Когда началась война, уральские казаки, так и не смирившиеся с советским режимом, сказали: «Надо защищать не Советы, а Отечество». Поднялись все. Даже бывшие купцы отрыли свои схроны, и потекло золото на покупку самолетов и танков, в которых их дети и внуки отправлялись на смертельную битву с врагом.
В 1942 году был сформирован и Первый Уральский казачий полк. Шестнадцатилетним юнцом поступил в него Иван Загнетов и принял присягу. А затем новоиспеченным казакам подарили на память казачью форму, выдали обычное армейское обмундирование и отправили в Башкирию, в Алкинские лагеря. Здесь располагалась школа военно-диверсионной разведки. По 16-18 часов длились тренировки, многокилометровые марш-броски на лютом морозе. Совсем немного бойцов смогли выдержать такие испытания — их и отбирали по приказу Сталина в специальные части для прорыва блокады Ленинграда.
В это же время после тяжелых ранений, полученных на Ленинградском фронте, и госпиталя, уже в родном доме, догнала смерть ветерана трех войн Василия Загнетова... И вместо отца отправился на войну сын, которому шел только семнадцатый год.
8 января 1943 года начался штурм немецких укреплений под Ленинградом. Бойцов напутствовали Жуков, Мерецков, Ворошилов, Жданов. Затем началась артподготовка — небо взвыло от тысяч снарядов: по 360 орудий обрушили огонь на каждый квадратный километр. После артподготовки на льду выстроился сводный духовой оркестр, и под звуки «Интернационала» вперед пошла пехота. Штурмовые отряды за десять минут захватили левый берег. Для устрашения немцев их одели в черные матросские робы. Но не знали они, что Гитлер приказал поставить на этом участке фронта офицерский батальон смерти СС: не давало ему покоя, что его вояки проигрывают рукопашные схватки. Однако и офицеры СС не выдержали натиска, когда в ход пошли ножи, кулаки и русский мат, — кое-кто от страха даже пустил себе пулю в лоб. На такого вот немца и налетел в своем первом бою Иван Загнетов: «Высокий, красивый, он уже приставил «шмайсер» к виску — я выбил его и свалил на землю. «Солидный бобер попался! — крикнул командир взвода. — Веди его, Ваня, в штаб!».
Повел Иван свой первый живой трофей, и тут снайперская пуля угодила бойцу в плечо — в него ли целили, в немца — кто знает? Но пришлось принять эту пулю на себя: первый бой, первый пленный немец, первое ранение… Довел-таки до штаба, сдал, а сам — в санчасть. Там плечо перебинтовали, а пулю вытягивать не стали — опасно. До сих пор ее носит в себе как трофей, как память о первом сражении.
Затем перебросили их часть на 3-й Прибалтийский фронт, в Эстонию, где пришлось штурмом брать город-крепость Нарву и вести кровопролитные бои с власовцами за Синие высоты.
Потом — 2-й Прибалтийский фронт, Латвия. Получилось так, что 799-й артиллерийский полк и 42-я пехотная дивизия попали к немцам в «мешок». И, чтобы отвлечь противника, послали роту разведки, которая должна была вызвать огонь на себя. Задачу они выполнили — наши части вышли из окружения, но сами попали в плен. Погнали их через леса и болота в сопровождении автоматчиков и собак.
А 24 августа 1944 года, ночью, решила группа пленных бежать. Уцелели только 12 человек. Полтора месяца выбирались они из окружения и «партизанили» по пути. А когда, наконец, вышли к своим, едва не угодили под трибунал. «У вас ведь оставались патроны? — допытывались смершевцы. — Почему не пустили себе в лоб? У нас пленных нет — есть только предатели». А спас их командир полка, заявивший особистам: «Не дай Бог, хоть одного пацана тронете — перестреляю всех без суда и следствия!» Испугались — не тронули. Отыгрались затем на наградном листе — вычеркнули их фамилии...
А потом был латвийский город Виляны, который немцы обрекли на уничтожение за оказанное жестокое сопротивление. Нужно было спасти его во что бы то ни стало. И вот этих же двенадцать человек (как 12 апостолов!) послали в тыл врага, чтобы корректировать огонь батарей. Им удалось проскользнуть незамеченными и занять высоту, с которой немецкие позиции были как на ладони. Наладили связь, и полетели наши снаряды в цель. Началась паника. И в этот момент небольшая группа немцев, человек 20-25, показалась рядом, двигаясь по направлению к высоте. Подпустив ближе, наши бойцы открыли огонь из автоматов и забросали их гранатами. Но не прошло и минуты, как на высоту обрушился огненный смерч. Загнетов почувствовал, что проваливается в темноту и куда-то летит. Было не больно, а, наоборот, легко и приятно... Он потерял сознание. Вещмешок, где были его документы и личные вещи, сорвало со спины и куда-то отбросило…
Очнулся Иван в госпитале. Латышский батальон, охранявший подступы к Вилянэм, видел этот страшный бой, и командир послал на выручку танк с приказом привезти героев живыми или мертвыми. Загнетов оказался жив, но весь нашпигован смертоносным металлом: он был ранен в обе ноги, руку, предплечье, грудную клетку, кровь текла изо рта... Боль сверлила каждую клеточку, смыкалась черным кругом… И в этот момент он увидел прекрасное девичье лицо: голубые глаза, белокурые волосы, а удивительный голос с латышским акцентом сказал: «Меня зовут Айна. Я отдала тебе свою кровь — ты будешь жить!». И он почувствовал, как стала уходить боль, как впервые ему стало спокойно и уютно... Так пришла любовь.
Он полюбил девушку, отдавшую ему свою кровь, а она полюбила восемнадцатилетнего парня, ценой жизни спасавшего и ее, и родной ее город Виляны. Айна не отходила от Ивана. Даже спала на его подушке сбоку, устроившись на табурете. А затем, когда он немного окреп и врачи направили его в тыловой госпиталь в Киров, они обменялись адресами и договорились встретиться после войны. «Я тебя люблю, я буду тебе хорошей женой», — сказала Айна на прощание.
Но раны оказались тяжелее, чем думалось, — почти до конца войны пробыл в госпиталях Иван Загнетов. Там между делом вернулся он к любимому занятию — вырезал деревянные фигурки, ложки и дарил медсестрам и бойцам.
Для тех, кто прошел войну, она не заканчивается никогда. Уже в 60-х годах осколок, сидевший в его легких, опустился вниз и пробил плевру. Пришлось срочно делать сложную операцию, после которой врачи посоветовали ему поменять климат. Так ровно сорок лет назад Загнетов оказался в Дружковке.
Здесь он встретил свою судьбу, женился, воспитал двоих сыновей, научил их своей профессии. В Дружковке он стал признанным мастером резьбы по дереву. В 1967 году участвовал в оформлении интерьера гостиницы «Россия» в Москве, приехав туда со своими прапрадедовскими инструментами. Здесь же он познакомился с великим скульптором XX века Сергеем Коненковым, который разрешил ему по выходным приходить в мастерскую, затачивать инструменты, выполнять простую работу. Полтора месяца длилось это счастливое время ученичества у Мастера.
Окрыленный, он вернулся в Дружковку, на свое рабочее место модельщика на Дружковском машиностроительном заводе. Но теперь он знал и хотел намного больше. Одна за другой появляются в городских парках, кинотеатрах, пионерских лагерях, дворцах культуры его работы из дерева и корнепластики. Ведь тут и мудрить-то нечего — нужно просто уметь всмотреться и придать ваянию Природы законченный смысл. Тогда незамысловатый пень или ствол превратятся в удивительные создания, которые заговорят вас, уведут в Берендеево царство.
Он все глубже и глубже постигал материал, не подчиняя, а помогая раскрыться Природе. Он все чаще и чаще задумывался, почему его отец был язычником, пока не полюбил девушку, певшую в церкви на клиросе и ставшую затем его женой? Язычество, уходя корнями в Природу, делает нас чище, естественней. Христианство же дает высшие моральные заповеди — и в принципе, одно дополняет другое. Здесь нет противоречий и вражды.
В свои 85 лет Загнетов напоминает огромный кряжистый дуб, которому века нипочем. У него хватает заказов, новых замыслов и планов. Его волнует и беспокоит все, что происходит вокруг, что поднимает много наболевшего в душе старого солдата. Он воевал с фашизмом в Великую Отечественную, а всю остальную жизнь — с бездуховностью. Бездуховность и фашизм — понятия одного порядка: одно порождает другое.
В 2003 Ивану Загнетову присвоили звание Почетного гражданина Дружковки. Его не раз включали в высокие делегации ветеранов войны.
…А история с Айной имела свое продолжение. В 70-е годы мать Загнетова, жившая на Урале, получила из Латвии письмо, в котором красные следопыты писали, что нашли могилу ее сына и ухаживают за ней (видимо, документы из вещмешка ввели местных жителей в заблуждение, и поэтому имя Загнетова было даже выбито на братской могиле). Мать ответила, что сын ее жив, и дала адрес. Ивана Васильевича пригласили в Латвию.
Встреча была радостной и волнующей.
«Расскажите, пожалуйста, что вы помните о тех событиях» — попросили его. И он сказал что прежде всего помнит латышскую девушку, медсестру, давшую свою кровь и спасшую ему жизнь. «А она здесь присутствует!» — услышал он. Толпа на перроне расступилась — и он увидел Айну, свою Айну! Они бросились друг к другу. «Иван, я тебя ждала тридцать лет! Почему ты не писал? Я тебя и сейчас люблю!» — «Я тебя тоже люблю, Айна! Ты мой ангел-хранитель, а на ангелах не женятся — на них можно только молиться!» Слезы душили их и всех, кто стал свидетелем этой удивительной встречи. Плакал даже муж Айны, инвалид войны.
А когда все немного успокоились, Загнетова спросили: «А что вы еще помните о войне?». И тогда он рассказал о своем первом бое, о немецком офицере, которому дважды спас жизнь — второй раз ценою собственного ранения... «А он тоже присутствует здесь!» — услышал Иван Васильевич и увидел того самого немецкого офицера, постаревшего, как и он, но такого же стройного и красивого. Латышские красные следопыты разыскали его в ГДР и пригласили на встречу. И снова слезы и объятия. Так встретились два бывших врага...
— Наверное, сейчас уже нет его в живых, — говорит Иван Васильевич. — Хорошим оказался человеком, хотя и сделала нас война врагами...