«Потом я попал в 35 отдельную лыжную бригаду, в которой воевал с марта 1942 по март 1943 года. Нейтральные зоны были очень маленькими. Окоп не выкопаешь — город стоит на болотах. Мы приспособились делать укрытия из торфа, который был сложен в огромные бунты. Прямая пуля не попадала, а снаряд разносил такое укрытие запросто. Ноги все время мокрые, валенки и портянки сушить негде. Ленинградская погода известна: то дождь, то снег.
Всеми ночами сидели, и лыжи мазью разной натирали, в зависимости от погоды. А костер нельзя разжигать – рядом немцы. В небольших банках у нас был сухой спирт, над ним лыжу нагревали и натирали. Каждый день новые задания, то в оборону, то в нападение.
За языками у нас ходил друг мой – Зайнутдин, здоровый такой парень, раза в четыре больше меня. Все время брал меня в группу прикрытия. Он переберется на немецкую территорию, языка возьмет, отступает, а мы его прикрываем, пока он не доберется до наших. Если немцы огонь открывают, то мы отвлекаем их.
Однажды охотились за снайпером целую неделю. Шесть связистов положил он на одном месте. Мы решили, спать не будем, но достанем его. Выследили, взяли, оказалась женщина, финка.
Самым страшным в осажденном городе были голод и холод. Не было топлива. Замерзло электричество. А блокадный хлеб! Из чего он только ни выпекался! Хлеб был кисловатым, горьковатым, травянистым на вкус, но это был хлеб! Нам давали его по 300 граммов, мы отчисляли от своей нормы по 50 граммов ленинградским детям. Набирали хлеб дней десять, и относили. Сначала попросили это сделать мужчин, у которых были свои дети, но, выполнив это поручение один раз, они отказались: «Лучше под обстрел, под бомбежку, чем смотреть в глаза этим детям». Нас, бессемейных парней, с пайком к ним отправляли. Придешь, истощенные, заморенные стоят и огромные глаза на тебя смотрят. Лицо мхом покрыто. Невозможно спокойно видеть – слезы катятся, сердце сжимается и комок в горле, а помочь мало чем можешь…
Стояли мы на берегу Ладоги, охраняли от немцев и финнов. Увозили детей из Ленинграда. Налетели немецкие самолеты, а у нас кроме винтовок и автоматов ничего нет. И на бреющем полете утопили оба корабля. Дети ушли на дно. Они все в панамах были. И весь берег в них, как озеро в лилиях. На этих кораблях были красные кресты, но несмотря на то, что корабли не боевые, немцы их потопили.
В феврале 43 наша бригада понесла тяжелые потери. Мало кто выжил, мне посчастливилось. Попал в 276 артиллерийский минометный полк. Там и воевал до победы.»