за хорошее воспитание красноармейца» от командования моей части. Письмо это она отнесла в школу, где его прочитали перед строем всей школы. Мама говорила школьникам, что за воспитание хорошего красноармейца следует благодарить не только родителей, но и учителей.

Снова вспоминаются первые школьные дни в выпускном десятом классе… «Зачем учиться, раз все равно в армию возьмут? Аттестат и без того выдадут!» — говорили мои однокашники. Завуч Николай Тихонович Курындин, обнаружив нежелание учиться, буквально зарыдал: «Ребята, что вы делаете! Я понимаю вас, но верьте мне: знания, полученные в школе, пригодятся вам и в армии!». Как-то подспудно он убеждал нас овладевать знаниями, необходимыми в армии. Мы с Володей Григорьевым пошли в Центральную детскую техническую станцию, где изучали радиотехнику. А в школе младших авиаспециалистов я оказался как раз в роте связи. Радиотехнику я уже знал тогда не хуже моих преподавателей…

Началась война. Враг у ворот Москвы. Нас, сибиряков, везут на фронт. Навстречу нам ползут эшелоны с ранеными, платформы со станками, вагоны московского метрополитена. Следы бомбежки. Где-то под Узловой ночью бомбили и нас. Раненые, убитые… А мне почему-то и не было страшно: на все, Господи, воля Твоя… Уповаю на Тебя…

Фронт. Наро-Фоминск, Серпухов, Тула. Самолеты-истребители нашего авиаполка стремились не пустить вражескую авиацию в Москву. Наши аэродромы бомбили, на нас летели не только бомбы, но и вражеские листовки: «Москву разрушим, на ее месте устроим озеро, чтобы и память о ней была уничтожена».

Каким-то чудом приехала ко мне моя мама и привезла меховую безрукавку, потребовав, чтобы я всегда носил ее: там зашит Псалом 90-й. Еще один листочек с псалмом она зашила под подкладку шинели. «Заступник мой еси и прибежище мое…» 16 октября в Москве была паника… Все бежали… Мама вспоминала об этих днях. Шла она на работу. Подходя к станции метро Дзержинская, она с ужасом заметила: с неба падал черный снег. И вспомнилось ей слышанное в детстве чье-то предсказание: «Перед концом света с неба будет падать черный снег». «Боже, как там мой Володюшка…»

29 октября танки Гудериана подошли к Туле. Дивизии Народного Ополчения, будучи слабо подготовленными, несли тяжелые потери. А там было и множество студентов вузов. Погиб мой лучший друг, Юра Жаков, с которым я сидел все десять лет на первой парте. Он был студентом МГУ, и я немного завидовал ему, а он — мне, узнавая о моих успехах в овладении военным делом… Знали мы, что воевать нам придется. И сколько молодых ребят, не успевших подготовиться к войне, погибло! «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся»…

7 ноября 1941 года — чудо: парад на Красной площади в Москве. Всколыхнулась уверенность в Победе. Но… 4 декабря дан приказ Гитлера: войти в Москву до 21.00. Танковый взвод Гудериана в районе метро Сокол… Гитлер не знал и не понимал, что именно 4 декабря отмечается наш православный праздник Введение во храм Пресвятой Богородицы… Ночью ударил мороз, вражеская техника встала… Защитники Москвы перешли в контрнаступление.

В битве за Москву наша семья понесла тяжелые потери: погиб мамин брат Егор Иванович, погибла ее сестра Матрона Ивановна с мужем Григорием Фроловым. Мама усыновила их сына Анатолия… Отец в это время воевал под Ленинградом, служил в эвакогоспитале. Спасал раненых, отвозил их в стационарные госпитали. Эвакогоспиталь много раз бомбили, но… Бог милостив…

Враг отбит. Москва спасена… Первые деревни, побывавшие под фашистом… Передышка. Лето 1942-го. 3 июля, в день моего рождения срочно грузимся на платформы и нас везут на восток. Катастрофа под Харьковом, а затем под Воронежем. Враг стремительно продвигается к Волге. Параллельно движемся и мы. Получены новые самолеты-штурмовики Ил-2. Получены новые радиостанции… Тыл живет и заботится о нас.

1 сентября 1942 года мы с моим другом Олегом Источниковым сидим на радиостанции где-то под Сталинградом. Тихо. Я стал сетовать: «Еще один учебный год пропадает! Эх, сейчас бы кипу книг сюда!» 19 ноября началось наше контрнаступление, закончившиеся Сталинградской Победой. Будто крылья выросли. Вперед, на Запад! Уже Северский Донец, правый берег! И вдруг — ночью: «Немецкие танки на аэродроме!» Приказано во что бы то ни стало сохранить радиостанцию, двигаться в направлении Купенска… Каким-то чудом оказались на восточном берегу Донца. Лето 1943-го. Курско-Орловская битва.

Осень 1943 года. Подошли к Днепру. Где-то под Запорожьем, левый берег Днепра. Приказано найти место для радиостанции. Раннее утро начала ноября. Иду между двумя рядами развалин — взорванных отступившим противником хат, слегка припорошенных снегом. Темное осеннее небо. И вдруг откуда-то брызнул с неба яркий, радостный как в детстве луч. Пал на одну развалину хаты, от чего-то отразился и засветился еще ярче. Подхожу к припорошенной снегом куче. И чем ближе подходил, тем ярче светило. Подхожу — сверху дымящейся развалины вижу маленькую икону Божией Матери. Она плачет. То ли слезы, то ли тающие снежинки. Взял икону, положил под гимнастерку… Утром 3 ноября началось наступление на Киев, 6 ноября Киев возвращен Отечеству.

Явившаяся мне в начале ноября икона была Казанской иконой Божией Матери, празднование которой отмечается 4 ноября (22 октября ст. ст.) в память избавления Москвы и России от иноземных поработителей в 1612 году. И в 1943 году Заступница Усердная помогла освободить от иноземных захватчиков Киев, мать городов русских. Позже я узнал, что в этот день мама моя слезно молилась в Москве пред Казанской иконой Божией Матери. Да, видно, и не одна она. Миллионы русских солдатских матерей молились в тот день о чадах своих, об Отечестве нашем, уповая на Заступницу Усердную.

Воистину, «Живый в помощи Матери Божией под крепким покровом Ея водворится, адский противник не повредит его и летящая стрела вражия не коснется ему, яко многомощная Владычица избавит его от сети ловящего и крилами Своими покроет его»…

Зима-весна 1944 года. Под покровом Матери Божией проделал путь Кривой Рог — Одесса. Было всякое. Где-то под Днепропетровском прошел ночью по заминированному полю. Со мною были иконка Божией Матери и Псалом 90-й. Вспоминается: «На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия»…

Итак, Пресвятая Богородица иконкою своей привела нас к старой границе. Одесса. Поселок Дачное. Начальник связи 17-й Воздушной армии полковник Клименко вызвал меня в штаб Армии (ст. Раздельная). «Знаю, ты хочешь учиться, — сказал полковник. — Решено направить тебя в Академию Жуковского, овладевай радиотехникой!» Я отказался: не хочу быть военным.

Август 1944-го. Перешли старую границу. Бесарабия. Иконка Божией Матери внезапно исчезла, видимо, осталась на Украине. А я пошел дальше: Румыния, Болгария, Югославия, Белград, Будапешт, Вена. Были и опасные моменты, но со мною был Псалом 90-й и упование на Господа. Было еще и напутствие отца моего: «Христом Богом молю, не гонись за трофеями! Снимешь с убитого противника часы — придет за ними и убьет тебя! Не обижай гражданское население — это братья и сестры, родители твои, куда бы ни забросила тебя военная судьба».

Откровенно говоря, не за себя я боялся: боялся огорчить родителей своих. Думал, если со мною что-то случиться, то мама, утратившая младшего, не переживет утрату старшего… А что касается трофеев, я «затрофеил» любовь людей, по странам которых провела меня война, «затрофеил» их языки: украинский, болгарский, сербский, румынский, венгерский и немецкий. Приходилось улаживать конфликты между солдатами и местным населением. Меня принимали за своего. Румыны думали, что я из Бесарабии и окончил Кишиневскую гимназию. Венгры доказывали мне, что я — венгр, а родители мои — венгерские коммунисты, живущие в Москве.

Так или иначе, но молитвами моей матери Господь сохранил нас с отцом, и мы вернулись с войны… Много раз я видел во сне войну. Будто бы мы попали в окружение. Желая спасти радиостанцию, я зарывал ее в каком-то сарае, беспокоясь, как бы сообщить нашим, где она зарыта… Летом 1947 года после демобилизации я вернулся в Москву, в комнатку коммунальной квартиры. Меня встретил братик Анатолий… Пришел папа с работы. Пошли париться в Сандуновские бани. Возвращаемся, идем мимо магазина. Папа спрашивает: «Ну, сынок, помнишь ли, что завещал Суворов солдатам, идущим из бани? Рубаху продай, но купи водки, омойся и изнутри!» Вошли, сели за стол. Налили рюмочки, чокнулись за Победу. Пригубили… Какая отрава! Кто же это пьет! Оказывается, и я, и мой отец отказывались от наркомовских ста грамм…