Великая Отечественная Война началась, когда моему отцу, Николаю Ивановичу,  было 6 лет. Из записей отца: «Война запомнилась исчезновением привычной пищи – в первую очередь хлеба. Хорошо запомнились лепешки из гороховой муки, которые были горьковатыми на вкус. В воздухе и на устах людей носилось слово – война. Висела какая-то липкая тревога.

Я стою на подоконнике. День солнечный. По улице движется много людей, одетых в зеленые гимнастерки, на ногах обмотки. Винтовок не видно, но многие вооружены длинными саблями и противогазами, висящими на боку. Эта длинная вереница солдат в обмотках долго шла мимо нашего дома в сторону водокачки, откуда мать носила воду на коромысле.

Вскоре мобилизовали старшего брата Ивана 1920 года рождения. Запомнилось горе матери, хмурое лицо отца. Вскоре и отец уезжает на фронт.

Однажды ночью я был разбужен хлопотами по дому. Это ночью забежал домой отец, его воинский эшелон, идущий на запад, остановился в городе на товарной станции. Отец очень торопился, боясь отстать, успел только всех сонных расцеловать на прощанье, отказавшись от скудного угощения, предложенного матерью. Потом, помню, мать вплоть до возвращения отца с войны весной 1946 года, все просила у Бога прощения, что не отдала отцу 600 грамм хлеба, которые она сохраняла на утро нам. Это я запомнил на всю жизнь. Мать всю войну молилась, прося прощения у Бога за свою скупость, оставив этот кусок хлеба детям.»

Воевала вся страна, кто не ушел на фронт, напрягая все силы, на износ,  работал в тылу.

«Недалеко от нашего дома располагалось деповское общежитие, в котором на казарменном положении жили «движенцы» (локомотивные бригады) и обслуга паровозов – смазчики, промывальщики, котловики, все, кто готовил паровозы с их экипажами в рейс. Была в штате женщина-вызывальщица. Она пешим порядком оповещала членов локомотивной бригады в очередной рейс.

Любой движенец железной дороги был готов к действию, как солдат в окопе. Все движенцы были на военном положении. Обеспечивающий персонал Депо также работал на износ. На работу они шли мимо нашего дома в промасленных телогрейках, таких же брюках, кирзовых сапогах. Их лица были изможденными, серыми от усталости. Они мне казались глубокими стариками, хотя им было только за двадцать.»

Половина мужчин нашего рода с войны не вернулась. В киевском котле погиб дед по матери Василий Бородченко. В Сталинграде погиб двоюродный дед Нефёд Гусаров. Инвалидом вернулся старший брат отца Иван Жданов, воевавший на Волховском фронте. Дед Иван Федорович был дважды ранен и вернулся только весной 1946 года.

Вот как это было, из записей отца: «Придя со школы, я застаю дома суету и ликование. Вернулся отец. Он сидит на стуле возле печки. На зеленой военной гимнастерке висит только одна медаль «За оборону Кавказа». Она красивая, желтенькая, с изображением гор и нефтяных вышек.

Нужно сказать, что большинство солдат возвращалось с войны без иконостаса наград на груди. Редко можно было увидеть три и более медали или ордена. А брат Иван Иванович в 1943 году вернулся с войны инвалидом и вообще без медалей, просидев два года по колено в болотной воде окопов – у него отказали ноги. Наградой считал, что жив остался.

Хорошо запомнилось мне поведение победителей. Сняв военную форму, фронтовики уже не носили свои боевые награды, хотя военные гимнастерки еще долго служили в качестве штатской одежды.

Поселок с лета 1945 года стал оживать на глазах. Особенно это видно на женщинах. Они прямо помолодели – стали красить губы, появилось много беременных. Женщина с выпирающим животом стала привычным явлением, чего раньше, в войну, не было.»

Из записей отца: «Как принято сейчас считать, мои родители были консерваторами. Всю жизнь не злоупотребляли ни вином, ни табаком. Однако запомнился мне единственный курьезный случай, связанный с алкоголем.

Декабрь. Мы, ребятня, сидим за столом в ожидании ужина. Главный и единственный продукт питания – выращенный на огороде картофель. Весна 1947 года удалась беспощадно голодной, много раз хуже военных лет.

Мать хлопочет у печки. Чтобы прокормить нашу ораву, в день уходит три ведра картошки и тыква. Мы ждем вареную картошку в мундирах, которую мать с ведерного чугуна высыпает в большой таз, стоящий на столе.

В доме тепло, уютно, ярко горит электрическая лампочка, на улице темно, декабрьский 30 градусный мороз не проникает в наш дом. Дверь в сени снизу обледенела от соприкосновения холода с теплом.

Вдруг открывается дверь и вместе с паром, образовавшимся от соприкосновения холодного и теплого воздуха, вваливается плашмя фигура отца в черном комбинезоне, одетом поверх ватной телогрейки и ватных штанов. Впереди него катятся по чисто вымытому полу два кирпича хлеба, выпавшие из рук пьяного отца.

До сих пор помню его виноватую улыбку. Оказывается, это был день отмены властями хлебных карточек!

Отмену карточной системы в железнодорожной части отметили торжественным митингом с выдачей на руки каждому рабочему по два кирпичика хлеба. Это был радостный день!

Иной одежды, кроме черного, пропахшего печной сажей комбинезона, одеваемого как водолазный костюм на ватник, на нем в те годы не помню. Приходя с работы, которую отец называл производством, сразу начинал вторую работу, по хозяйству, которой всегда хватало под завязку.

Зная это, мы четко выполняли свои обязанности, распределенные между нами матерью. Я, например, обеспечивал дом и хозяйство питьевой водой. Надо было минимум два раза в день привезти домой шестиведерную бочку на санках зимой, а летом на тележке.

Водокачка находилась от дома на приличном расстоянии, более километра. Нужно отметить, что в то время питьевая вода в поселке была платная и обходилась она в солидную копейку. Без талонов, в которых значилось количество воды в литрах, водяная старуха ни за что не откроет кран в своей будке. Обеспечение питьевой водой в то время осуществлялось из артезианской скважины примерно так, как сейчас работают бензоколонки для заправки горючим машин.

Обучение в школе было бесплатным только до седьмого класса. За школьное обучение в восьмых-десятых классах надо было платить приличные деньги. Так что денег, которые зарабатывал отец, едва хватало на хлеб, воду и плату за обучение.»

Бабушка Прасковья Семеновна сохранила семью в годы военного лихолетья, деду Ивану Федоровичу повезло выжить. Вместе подняли детей и дали им путевку в жизнь. Низкий им поклон от нас - внуков и правнуков. И вечная память.