НАША ПОБЕДА - МОЯ ИСТОРИЯ

Рассказ Раисы Щелкановой - председателя Совета ветеранов войны и труда Елецкого ЛПУ МГ о своём отце - Заикине Иване Ивановиче.

 Я, Щелканова Раиса Ивановна, родилась 23 октября 1940 года в городе Хадыженске Краснодарского края. После окончания средней школы в г. Горячий ключ Краснодарского края в 1958 году уехала в город Таганрог Ростовской области к сестре и брату. После окончания Таганрогского металлургического техникума по специальности "Электрооборудование промышленных предприятий и установок", вместе с мужем, сокурсником, получив дипломы, уехали по направлению молодых специалистов в Елец, на вновь строящееся предприятие - Елецкое управление магистральных газопроводов МУМГа (Московского управления магистральных газопроводов). Это было 4 апреля 1961 года. Всю трудовую жизнь отдали родному предприятию. Вначале работала дежурной главного щита управления, машинистом технологических компрессоров газокомпрессорной службы, электромехаником службы связи. Последние 20 лет до ухода на пенсию, работала инженером отдела кадров. Постоянно вела общественную работу: секретарь комсомольской организации, председатель товарищеского суда, председатель Совета трудового коллектива, председатель профсоюзной организации. Мой муж работал машинистом технологических компрессоров, сменным инженером-диспетчером. В 1984 году был направлен Министерством газовой промышленности в загранкомандировку в Афганистан. В это время там шла война, постоянно взрывали газопровод. Работал техником- электриком. По возвращении из командировки в 1987 году, продолжал работать в управлении инженером, мастером линейно-эксплуатационной службы до выхода на засуженный отдых. За долголетний и безупречный труд в газовой отрасли, Александр Яковлевич Щелканов награжден медалью ордена "За заслуги перед Отечеством 2-степени", знаком "Отличник газовой промышленности". Вырастили двух дочерей. Старшая дочь Ольга после окончания Воронежского технологического института вот уже 31 год работает ведущим инженером химлаборатории Донского управления магистральных газопроводов. Младшая - Елена и её муж Артур, окончив Московский институт нефти и газа, 26 лет живут и работают в столице Коми в городе Сыктывкар, растят сына, нашего внука школьника шестнадцати лет - Демьяна. Нашла своё место в жизни и внучка Анастасия.  Окончив Воронежскую строительно-архитектурную академию, живет и работает с мужем в Воронеже, растят двух сыновей,  наших правнуков - Даниила 13-ти лет и Кирилла 3-х лет. Внук Артем после окончания Воронежского госуниверситета живет и работает в Воронеже. После выхода на пенсию, я продолжаю тесную связь с предприятием, являясь Председателем Совета ветеранов труда Елецкого линейного производственного управления магистральных газопроводов.

Сегодня для молодого поколения слово "война" - это книги, кинофильмы, память о деде, не возвратившимся с войны, или возвратившимся инвалидом, это его ордена, фотографии, пожелтевшие от времени письма. Для меня и моих сверстников, как сейчас нас называют "Детей войны" - это реальность. Сама многое помню и много знаю о ней от своих родителей.

Мой отец - Заикин Иван Иванович, родился 29 февраля 1910году в селе Ивановка Кировоградской области (Украина) в семье русских переселенцев. В семье был младшим пятым ребенком. Мать - Екатерина Николаевна - грамотная женщина, управляла небольшим собственным магазином, имела хорошую библиотеку. Она очень рано привила Ивану любовь к знаниям, к книгам. Но едва Иван окончил семилетнюю школу, случилась беда - мама умерла. Он лишился самого дорогого, близкого человека. Его отец, Иван Васильевич, погоревал, погоревал и женился вторично. Ни отцу, ни тем более мачехи никакого дела не было до сына Ивана. Старшие братья Леонид и Аверьян и сестры Елена и Анастасия уже имели свои семьи и жили отдельно в других городах. С приходом мачехи, жизнь для Ивана стала невыносимо трудной, и он ушел из дома. Подрабатывал пастухом, помощником тракториста. В 1935 году по окончании Днепропетровской школы шоферов трактористов, работал в Махачкале.  В это время было беспокойно, бесчинствовали бандиты, вырезали русских. Однажды отец тяжело заболел, лежал в вагончике с высокой температурой, весь, казалось, горел в огне. Напарники поили его травяными чаями, помогали, как могли. Однажды, ночью к ним ворвались бандиты и вырезали его спящих напарников. Отец лежал в самом углу вагончика и подошедший бандит, откинув на нём одеяло, сказал: "Этот сам сдохнет». И они ушли. Отец долго помнил эту страшную ночь, не зная, какой же Ангел хранитель спас ему жизнь, остановив руку бандита. Утром пришли бригадир и начальник строительного участка и отправили его в больницу. Подлечившись, он в 1936 году уехал в Одесскую область в село Тарасовка к старшему брату. В это время уже не было в живых ни отца, ни мачехи. Здесь женился на моей будущей маме. Моя мама родилась в большой семье. В ней было шестеро детей - три брата и три сестры. Отец её, мой дедушка Яков Зиновьевич, участник Первой мировой войны 1914-1918 год. Имел награды: два золотых георгиевских креста, один серебряный георгиевский крест и две медали. В семье была четвертым ребенком, всего в семье было 7 детей. У неё это был второй брак. В 1933 году она похоронила всю свою семью: мужа (тоже Ивана) и двух сыновей: Павлика-6-ти лет и Михаила-4х лет. Все они умерли от голода. Сама заболела тифом, но её спасли. Пережив потерю в один год своих близких людей, она не знала, да и не хотела жить. Мама часто нам говорила, что ничего нет страшнее, чем смотреть в умирающие глаза своего ребёнка, который просит хоть корочку хлебушка, а ты ему ничем не можешь помочь, так как нет этой корочки. Страшно! Приучила нас, никогда не выбрасывать хлеб!

 На её счастье в 1937 году встретился Иван Иванович, мой будущий отец, который своим вниманием и любовью помог ей выйти из этого трудного состояния. Через год родилась дочь Люба. Отец увёз семью на Кубань в город Хадыженск Краснодарского края на родину своих предков - дедушки и бабушки. Жизнь казаков Кубани была трудная, но более зажиточная, чем у жителей центральной полосы России и Украины. Не успев освоится на новом месте, в 1939 году ушёл на финскую войну. Там и получил своё первое боевое крещение. Вернувшись в январе 1940г. домой, пошёл работать  шофёром на нефтяные промыслы. Жизнь стала налаживаться. В октябре 1940 года родилась я в этом чудесном городе, раскинувшемся в 35 км от Туапсе на склонах гор, покрытых лесом Главного Кавказского хребта. Вскоре отца переводят на новые нефтяные месторождения, и мы переезжаем в город Нефтегорск этого же района. Нам дали квартиру барачного типа с отдельным входом. Но в мирную жизнь ворвалась война. Первый день войны застал мою семью, как и миллионы других семей врасплох. Жизнь сразу же разделилась на две части: на ту, что была минуту назад -  "до войны" и на ту, что была теперь - "война." На второй день отец ушел на фронт. С первых дней войны ему пришлось хлебнуть горечь отступления 1941 года. Его полк (в том числе и автомашина, управляемая отцом) двигался в сторону Витебска, обгоняя телеги беженцев с женщинами и детьми. Какое же горькое, больное было это отступление! Отец рассказывал об этом так: "Говорят, когда бывшему фронтовику приходится вспоминать минувшее, в его памяти раньше всего встаёт первый день войны, либо первый бой, или же первое ранение. Но это не всегда бывает так. Мне, например, в первые дни войны, было просто стыдно смотреть людям в глаза. На огромных просторах шли кровопролитные сражения, гитлеровские захватчики топтали нашу родную землю, а мы, шофера перевозим грузы - и только. Другой раз так расстроишься, что слезы выступают от досады. Да разве нам, здоровым мужикам, за баранкой сидеть? Оружие бы нам в руки и туда, где было в то время труднее всего - на передовую".  Но он тогда даже не предполагал, что его ждет впереди. При отступлении были частые, страшные массированные налеты немцев. Во время них беженцы кричали: "Солдатики, сыночки наши, спасите нас, бейте их, гадов!". Солдатики старались, как могли, но силы были неравными. Отец не любил говорить об этих трагических временах, чаще отмалчивался, когда я его об этом спрашивала. А вот о первой военной зиме он рассказывал много. В начале зимы его автоколонну перебросили на Ленинградский фронт. Недалеко блокадный Ленинград. Однажды майор вернулся из штаба, построил личный состав и взволнованно объявил приказ, выполнение которого врезалось в его память на всю жизнь. В нём говорилось, что Государственный Комитет Обороны обеспокоен за жизнь ленинградцев. Через Ладогу прокладывается дорога, по которой и должна их автоколонна доставлять хлеб осажденному городу. И вот первый пробный рейс. Из его воспоминаний: " Лёд был ещё тонкий, прогибался под машиной, трещал, но придилось рисковать. Ехали с большим интервалом друг от друга и с открытыми кабинами. Ехали настороженно, но быстро -  так быстро, чтобы лед не успел проломиться. Лед прогибался под моим "газиком". Иногда слышался пронзительный треск, и я невольно вздрагивал. Напряжение достигало того предела, когда нервы начинали сдавать. Было такое ощущение, будто пробираешься по заминированной местности. Но... рассудок брал верх и при каждом треске льда властно шептал себе "ХЛЕБ! ХЛЕБ ГОЛОДНЫМ! " И хлеб был доставлен.  Его автоколонна еще долго перевозила по намеченной дороге-времянке хлеб блокадникам. Но вскоре фашисты узнали об этой хрупкой дороге, и на Ладогу пришла настоящая война. Автомашины петляли, чтобы ускользать от прицельного бомбометания. Грузовики, в которых убили водителей, волчком кружились на льду, переворачиваясь от взрывов, полыхали ярким пламенем или уходили под воду. Из  записок моего отца:  "Однажды бомба разорвалась позади моей машины. Вначале "Газик" подпрыгнул, затем из-под него полезли со скрежетом обломки зеленого льда. Я выскочил, когда бурлящая вода уже скрывала баранку. К счастью, немецкий "Юнкерс " улетел, а на этом километре трассы было мелко, крыша кабины осталась над водой. Я забрался на кабину и начал подавать предупредительные сигналы дорожникам и подъезжающим товарищам. Машину достали,перетащили к берегу. Осмотр, мелкий ремонт, заправка горючим и смазочными маслами, и я снова поставил свой ГАЗ-АА к штабелям с мукой для загрузки". В это время уже заговорили и наши зенитки, поднялись в небо "ястребки". Довелось отцу пережить на Ладоге немало страшного. Но особенно ему запомнился ночной рейс, когда он вёз подарки с надписью: "Детям героического Ленинграда к Новому году!". Спустя много лет, вспоминая этот рейс, отец говорил, что теперь трудно вспомнить, что же больше повелевало им: мирное слово "хлеб" или требование военной присяги, боевой приказ или бледные, со впалыми щеками лица блокадников и худенькие малыши, ручонки которых тянутся к подарку, глазенки искрятся радостью. Этот рейс он помнил всю жизнь. В эту ночь, проехав почти половину пути, вдруг некстати вынырнула луна. И тут же два немецких самолета с чёрными крестами атаковали их автоколонну. С визгом проносились над его машиной, взвивались и снова строчили по кузову и кабине. Отец то добавлял газу, то притормаживал, рулил и вправо, и влево, и яростно гнал машину. До берега оставалось уже совсем близко, а фашисты всё наседали. Вдребезги изрешетили кабину, разлетелось смотровое стекло, вдруг что-то рвануло и,  отец почувствовал, как сильно обожгло левую руку. Подняв раненую руку, чтобы не истечь кровью, продолжал рулить одной правой рукой. Развить бешеную скорость не мог, так как из радиатора клубами валил пар. Впереди ничего не видно. И всё-таки отец доставил детям Новогодние подарки. Помогли ему в этом дорожники, которые сбили этот самолет. Вытащили машину к берегу. Оказали медицинскую помощь и отправили в госпиталь в Саратов. После выписки из госпиталя отец сел вновь за баранку.

 Я постоянно просила отца рассказать еще и еще что-нибудь про войну. С большой неохотой он вспомнил и рассказал вот этот памятный случай. Это случилось осенью под Барановичами в Белоруссии. Как всегда, доставляя боеприпасы на передовую, вёл свою машину, лавируя на ухабах. И вдруг рядом с его машиной взрывается снаряд. Сопровождающего снабженца, вероятно, убило сразу, а у отца дверца была приоткрыта, и его взрывной волной выбросило в кювет. Очнулся в старом деревянном сарае раненый в плечо. Попал в плен. Сколько был без сознания, не помнит. Рана сильно загноилась. Были там и другие военнопленные, в том числе и совсем молодой солдат Александр Максимов, который помог моему отцу выжить: перевязывал рану, отрывая от рубахи "бинты", вливал в рот баланду, которой кормили пленных. Он говорил, что его отец (тоже Иван) погиб под Москвой. И отчасти, поэтому Александр хотел спасти моего отца, ведь тот в бреду повторял имена жены и дочерей, которые ждут его. Ночами Александр делал подкоп. И вот благодаря своему молодому товарищу, удалось бежать, сделав подкоп. Трое суток, поддерживая на себе раненого моего отца, голодные бродили они в лесу. Силы были на исходе, когда натолкнулись на остатки наших частей. После месячного лечения в Ульяновском госпитале, отец вновь был направлен на фронт. Он всегда вспоминал Сашу, но, хотя и пытался, так и не узнал о его судьбе ничего.

После госпиталя отец был направлен служить в пехоту. Участвовал в боях по уничтожению окруженной "бобруйской" группировки противника. Надо было занять оборону у железнодорожного моста на западном берегу Березины, в районе Свилочь. Ведь в случае прорыва из "бобруйского котла", фашистам оставался единственный путь - спасение через этот мост. Бой был жестокий. Удерживали мост изо всех сил. Многие солдаты погибли. А помощи всё нет. Получив ранение в ногу, и видя, что у него и его напарника закончились патроны, они оба бросили одновременно последние гранаты в гитлеровцев. Это  дало возможность пробиться подкреплению и прорвать оборону врага. Отец с напарником скатились с крутого обрыва к реке. Прорвавшиеся бойцы спасли отца и другого солдата, которые скатившись с обрыва, зацепились за кустарник. Раны была незначительные и подлечившись в госпитале, отец, уже в звании старшего сержанта, попадает в другую часть в 812-й стрелковый полк. Участвовал в крупных операциях наших войск. Вспоминал, что иногда бывали моменты, когда ни на минуту нельзя было даже выглянуть из укрытия. Каждый метр напичкан свинцом, не переставая, рвались мины и снаряды. Ни одна полевая кухня днём не могла подъехать к ним, кормили только ночью. И всё- таки наши войска двигались вперёд - на Запад. Принимал участие в освобождении Белоруссии, Польши, затем гнали врага до Одера и Эльбы. После войны вышел фильм "Встреча на Эльбе". Очень хорошо помню, как к нам в военный городок привозили и показывали работающим на лесоповале солдатам на улице на растянутом белом полотне этот фильм. А мы, дети войны, тихо сидели позади солдат на штабелях брёвен и с замиранием сердца смотрели эти ужасы войны. Я очень хорошо помню, как отец при виде этого фильма всегда волновался, появлялись слёзы. И его можно было понять: ведь он сам был участником этих страшных боёв на переправе через реку Эльба. Из его записок об этом запоминающемся событии, о котором он писал много лет спустя в местную газету: "В ночь на 16 апреля 1945г наша авиация "обработала" передовые позиции и ближайшие подступы немцев. Было ещё темно. Вдруг линия фронта вспыхнула непереносимо ярким сиянием. Тут же в бой вступили тысячи наших артиллерийских орудий. Воздух наполнился воем самолетов, взревели грозные "Катюши". Всколыхнулась и задрожала земля. Зарево выстрелов и взрывов затрепетало над нами. Наши части вели огонь по заранее разработанным схемам. Стрельба велась с максимально возможной скоростью. Перегретые орудия готовы были выйти из строя. И вдруг всё стихло. Артподготовка закончилась. Танки, пехота, в том числе и моя часть, устремились в атаку. Враг был ошеломлён, но оказывал отчаянное сопротивление. Огромные потери несли обе стороны. Без потерь взятие переправ не бывает. Оборона противника была прорвана". Весь путь от Эльбы до Берлина представлял сплошную полосу препятствий: стальных и железобетонных конструкций, земляных насыпей, рвов, колючей проволоки, минных полей, огневых точек. Последние километры потребовали такого напряжения сил, воли - на грани, а то и выше человеческих возможностей! И жертвы, жертвы, жертвы... Бои в самом Берлине - ещё труднее. Оно и понятно: немцы заранее превратили каждое здание в крепость. Каждую улицу, каждый дом брали штурмом. В метро, в подземных сооружениях велись рукопашные бои. И вновь - большие потери. Уже фашистская Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции, а наши войска всё ещё бились с обезумевшим врагом. В той последней атаке никто не хотел умирать, но и оставлять врага недобитым было невозможно. И вот, наконец-то, наступила после боя оглушительная тишина. На всю жизнь запомнил отец тот день, когда огромное, вполовину неба, солнце садилось за горизонт, кровавым заревом полыхал последний закат войны, а над Рейхстагом затрепетало Красное знамя - знамя Победы. Какая же радость и гордость заполнила сердца победителей - вот она  столица фашистской Германии, навязавшая миру самое страшное в истории побоище, перед ними. И не уйти им от возмездия. Долог и труден был путь к этой Победе!

Очень часто отец говорил, что самым впечатляющим воспоминанием о войне для него всё-таки явилось событие вовсе не боевое. Произошло оно в первый мирный день Берлина -           2 мая 1945года. Из воспоминаний отца: " В небольшом зале разбитого здания после вчерашнего, последнего дня войны, поглотившего почти весь наш полк, собрались за скудно накрытым столом те, кто остался в живых после вчерашнего побоища на улицах Берлина. Шутки, смех. Веселое оживление, будто не мы чудом уцелели во вчерашнем аду. Солдат - всегда солдат. Но вот всё стихло: в зал вошел в сопровождении нескольких офицеров полковник Вербинин Борис Иванович, командир нашего полка. Остановил жестом начальника штаба, подходившего к нему, видимо для доклада. Полковник сел за столик, установленный перед нашими столами. Наполним бокалы! -произнёс он. Через несколько минут, жестом угомонив возбужденный зал, полковник вышел из-за стола с бокалом в руке и сказал громко и торжественно : "Товарищи бойцы, сержанты и офицеры! Дорогие мои однополчане! Поздравляю Вас с Победой! Четыре долгих года мы шли к ней. Но знали: она придет. И вот - она пришла! Великая, радостная, трудная и ... дорогая». Последние слова он произнес задумчиво и очень тихо. Медленно поворачивая голову, обвел взглядом зал, где мы находились. В небольшом зале - весь наш полк! В молчании низко склонил голову, словно кланяясь погибшим. Потом приподнял её и взглядом устремился куда-то поверх наших голов. Шло время, а полковник всё стоял, не двигаясь, и молчал. Только выражение его лица менялось, отражая, видимо скрытые мысли и чувства. Что же явилось ему? Ужас ли вчерашнего, последнего дня войны, поглотившего почти весь полк? Или в чудовищном калейдоскопе увидел он свой боевой путь, начавшийся в сорок первом на финской границе, пройденный через блокадный Ленинград, плацдармы на Висле, Одере, Эльбе, бои за Варшаву, Минск, Берлин? Наконец-то он очнулся. Встряхнул головой, будто сбросив с себя кошмар. Улыбнулся. И все увидели, что по его щекам текут слёзы. Невероятно!!! Полковник Вербинин, наш боевой командир, мужественный, волевой, уверенный в себе человек - плакал! Я смотрел на него, какой-то туман навернулся на мои глаза и моё лицо стало мокрым.  Я, солдат, прошедший войну от начала до конца, не раз раненый, огрубевший, очерствевший, - я плакал! И не только я! Полковник громко и торжественно провозгласил: «Так поднимем бокалы и осушим их за нашу трудную, дорогую, великую и радостную Победу!" Все встали. Громкое "Ура" сотрясло зал. Вверх полетели головные уборы. Крепкие объятия, поцелуи, слова поздравления, радость, ликование. Глаза у всех блестели радостью ПОБЕДЫ! Мы радовались, и плакали, как дети. Плакали так, как могут плакать только воины, чудом уцелевшие после жестокой долгой битвы".

Иногда отец говорил: " Не понимаю, как я остался жив. Помню, как от грохота, взрывов голова не прекращала болеть ни на минуту. От звуков, разрывающихся снарядов мог не слышать ничего несколько дней. Жил даже не минутами - секундами. Думал, что скоро моя очередь погибать. Фронтовик, я был трижды ранен, перенёс операции, но остался живым. И не проходило и дня, чтоб не думал о родных".

А дома подрастали дети. Я, младшая дочь, знала отца только по фотографии. У меня до сих пор храниться семейное фото, которое отец пронес через всю войну. Помятое, изорванное, но уцелевшее. Мама сама молилась и нас с сестрой научила. Помню, как я в три и в четыре годика подходила к иконостасу и на коленях просила Боженьку, чтобы папка живым и вернулся. Отец наш неверующий человек, потом часто говорил: «А может быть это и спасло меня от пули. Наверное, берегли меня мои ангелочки-доченьки".   Вернулся он домой только в апреле 1946 года. После войны отца направили на восстановление города Сталинграда, где он вывозил на автомашине обломки разрушенных зданий и привозил новые стройматериалы. Долго работать не смог, тяжело заболел.

(ЗАИКИН Иван Иванович с женой Акименой Яковлевной старшая дочь Люба, младшая Раиса 8мес. Июнь1941г.)

Мне в это время было уже пять с половиной лет, но до сих пор  я отчетливо помню этот день, день возвращения отца, даже помню в каком я была платьице. Раннее утро. Кто-то тихо постучал в дверь. Мама открыла ее и, охнув, присела. Отец поднял её, поцеловал, сбросил вещмешок и, не раздеваясь, бросился к нам, детям. Обнял, поцеловал старшую дочь Любу. Взял меня на руки и стал подбрасывать, приговаривая: "Я вернулся домой, дети мои!". А я плакала и говорила: "Дядя, я тебя не знаю, мой папка на войне". Мама подошла к нам со словами: "Дети, это ваш отец пришёл с войны".  И вновь заплакала. Это были слёзы радости и одновременно боль от утраты близких людей – на войне погиб родной мамин брат - Никита.

 Много погибло жителей города Хадыженска и Нефтегорска. Ведь одним из самых драматических событий Второй Мировой войны была протяжённая во времени и пространстве битва за Кавказ, оборона его перевалов. Там, где растут эдельвейсы, а глаза слепит чистейшее сияние снегов, где беспечно текут, переливаясь по камням реки и ручейки, где ветер играет вековыми кронами деревьев, долгих полгода ежедневно гремели в горах взрывы бомб, стучали пулемёты, стреляли пушки. Этот период принято называть Туапсинской оборонительной операцией. Горная местность была линией фронта, участок на котором фашисты стремились прорваться к побережью Чёрного моря. Гитлеровцы очень надеялись, что нефтегорская нефть будет служить германскому рейху. Но жители этой земли ценой многочисленных жизней не отдали ни капли нефти оккупантам. Боролись с врагом, не страшась смерти и нефтяники, и партизаны, и воины Красной Армии. Ещё при первом отступлении наша оборона взорвала все нефтяные запасы, расположенные на территории района. Основное же количество нефти успели перекачать в туапсинские нефтехранилища. Здесь на линии фронта в самом пекле войны и находилась моя мама с двумя маленькими девчушками. Город переходил постоянно из рук в руки: от наших к немцам и обратно. Спасались от бомбежек в подвалах, зарослях кустарников, в лесу. Но там тоже бомбили.  В такое трудное время моя мама старалась со своими близкими подругами по очереди носить продукты партизанам, хотя почти все продукты давно забрали немцы. Но пекли лепёшки из картофеля, отрубей, травы кормились сами и относили партизанам. А когда в город входили наши войска, она, как и многие другие, помогала санитарам в госпитале: стирала бинты и бельё, ухаживала за ранеными, помогала хоронить убитых бойцов. А мы, её дети, всегда были рядом с ней.

На всю жизнь запомнился ей день - 27 января 1943 года, это был последний день пребывания немцев в нашем городе.  До этого, после страшных бомбёжек в город, в который раз, вошли немцы. К нам на квартиру на постой вновь пришли непрошеные гости: немецкий офицер и его ординарец, расположились, как у себя дома. Мама от страха за детей не находила себе места. Офицер злой, жестокий, громко кричал по - немецки, размахивая пистолетом, показывал на детей, угрожая их убить, потребовал накормить его и постирать бельё. Мама, сцепив зубы, ни жива, ни мертва, но пошла накрывать на стол. Консервы, хлеб у фрицев были свои, но и кубанским борщом и картошкой не побрезговали. После ужина, гости ушли спать. Офицер занял спальню, ординарец спал во второй проходной комнате. Мама, постирав их бельё, сидела всю ночь на кухне с детьми. Утром офицер, что-то грубо сказав своему ординарцу, быстро ушел. Увидев входящего на кухню немца, мама сжалась от ужаса - что теперь будет? Немец сел за стол напротив мамы, улыбнулся. Ему было на вид лет 35 или чуть больше. Светловолосый, нос в веснушках, на щеках от улыбки ямочки- всё как у нормального человека. Глядя на него, мама подумала о том человек, как человек, но сколько же на его руках человеческой крови! Немец как будто прочёл её мысли, начал быстро что-то говорить, показывая на нас - детей, хотел прикоснуться к маминой руке, но она быстро спрятала руки под стол. В её голове была только одна мысль -  как спасти детей?  И вдруг... "Не трогай маму, фриц поганый, Гитлер капут! Мой папа всех-всех немцев поубивает! Они плохие!"- выкрикнула пятилетняя сестра моя Люба. Ничего не поняв, немец засмеялся детской выходке. Мама, стараясь её успокоить, замерла. Подумала: "Господи! Пусть мучают меня, только бы детей не мучили!" А потом с болью в сердце, резко выкрикнула: "3ачем твой Гитлер и ты сам полезли к нам? Что вам от нас нужно? Ненавижу вас!!!". Сказала и… удивилась своей смелости. Наверное, от отчаяния. Подумала: "Всё равно умирать! Так хоть выскажу всё!". Немец, ничего не поняв, но по тону и выражению лица женщины, видимо, догадался, о чём она говорит. Пальцем указав на себя, произнёс: «Зольдат? Зольдат! И повторил: "Карл-зольдат, Иван-зольдат" (солдат)». И вдруг вынул из нагрудного кармана слегка помятую фотографию и положил на стол. На снимке- красивая молодая женщина с замысловатой причёской и двое мальчиков. "Мария" - указав на фото сказал он и назвал имена сыновей. Внезапно они услышали почти рядом взрывы, стрельбу. Немец оглянулся, и они с мамой увидели из окна, вдалеке бегущего к дому, размахивающего пистолетом, своего офицера. Карл очень заволновался, оглядывая комнату, будто что-то искал. Увидев дверь кладовки, быстро подбежал к маме, схватив детей, всех нас втолкнул туда, приказал молчать, придвинул вплотную к этой двери диван и быстро выскочил на улицу, хлопнув дверью. Через несколько минут мы услышали, как вбежал в комнату офицер, что-то выкрикивая и стреляя на ходу. Мне было 2 года и 3 месяца, но мы, дети войны, не по возрасту быстро взрослели. Ежедневно в течение 6 месяцев, слыша взрывы, видя много убитых людей, частые приходы в квартиру немцев с оружием, прячась постоянно в подвалах, мы уже знали, что такое война и не могли капризничать, плакать. Самое главное, что мама рядом. Поэтому в кладовке, прижавшись к маме, боялись даже дышать. Вдруг мы услышали несколько каких-то щелчков, произошёл хлопок, потом ещё несколько раз, и мы почувствовали дым. Немец, торопясь, ещё несколько раз выстрелил в дверь кладовки, видно догадался, где мы там и, торопясь выскочил на улицу, сильно хлопнув дверью. Выстрелы нас не ранили, так как мы сидели на полу, и нас заслоняла спинка дивана. Где-то вдали на улице заиграла труба. Наверное, тревога. Немцы в спешке отступали, расстреливая на ходу жителей и поджигая дома, горела школа, в которую согнали попавшихся на пути жителей и детей, горела больница. Весь город горел. Немцы зверствовали и не могли простить своё отступление. А над городом уже завывали наши бомбардировщики. Немцы, убегая, спешили на Запад. Мы стали задыхаться от дыма. Мама с пятилетней дочерью Любой с трудом толкала дверью  кладовой уже вовсю горевший диван. Кое-как мама выползла из кладовой, вытащила нас и выскочила из огня с нами на улицу. Спрятав детей в подвале, стала набирать воду из колонки и тушить пожар. Но огонь всё быстрее разгорался. Ведь немец поджег шторы, стулья, постель на кровати. Уже горели окна, двери, мебель. На улице за углом дома мама увидела убитого Карла. Грудь его была пробита пулей, из кармана торчала окровавленная фотография его семьи. Видимо, офицер не простил его за то, что он предупредил или спрятал нас, русскую семью, и тут же его застрелил. Потушили остатки горящего дома, подоспевшие наши солдаты. А на улице горели дома, всюду лежали убитые и раненые. Очевидно, мы бы тоже погибли, если бы не немецкий солдат Карл.

В город вошли наши войска. Сразу же бросились спасать людей из горящих домов, потушили школу, больницу, но все равно там многие задохнулись или обгорели. Мы с сестрой сидели в подвале, а мама, предупредив нас, чтобы не выходили, сама бросилась помогать вместе с другими женщинами раненым и медсанбату. На второй день уже в городе не было ни немцев, ни наших военных. Наши войска гнали врага всё быстрее на Запад. Оставшихся в живых жителей, администрация города попросила помочь собрать труппы и наших бойцов, и немцев. Своих бойцов, отдавая документы администрации города, хоронили в братской могиле. А немцев, складывая труппы на телеги, свозили к глубокому оврагу, сбрасывали, засыпая землёй. Туда же отвезли и труп Карла. Мама стояла на краю оврага с лопатой и с фотографией, которую забрала у убитого Карла и всё думала об этом немце, который спас жизнь ей и её детям ценой своей жизни. И думала, о том, что где-то в Германии ждёт мужа его молодая жена Мария и сыновья. И не знает, что он, рискуя своей жизнью, спас от смерти русскую женщину и её дочерей, а теперь лежит в овраге в общей могиле под городом Нефтегорск.

Ночевали у тех людей, у которых сохранился дом, квартира или сарай. Наша квартира к проживанию была непригодна. В подвале, где очень сыро, было много воды - тоже нельзя жить. Нет у нас ни мебели, ни одежды, ни посуды. Тогда мама со своей кумой, моей крестной матерью, тетей Наташей выкопали землянку, наносили обрезков досок, сухой травы. Сделали крышу, внизу тоже сделали топчаны - лавки из досок, ступеньки. В сгоревшем доме собрали кое-какую обгорелую посуду. Вот так и жили мы, "дети войны" - "дети подземелья". Многие жители были в таком же бедственном положении. Спустя год общими усилиями, квартира была чуть-чуть отремонтирована, и мы перешли жить в неё. Помню - спали на полу на матраце, набитом сеном и таких же подушках. Появилась алюминиевая посуда. Голод и холод сопровождал нас всюду.

 И вот больной, израненный вернулся отец с войны. Долго лежал в больнице, там ему выкачивали жидкость из лёгких, а потом мама лечила его народными средствами как могла. Очень худой, постоянно кашлял. На левой руке не было двух пальцев - указательного и среднего, постоянно прихрамывал, так как болела раненая нога. Помню, как мама каждое утро с виноватым видом отправляла нас с сестрой на улицу погулять. Когда мы повзрослели, она объяснила нам, что делала это для того, чтобы мы постоянно голодные, не просили молоко, которого хватало только на то, чтобы поднять отца на ноги. С трудом она добывала где-то кружку козьего молока, мёд, нутряное сало, алоэ и стручок красного горького перца. Удивительно, где она только всё это доставала в сгоревшем и разбитом городе? Но она подняла, казалось неизлечимо больного, отца на ноги! Рядом с нашим домом проходила шоссейная дорога Краснодар-Сочи, разбитая во время бомбёжек. Её ремонтировали венгры, румыны, немцы и другие военнопленные - худые, в обветшалой одежде, всегда голодные. Мне уже было 6 лет и я помню, как мама, украдкой от отца, говорила мне: "Дочка, отнеси мадьярам покушать". И давала свёрток с какой-нибудь едой, которой питались мы: лепешки из лебеды и крапивы с добавлением кукурузной муки или несколько картофелин. И я бежала с этим свёртком к мадьярам. Страшно было к ним подойти. Ведь отец много рассказывал про их зверства, да и мы помним, что они творили в нашем городе. Я до сих пор помню их лица, у некоторых при виде меня появлялись слёзы. Видя их беспомощных, голодных, оборванных, вручала им этот сверток и убегала. Когда отец подлечился, стали думать - как жить дальше. Город разбит, сожжен, квартира - одно название осталось от неё, мебели нет. И увёз нас отец в рабочий посёлок Белая глина, который начал только возрождаться. Он находился в 15 км от г.Хадыженска и в 30 км от г.Туапсе, в ущелье реки Белая. Его построили военные части, которые там базировались. Там уже работал лесопильный завод, военные занимались лесоповалом, заготовками строевого леса. Здесь же на заводе распиливали его, обрабатывали и увозили на безлесную равнину Кубани и на другие стройки страны. Отец пошел работать на лесоповал водителем и нам дали комнату в бараке. Вскоре за поселком заработали нефтяные скважины, выкачивающие из недр земли нефть. Кстати и сегодня в Апшеронским районе, работают больше сотни нефтегорских скважин, из которых ежедневно более 40 тонн нефти отправляется в Туапсинские нефтехранилища.

Жили временно в бараке. В лесу ещё было много работы сапёрам. Здесь в горных лесах эхо войны было настолько громким, что, кажется, его отчётливо слышно и видно было на каждом шагу. Находясь в лесу, нельзя было ступить шагу, не натыкаясь на свидетельства кровопролитнейших боёв. Всюду разбросаны гранаты, мины, пулемётное оружие, гильзы, каски, человеческие кости и кости лошадей. Горы изрезаны окопами, вспаханы воронками бомб и снарядов, зависли на деревьях ящики с патронами и всюду человеческие кости. Тысячи солдат - наших и немецких остались здесь лежать навечно. Нас, детей не пускали в лес. Открылась начальная школа, магазин, клуб, баня. Я пошла в первый класс. Школа была маленькая, тоже в бараке. Особенно трудными были три послевоенных года с 1946 по 1948. Хлеб по карточкам, выдавался на развес. Отец и мама работали, старшая сестра управлялась дома, а я всегда ходила за хлебом. Многочасовое стояние в очереди за ним и в дождь, и в жару. Кто же из нас, "детей войны" не помнит этого хлеба? Я смотрела на весы и руки продавца с трепетом, не отрывая глаз, надеясь, что будет совсем маленький "довесочек". Такой, можно было съесть сразу, а остальной  -нужно обязательно нести домой. Огорода и дома своего у нас ещё не было. Летом питались дарами из леса. Босоногие мы собирали дички груш, яблок, кизил, ежевику, орехи чинары, фундук, съедобные плоды каштанов, грибы, ягоды, алычу. Всюду в лесу нам встречались заросшие окопы, ржавые каски, гильзы. Из Днепропетровска, где было очень голодно, к нам приехала мамина сестра Ксения с семьёй. У них с мужем-инвалидом было 5 детей. Жили вместе, дружно, как единая семья. Через год отец построил с помощью солдат деревянный домик, рядом был дом наших родственников. До сих пор мы не считаем себя двоюродными, только родными. К тому же и наш отец, и их отец имели одинаковые фамилии, имя и отчество: Заикин Иван Иванович. Но в родстве не состояли. Отец очень любил читать книги, особенно исторические. Часто его статьи о пройденной войне печатались в местных газетах. О многом я его любила расспрашивать. В старых блокнотах нахожу его воспоминания. В школе часто писала сочинения на военную тему об отце и о матери, поэтому хорошо знаю жизнь своих родителей. В 1970г. родители переехали в станицу Черноморскую. Это в 30 км от Краснодара В июне 1989 году отец поехал к сестре Анастасии на Украину и скоропостижно умер. Там и похоронен в Кировоградской области в селе Ивановка, где и родился.

ЗАИКИН Иван Иванович награжден: орденом "Отечественной войны 1-й степени", орденом Славы, медалью "За боевые заслуги", медалью "За отвагу", медалью "За взятие Берлина".

 Мы с мужем и сестрой ездили на его похороны. Через год после его смерти посетили его могилу, поставили оградку, памятник. Потом ещё неоднократно ездили посетить его. Кто же тогда думал, что теперь это заграница?

Я не могу без волнения вспоминать своих родителей. Отец встает в моей памяти большим жизнелюбом. Он был очень трудолюбивым, обладал какой-то кипучей энергией. Наверное, так ценить жизнь, радоваться солнцу и дождю может лишь человек, долгие годы ежедневно смотрел смерти в глаза. Я горжусь своим отцом. Но сегодня мне  всё чаще приходит мысль: "А может быть и лучше, что он не дожил до развала Великой страны, до страшной трагедии - войны в родной Украине, где вновь льётся кровь невинных детей, женщин, стариков!»

 Боль потери моих родных на войне не обходит меня и сегодня. На Донбассе в Горловке убили моего племянника- шахтера Алёшку. Ему было 32 года. И только радует то, что две сестры, их мужья, дети, внуки, проживающие в Крыму, живут сегодня под чистым небом.

После смерти отца мы забрали к себе в Елец маму. Долгими зимними вечерами она рассказывала нам о себе, об отце, о войне. Несмотря на невзгоды и трудности, выпавшие на её долю, она не озлобилась, не очерствела, много работала, была добра к людям, всегда жила в ладу с совестью, соблюдала посты, верила в Бога. Научилась принимать жизнь такой, какая она есть, оставаясь для нас, её детей, внуков, правнуков, своеобразной земной осью. Вот уже 22 года мамы нет с нами, но заповеди её мы стараемся выполнять. Похоронена она на Елецком городском кладбище.

До боли в сердце жаль, что на могилу отца  я теперь не могу попасть. Даже на 9-е Мая, на Великий праздник  70-летия Победы у его могилы не будет никого! Все его сестры и братья давно умерли. А украинские власти стараются историю переиначить.

Но жизнь продолжается в его внуках, правнуках и праправнуках, которых у него немало - 5 внучек, 3 правнучки, 2 правнука и 5 праправнуков.

Для Украины я теперь иностранка, и мой отец - иностранец. Я живу в России, а в Украине его могила. И болит нестерпимо Беловежская рана, потому что по судьбам вновь прошлась война. Дом, где отец мой родился и вырос - теперь на чужбине. Кто же в этом повинен?  Кто предо мною закрыл эту дверь? Да разве ж он думал, защищая страну, что дети и внуки не смогут приехать к нему на могилу, потому что живут теперь  за границей.