После учебы на курсах Особого (женского) полка связи (51 отд. полк связи) меня отправили сначала в Смоленск в 1943 г., а второй раз в Оршу. В Смоленске мне дали задание. Моя работа заключалась в том, что я собирала и передавала сведения о немецких частях. Сама я почти никогда не ходила и не выискивала их. Это делали другие, специально обученные люди. Разве что иногда я ходила на рынок, чтобы обменять, например, какое-нибудь платье или туфли, или ещё что-нибудь в этом роде на продукты питания. Конечно, там тоже были специальные агенты, которые маскировались под продавцов, и у которых я, естественно при помощи шифра, выведывала информацию о немецких частях. У нас были определённые условности в разговоре: так, например, цена означала сколько людей, где какая часть и так далее. То есть разговор был закодирован. Там я, конечно, сама подходила и спрашивала, потому что по-другому было опасно — могло привлечь ненужное внимание. И я справилась очень хорошо. Эта операция была, конечно, рискованной, но всё окончилось благополучно. Обратно я вернулась через партизан.
Через месяц меня отправили под Оршу. Мое конспиративное имя было Женя. Жила я в доме одной женщины. Её звали Татьяна Ивановна. Она тоже выполняла спецзадание. Свою станцию я разместила на чердаке. (Там у них стояла корзина с углём, куда я её и поставила, не забыв, конечно, засыпать её углём.) У этой женщины был пятилетний мальчик. А в дом к ней поселили немца, так что мы жили втроём в одной половине дома, а вторую отдали этому немцу.
Вот как-то входит мальчик в комнату, где мы все вместе ужинали, и говорит:
—Там на чердаке такая красивая коробка! (а у станции были три индикатора — красный (длинные волны), жёлтый (средние волны) и зелёный (короткие волны)).
И тут немец заинтересовался. Он-то хоть по-русски плохо говорил, однако немножко понимал… Он посмотрел на нас и велел мальчику показать коробку.
Татьяна Ивановна не растерялась. Она быстро кинула мне мальчишкину шубку и сказала:
— Бери мальца и уходи! А я сама разберусь!
Я увела мальчика, поскольку знала, к кому идти в экстренных случаях. Нас перевели к партизанам. У них я связалась со своей частью и передала все сведения. Чуть позже пришла и Татьяна Ивановна. Она рассказала, что взорвала дом вместе с немцем.
Через партизан я добралась обратно в Москву. Второе задание я выполнила не полностью. Больше меня не забрасывали на спецзадания. Но не потому, что я плохо выполнила задание. Туда вообще не посылают, если ты сам не хочешь. Я попросила перевести меня в действующую армию.
Итак весной 1944 года я пришла в распределительный пункт. Полковник, который нас распределял, показался мне очень старым. Мне тогда было всего лишь девятнадцать, а ему уже за пятьдесят. Он посмотрел мои документы и говорит:
— Подожди, я тебя в артиллерию отправлю. Как в артиллерию радистка понадобится, так тебя и позовут. Это гораздо безопаснее, так как артиллерия расположена подальше от фронта. Два раза уже побывала в аду и хватит». Он был всё-таки мудрым и понимал что к чему, а я тогда ещё не понимала.
Приехала из артиллерийской части 29 тяжелопушечная бригада. Гаубицы пятьдесят два миллиметра. Понадобилась радистка — меня вызвали и отправили туда. (Согласно красноармейской книжке 30.03 1944 направлена радиотелеграфистом в 8 батарею 29 тяжелопушечной артиллерийской бригады.) Но при каждой артиллерийской части был свой взвод разведки, туда я в итоге и попала. Воевали на Третьем Белорусском фронте, освобождали Вязьму, Смоленск, Оршу, Борисов, Витебск. Командующий — Иван Багромян. Ходила в разведку, бывала у белорусских партизан Заслонова. (Согласно красноармейской книжке 10.07. 1944 награждена знаком Гвардия.)
Один раз я чуть не погибла.
Дело было летом 1944 г. в Латвии. Когда наша группа пришла в точку, куда нас послали, мы увидели сенной сарай, по всем его стенам были щели. Там валялись какие-то старые колёса и солома… В общем, ненужный хлам. Ребята вырыли мне глубокую ямку как столик (для радиостанции) и сиденье. Там же я справляла нужду, так что мне можно было оттуда не выходить.
И вот я села. Ребята закрыли меня с головой. Для этого они сделали настил, а сверху набросали колёс, так что я была фактически под землёй. И вот я слышу: идут немцы, разговаривают, и собаки лают. Услыхав лай собак, я сразу же всё поняла. Когда немцы подошли к сараю, они сразу дали очередь по стенам. Собаки меня учуяли и прям рвались ко мне. Я схватила гранату и взялась за чеку. Думаю, если меня найдут, я подберусь к ним как можно ближе и взорву их с собой вместе. Я знала, что собаки меня всё-равно найдут. Я была уверена, что мне конец — даже не сомневалась. А потом слышу дикий хохот. Он всё отдалялся и отдалялся и, наконец, совсем стих.
Когда пришли товарищи, я им всё рассказала. Они решили, что собаки увидели кошку и погнались за ней, уведя в сторону немцев. Если бы не эта кошка, меня бы уже давно не было в живых.
Был ещё один случай, который произошёл со мной в 1944 году, когда я тоже чуть не погибла.
Как-то ко мне подбежал телефонист и говорит:
— Морзянка, слушай, — меня звали Морзянкой. — Тебя срочно вызывают в штаб.
— А что случилось-то?
— Сказали, что срочно нужен радист.
А была ночь.
Выяснилось, что произошел обрыв связи и меня послали «идти по нитке» (т. е. идти, держась за телефонный провод, куда он ведет, таким образом можно было дойти до другого телефона).
И я «пошла по нитке». А нитка внезапно кончилась — перебили. Куда идти, я не знала. Я легла на живот и стала искать оборванный конец. Проползу немного в одну сторону, в другую… Ползу, а тот конец за собой тащу. Наконец, нашла и их соединила. Таким образом я добралась до штаба. Я доложила, что провод был перебит. Полковник Савин побелел:
— Господи, так ведь поле-то заминировано! Там, где мы прокладывали нитку, мы разминировали… Отойдя в сторону ты могла задеть одну из многочисленных мин!
Получается, что Господь спас. А ведь я шарила не только по дорожке. Через минное поле прошла, и ничего.
Потом воевали в Прибалтике, брали Невель, Рязекне, Елгаву, Ригу. Участвовали в боях Восточно-Прусской операции, брали Кенигсберг в апреле 1945 г. В этом бою понесли большие потери в технике. Так уж получилось, что там собралось сразу несколько наших фронтов, и места было так мало, что некуда пушки ставить. После освобождения Кенигсберга нас отправили на переформирование, а затем на Дальний Восток, к Монголии, воевать с Японией.
Помню, что были проблемы с питьевой водой. Я уж не говорю о возможности помыться…
Путь на Дальний восток был очень труден… Вы даже представить себе не можете: воды мало… даже в туалет нельзя по-человечески сходить, потому как кругом одни мужики и пустыня. Но там войны фактически не было. Хотя я и видела и слышала японцев.
Девятое мая мы встретили по дороге в сторону Японии.
Когда война кончилась, поступил приказ о том, что женщины могут демобилизоваться. Я как только услышала, что есть такой приказ, в тот же день хотела сбежать домой… Я тогда совсем «без головы» была и, честное слово, ещё немного и я так бы и сбежала без оформления документов. Но товарищи мне сказали:
— Ты что, с ума сошла? Не дай бог, в дезертиры запишут!
Тогда я прибежала запыхавшись в штаб и с ходу кричу:
—Дайте мне документ, я поеду домой, ведь уже есть приказ о том, что женщин можно демобилизовать!
— Ишь какая шустрая! Что, нельзя дня два подождать?
— Не буду я ждать! Сейчас машина уходит! Я на ней домой и поеду!
Так я и демобилизовалась. (Согласно красноармейской книжке демобилизована на основании указа 15.07.1945)
Когда я демобилизовалась, я была счастливее всех на свете! Очень уж хотелось скорее попасть домой!