Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!

Михаил Григорьевич Воробьёв

Родился в 1906 году в г.Злынка, Брянской обл. Окончил 6 классов неполной средней школы в г.Злынка в 1920 году. Член ВКП(б) с 1932 г.  Звание: старший сержант. В РККА - с 23.06.1941 года. 

Место призыва: Воскресенский РВК, Московская обл., Воскресенский р-н.

С июля 1941 по март 1944 защищал Родину в  660 стрелковом полку ВС 5 Танковой Армии Воронежского фронта - был пулемётчиком.

Был тяжело ранен в левую ногу . Лечился в Читинском госпитале. В 1944 году уволен в запас по болезни (по ранению). Вернулся домой 9 мая 1945 года.

Награжден  медалью  "За боевые заслуги!" в  апреле-мае 1943 года.

Свой трудовой путь Михаил Григорьевич начал в девять лет, а в семнадцать он, стал каменщиком и остался им на всю жизнь.

Михаил Григорьевич был молод и силен. Силу дали ему кузнецы-предки, а трудовой подъём тогда был у многих. Страна строилась, становилась. Работали все. Не отдыхал и он!

Брянск, Минск, Киев, Москва...   Менялись  города,  менялись  объекты строительства,  менялись люди на них,  не менялись лишь кирпичи.  Все они были одинаковыми,  четырехкилограммовыми.  Когда развернулось строительство  Воскресенского химкомбината, он был там в числе первой бригады каменщиков. Страна узнавала о Стаханове и Кривоносе. Рекорды ставили все: сталевары, ткачихи, доярки и токари. Не миновали рекорды и кирпичную кладку. В знаменитом тридцать пятом, Михаил Григорьевич прочитал в областной газете, что каменщик Орлов выложил за восемь часов работы более семи тысяч кирпичей. Воробьёв прочитал и задумался, ведь он сам выкладывал шесть тысяч. Михаил готовился к сражению почти целый месяц.  В день рекорда он взял привычный рабочий ритм. Но постепенно, когда предстартовое волнение улеглось,  позволил себе увеличить темп. Только один раз, как сквозь сон, до него донесся голос директора химкомбината Опарина: "Нет, он не каменщик. Он пианист!"

Ни единого лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Всё доведено до автоматизма: руки кладут кирпичи, глаза мгновенно отмечают малейшее искривление линии...

Сколько он простоял на лесах - не знал, и только тогда, когда его левая рука схватила пустоту, там,  где должен был лежать кирпич, на миг растерялся,  крикнул:  "Кирпича!",  но в этот момент человек голосом прораба сказал: "Извини, Михаил.  Девять самосвалов привезли после обеда, но ты работаешь быстрее, чем выделенная для одного тебя машина!" (грузоподъемность самосвала тех времён - 400 кирпичей). До конца рабочего дня оставалось еще тридцать минут.

На леса поднялось несколько человек. Стали измерять, подсчитывать, оценивать качество кладки и,  когда всё было сделано, к стене, как к трибуне, вышел парторг, а внизу наступила глубокая тишина.

    - Товарищи! Мы только что стали свидетелями  рождения нового ... мирового ... рекорда!

Михаил Григорьевич Воробьёв  при отличном  качестве  кладки  за семь часов тридцать минут уложил ... восемь тысяч семьсот двенадцать кирпичей!

Люди  дружно вдохнули, и площадка взорвалась в едином выдохе: "Ура-а-а!"

      И в ту же секунду ударил  неизвестно как появившийся духовой оркестр, и Михаил Григорьевич, давясь комом в горле, стал подпевать: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."

      Через месяц его, как и других передовиков, чествовали на Первом Всесоюзном совещании стахановцев  и Сталин лично вручил ему подарок - шляпу.  Это было для Воробьёва  символично,  потому что ее изготовили на только что запущенной Воскресенской фетровой фабрике

"Девятого января",  фабричную трубу для которой выкладывал он сам...

Его кирпичи были и в Воскресенском химкомбинате, и в во всём городе! Тысячи и тысячи кирпичей!  Отдыхать было  некогда!  Даже на следующий день после рекорда он  до обеда  выложил весь кирпич, что подвёз  к стройке прораб. Почти четыре тысячи!

     Смотреть на его работу  приезжали не только наши каменщики,  но и иностранцы:  итальянцы,  французы, турки...  Они смотрели на Воробьёва, и каждый на своем языке говорил, наверное, то же, что и те,  кто видел его в тот памятный августовский день 1935-го года.

Воробьёв остался каменщиком на всю жизнь. Ему предлагали и инструкторскую, и даже прорабскую работу, но он всегда отвечал одно:

    - Я каменщик. Ничего другого я делать не умею.

"Не умею делать так хорошо, как это", - звучало бы вернее, "по-воробьёвски".

Никогда не забудет, как в 37-м "взяли" первого директора Воскресенского химкомбината,  того,  кто сравнил его с пианистом.  Его тоже вызывали в местное НКВД  и требовали  рассказать  какой-то "провокационный" анекдот от знакомого подсобного рабочего из ничего не значащей беседы 3-х человек на остановке поезда.  Через неделю пришла повестка  из Москвы, вызывали в НКВД на Лубянку.  Его вызывали туда несколько раз,  но он повторял одну фразу: "Анекдота я не слышал". В последний раз ему рукояткой нагана следователь выбил два зуба и в очередной раз пригрозил, что, если он не сознается, его возьмут "за укрывательство врага народа", но он и в последний раз сказал то же самое.

     А потом были три года войны, вместо отвеса - прицельная рамка пулемета и ранение в ногу, в ту самую косточку-сустав, что соединяет стопу с голенью.

     За выложенными им стенами в Брянске и Минске еще укрывались наши солдаты, когда он снова, но уже прихрамывая, поднялся на строительные леса, в далекой Чите, где располагался его госпиталь.

     Вернулся он как раз в день Победы - 9 мая 1945 года.

Этот день был воспринят, как нечто фантастическое! Тогда после обеда на улице была слышна гармошка. Это было так неожиданно! Радио не было, приёмника – тем более, и вдруг музыка!  На улице девушки в белых платьях, в середине с гармошкой шел юноша и играл, а они хором пели что-то веселое, частушки, и не просто пели,  танцевали на ходу, держа в руках платочки. Дети впервые в своей жизни видели, что люди могут петь, танцевать и так … радоваться, даже не предполагая, что такое возможно! А вечером в землянку вошел Михаил, обнял жену, троих детей, потом сел на кровать из тонких полосок гнутого железа и сказал только одну фразу: "Как будто заново родился!"

     Послевоенные годы были тяжелыми  для Воробьёва.  Рекорд Михаила Григорьевича  так и не был побит. Он работал и в выходные дни, работал в отпуске. Его дети росли, их нужно было кормить и одевать - ведь  его ежемесячной зарплаты никогда не хватало до конца месяца, хотя детей было всего лишь трое.

Он не сожалел, что его не наградили орденом, и что никто уже не помнит о его рекорде, и о том,

что он выстроил сотни стен.  Сорок три года он простоял на строительных лесах.  Через его руки прошло несколько миллионов кирпичей.  Редким считался день,  когда Воробьёв не выкладывал две с половиной - три тысячи.  А ведь с него начинался город, химкомбинат,  пожалуй, в советское время каждый пятый горожанин жил в доме,  в стенах которого лежали и его,  "воробьёвские" кирпичи.

После него  остались  дома - его вторая жизнь. Он любил свою профессию, но всегда  жил от зарплаты до зарплаты. Свой дом начал строить летом сорокового года и к началу войны сделал лишь стены.  Строил только по воскресеньям. В субботу вечером приходил, кое-что успевал сделать до темноты и шел в землянку ночевать,  чтобы утром пораньше приступить к работе. Землянка, которую сделал для ночлега, тогда стала вторым домом, поэтому именно туда он перенес целую кипу книг, которые хотел прочитать. Думал, что после работы сможет это делать.  Но каждый раз засыпал с книгой. А очень любил книги!  Мечтой его был дом, который начинался бы с библиотеки и в котором было бы не только кровное родство, но и духовное! Как-то побывал на квартире у одного московского профессора, которому делал камин перед самой войной. Там увидел, что вся его квартира - это книги, на них выросли его родители, он сам и его дети, и захотел того же. Но по-настоящему начать такое строительство мог, лишь выйдя на пенсию: тогда-то и начал покупать книги  и обзавелся своей печатью. Собрал библиотеку из более, чем тысяча книг!  Он понимал, что образования не хватало для того, чтобы библиотека стала библиотекой, а не случайным собранием книг, слишком многое в жизни прошло мимо... Но он ни о чём не жалел!

Михаил Григорьевич умер 6 мая 1980 года, немного не дожив до Дня Победы... 35-летия нашей Победы, почти скоропостижно, выходило, что от того ранения в ногу, которое получил в далеком 43-м во время форсирования Днепра. Нога стала опухать. Его положили в больницу и стали лечить большим количеством таблеток. Уже на второй день у него пропал аппетит, но он, как законопослушный человек, глотал их в свой пустой желудок. Произошло то, что происходит в таких случаях - прободение. Он умер на операционном столе...

Из записок Воробьёва Владимира Михайловича, младшего сына Воробьёва М.Г., геофизика, уроженца г.Воскресенска, ныне живущего на о. Сахалин.

Светлая память Воробьёву Михаилу Григорьевичу - моему деду!