Мною, на просторах интернета, был найдет вот такой рассказ про 462-й стрелковый прок, в котором служил Ващенков Дмитрий, мой прадед.
По ту сторону границы у финнов в первые дни войны ничего тревожного не наблюдалось. Как-то я заночевал на наблюдательном пункте командира 462-го стрелкового полка подполковника Павла Гурьевича Кашинского. Полк занимал оборону от озера Канчас-ярви до поселка Растилахта. Его поддерживал 453-й артиллерийский полк полковника П. Г. Касперовича. Ночью нас разбудил гул моторов. Мы вышли из землянки, прислушались. Стало ясно: враг подтягивает к границе артиллерию и танки.
На рассвете 2 июля немецко-финские войска перешли в общее наступление.
На нашем левом фланге в районе Растилахти противник в течение всего утра вел интенсивный артиллерийско-минометный огонь. Кашинский докладывал, что горят постройки погранзаставы, лес, кустарник. Вскоре враг окружил погранзаставу. Пограничники под командованием политрука А. Д. Гарькавого заняли круговую оборону и отражали атаки наседавшего врага, во много раз превосходившего их в силах. Они держались несколько часов, пока на выручку им не подошли подразделения нашего 462-го полка.
3 июля противник ввел в бой свои главные силы. Только против нас и двух соседних с нами дивизий он бросил в наступление три армейских корпуса. Бои становились все ожесточеннее. Главный удар враг наносил в стык 7-й и 23-й армий, стремясь прорваться к северо-западному побережью Ладожского озера, расчленить наши две армии и уничтожить их по частям. Мы оборонялись весь день и ни на одном участке не отступили.
4 июля противник продолжал наращивать удар на нашем левом фланге. Силами двух пехотных полков ему удалось прорвать оборону в районе населенных пунктов Растилахти, Сикопохья, Менсуваари и окружить 2-й батальон 461-го полка — нашего соседа слева. Враг стремительно развивал наступление на город Лахденпохья, угрожая выходом в тыл 462-му полку нашей дивизии. П. Г. Кашинский немедленно выдвинул вперед свой 3-й батальон и приказал его командиру капитану Ф. И. Макарову контратаковать врага.
Вместе с бойцами в атаку поднялся комиссар полка Александр Ефимович Гронь. Бойцы полюбили его еще до войны за исключительное внимание к их нуждам, партийную принципиальность, справедливость, истинно комиссарскую душевность и честность. Сейчас он был для них примером большевистского бесстрашия. Дружный, ошеломивший врага удар в стык его двух полков вынудил финнов откатиться на исходные позиции.
После боя я отправился в 3-й батальон. В землянке комбата Ф. И. Макарова заседало партийное бюро полка. Здесь были комиссар полка А. Е. Гронь и секретарь партийного бюро полка М. И. Гуськов. Партбюро принимало в кандидаты и члены партии воинов, отличившихся в недавнем бою.
Маркел Иванович Гуськов зачитал заявление командира отделения сержанта Чернышева. Мне запомнилось выступление Александра Ефимовича Гроня, который давал Чернышеву рекомендацию.
— Перед нашей контратакой, — сказал комиссар, — нам сильно досаждала вражеская батарея. Нащупать ее было трудно. Орудия быстро меняли огневые позиции. Командир отделения сержант Чернышев получил приказ — вместе со своими бойцами проникнуть в тыл врага и разведать батарею. Чернышев и бойцы его отделения сделали большее. Они обошли финскую батарею, уничтожили расчеты и подорвали орудия. Это во многом помогло успеху нашей контратаки. Чернышев на поле боя доказал, что он достоин быть коммунистом.
Сержанта Чернышева приняли в партию единогласно.
Не успел я вернуться в штаб дивизии, как мой помощник капитан С. Н. Королевич доложил, что враг атаковал наш левый фланг. Бойцы и командиры 462-го полка и соседа слева — 461-го полка, которым командовал полковник В. А. Трубачев, впоследствии удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, уже отразили пять или шесть атак противника.
Направляясь в 462-й полк, я встретил секретаря партбюро старшего политрука Маркела Ивановича Гуськова. Он был весь в пыли, на сапогах его засохли комья грязи.
— Откуда? — поинтересовался я.
— От соседа по дому. Жил за стенкой. Тихий такой, ни голоса, ни шагов не было слышно. Да вы его, Семен Николаевич, знаете. Это командир седьмой роты Григорий Васильевич Абрамов.
Заметив восхищение на лице Гуськова. я спросил:
— Ну, а сейчас он где?
— Его рота занимает оборону повзводно на двух скалах, а между ними заболоченный лес. Вчера Абрамов малыми силами навязал противнику бой у подножия скал, дал ему втянуться в заболоченный лес, а потом с вершин обеих скал уничтожил до двух рот противника.
— Молодец, надо его представить к награде. Все так и опишите в наградном листе.
— Еще подробнее напишем, — продолжал Гуськов, — командный пункт Абрамова находится на одной из скал. Бойцы ее называют «утесом Абрамова».
На лахденпохском направлении враг настойчиво рвался к северо-западному побережью Ладожского озера. На отдельных участках ему удалось потеснить наши подразделения.
5 июля полковник Бондарев ввел в бой свой второй эшелон — 260-й стрелковый полк полковника В. Ф. Алексеева. Все его подразделения были посажены на автомашины и переброшены из района Сортавалы к месту прорыва.
Два дня длились кровопролитные бои. Одна наша контратака сменялась другой. К вечеру 7 июля прорвавшаяся группировка противника была разгромлена. Враг оставил на поле боя только убитыми более 500 человек.
После этого боя 260-й полк был снова выведен в резерв командира дивизии и занял оборону во втором эшелоне в районе Рюттю. Бондарев поставил перед Алексеевым задачу: в случае прорыва противником обороны прикрыть район Рюттю — Сортавала.
Потерпев неудачу на нашем левом фланге в районе Растилахти — Лахденпохья, враг перенес свой удар на правый фланг, стремясь захватить населенные пункты Маткаселькя и Сортавала.
На правом фланге дивизии — от населенного пункта Вяртсиля до озера Кангас-ярви — занимал оборону 402-й Краснознаменный стрелковый полк подполковника Я. С. Ермакова. Его поддерживали 412-й гаубично-артиллерийский полк майора В. Г. Кукина и 60-й отдельный истребительный противотанковый артиллерийский дивизион капитана И. М. Черкасова.
10 июля ценой больших потерь финнам удалось вклиниться в оборону на участке 402-го полка в районе поселков Туртила и Яккима. Первыми приняли бой 4-я и 6-я роты 2-го батальона, занимавшие оборону на участке поселка Туртила и озера Кангас-ярви. 6-я рота лейтенанта Демидова, несмотря на героическое сопротивление, не выдержала натиска превосходящих сил противника и отступила, а 4-я рота лейтенанта И. И. Шишеры не только устояла, но, контратаковав врага, отбросила его за линию государственной границы.
В тот же день противник после сильной артподготовки под прикрытием восьми самолетов-штурмовиков двумя батальонами атаковал позиции 7-й роты лейтенанта М. X. Биктимирова (3-й батальон 402-го полка), но, попав под губительный огонь стрелков и пулеметчиков 3-й минометной роты лейтенанта А. М. Митина, отступил.
После перегруппировки противник вновь атаковал 7-ю роту. Командир пулеметного взвода лейтенант А. В. Журавлев приказал:
— Не стрелять! Ждать моей команды!
Подпустив врага на близкую дистанцию, бойцы роты открыли огонь. Несмотря на потери, противник продолжал атаковать. В критические минуты боя погиб весь расчет одного из пулеметов. Командир взвода Журавлев бросился к пулемету и открыл огонь.
Все же противнику удалось прорваться на флангах обороны и занять платформу Пялкярви. Командные пункты 7-й стрелковой и 3-й минометной рот были окружены. Стрелки, пулеметчики и минометчики, оставшиеся на КП, под командой лейтенантов Биктимирова и Митина пошли в контратаку и вырвались из окружения.
На другой день бой здесь возобновился с новой силой и продолжался до вечера 11 июля. Только по приказу командира батальона рота отошла к хутору Таппала, который находился в двух километрах юго-восточнее платформы Пялкярви.
За двое суток 7-я стрелковая рота лейтенанта Биктимирова и 3-я минометная рота лейтенанта Митина уничтожили свыше 150 солдат и офицеров противника.
Любопытный эпизод произошел 12 июля. По дороге на Пирттипохья совершенно спокойно, не соблюдая никаких мер предосторожности, ехали два вражеских самокатчика. Чуть в стороне от дороги стояла наша замаскированная 45-мм пушка. Бойцы из артиллерийского расчета 3-го стрелкового батальона выскочили на дорогу и взяли самокатчиков в плен. Это оказались бригадный врач и его ординарец. Пленных доставили к нам в штаб. Я допрашивал капитана. Он был ошеломлен и растерян.
— В нашем штабе мне сообщили, что Пирттипохья занята нашими передовыми батальонами, — сказал он. — Странно, что мы никого из своих не встретили на дороге. До начала войны немецкие офицеры уверяли нас, что нам, финнам, не придется воевать. Дело с русскими войсками решат они сами, а нам придется лишь закрепляться на завоеванной территории. Потом поступил приказ наступать, при этом старшие офицеры утверждали, что немецкие войска, не встречая особого сопротивления, почти маршем идут на Ленинград с юго-востока, а нам то же самое надо сделать с северо-запада. — Пленный горько усмехнулся. — Насколько я сейчас понимаю, наш марш не удался.
Я попросил пленного начертить маршрут своей «прогулки». Он с готовностью сделал это. Наши разведчики проверили его показания. Финский капитан-медик не врал.
В этот же день батальон противника вклинился в оборону нашего 3-го батальона. Я сообщил командиру батальона 402-го полка капитану Муштукову маршрут, начерченный пленным, и предложил организовать контратаку, чтобы восстановить прежнюю оборону.
Задуманный маневр удался на славу. Как только наши стрелки и минометчики ударили с тыла, солдаты и офицеры противника, бросая велосипеды, оружие и много другого военного имущества, стали в панике разбегаться.