Игорь Николаевич Вахрушев родился в Лальске в 1923 году, был первым из семи детей в семье. Война застала Игоря Николаевича в Лузе, где он работал на лесозаводе. По комсомольской путёвке Игорь Вахрушев был отправлен на фронт, под Ленинград. Защищал город на Неве, участвовал в прорыве блокады, был тяжело ранен. 12 боевых наград имел снайпер старший сержант Вахрушев, среди них: орден Отечественной войны 1-й степени, медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда». После госпиталя вернулся в строй, воевал в Карелии, освобождал Прибалтику, участвовал в боях c власовцами, а потом – родная лузская земля, мирная жизнь.За плечами убелённого сединами ветерана удивительная жизнь.До призыва прошёл не одну комиссию, досконально изучил винтовку, тренировался в стрельбе, показывал хорошие результаты. Отправляясь на войну, даже подумать не мог, что вернётся в родной город через долгие пять лет. «Жили мы в огромной землянке с одной печуркой, спали на нарах в три этажа, – вспоминает фронтовик. – Здесь нас снова обучали воинскому мастерству. Гоняли до седьмого пота. После двух недель изнурительных учений 317-й запасной стрелковый полк погрузили в вагоны. На рассвете остановились в Тихвине, в 200 километрах от Ленинграда. Все высыпали на свежий воздух. Кругом лежал белый снег. Мы двинулись к берегу Ладожского озера в полном боевом снаряжении – больше 20 кг весом. Мне пришлось тащить ещё и ручной пулемёт с диском патронов порядка 14 кг, из которого я хорошо умел стрелять.Получив приказ перейти по озеру на другой берег, в город Ленинград, чтобы его защищать, все испытали чувство небывалого душевного подъёма. Настроение было боевое, хотя были неважно вооружены – что можно сделать с одной винтовкой да пулемётом? Вытянувшись в цепочку, двинулись по ледовой дороге. От бомбёжек она местами была покрыта водой. Идти было тяжело, приходилось тянуть на себе ещё и машины. Чтобы колонну не разбомбили, над нами летали истребители, отгоняя фашистов. Переправившись на другой берег, разожгли несколько маленьких костров, чтобы немного обсушиться: снялиобувь, выжали портянки, но в основном сушили на себе. Подкрепившись выданными перед броском тремя сухарями и пакетиком пшенного концентрата, двинулись в город, едва не падая от усталости.Вид города просто потряс: заграждения на улицах, мешки с песком в домах в окнах первых этажей, измождённые лица людей, штабеля трупов, которые начали оттаивать под лучами весеннего солнца. И вдруг заиграл духовой оркестр. Вся наша усталость вмиг исчезла, как будто крылья выросли. И дальше мы пошли бодрым строевым маршем на глазах у ленинградцев. Пока все колонны не прошли, музыканты играли, поднимая наш дух. А дух ленинградцев даже блокада не сломила. Тысячи горожан простыми лопатами рыли противотанковые рвы под бомбёжками, а по радио фашисты вели пропаганду: «Рус, переходи к нам, вы голодные, а у нас всё есть».Мы заняли оборону на Карельском перешейке. Бывало, месяца по три-четыре стояли на одном рубеже. Особенно тяжело было воевать зимой. От холода спасали полушубки и тулупы. Радовало, что на Ленинградском фронте быстрыми темпами началось перевооружение армии: появились автоматы, сначала тяжёлые, потом полегчали, винтовки с оптическим прицелом и глушителем. Эту снайперскую винтовку выдали и мне. Она проектировалась как оружие особо точного боя для снайперской работы в любых условиях.Надо сказать, что снайпер – должность на войне опасная. Находясь под прицелом противника, каждый снайпер знал, что погибнуть легко: чуть ослабил свою бдительность, не пригнулся, веточку ненароком пошевелил – всё, пуля тебя настигла. Нашей задачей было выследить и уничтожить фрицев или огневую точку противника. Надо отдать должное: немецкие снайперы были подготовлены хорошо. Мы же несли потери. Выходя на задания днём и ночью, я старался не терять присутствия духа и самообладания, ползком находил себе место на своей оборонной полосе, подгребал бугорок снега для удобства, думал и просчитывал каждую деталь поединка – поэтому и жив остался. У меня была репутация меткого снайпера, даже немцы по радио интересовались, что за снайпер у вас появился? Я держал их в страхе, на коленях перед собой. За меткость мне даже медаль «За боевые заслуги» вручили, а позднее, как особо отличившемуся, ещё и гвардейский значок.При снятии блокады я был ранен. А дело было так. Город Выборг решено было брать штурмом. Противник здорово окопался. Разведка доложила, что немцы отошли, но это был обманный манёвр: они встретили нас мощным миномётным огнём. В наступление я пошёл со станковым пулемётом. Паренёк подавал мне ленты, а я поддерживал огнём штурмовые отряды. Чтобы прижать фрицев, пулемёт решили перетащить на более выгодное место. Тут-то нас и накрыло: мины, как град, летели.В этом бою мы многих потеряли. Моему напарнику пуля прошила сердце, он только-только в пополнении пришёл. Немцы меня тоже засекли, и я остался один на один с их снайпером, который был на более выгодной позиции. С крупнокалиберным пулемётом он держал в руках всю полосу, вывел из строя мой пулемёт, разбив кожух и повредив ствол. Чуть пошевелишься, он стреляет на поражение. От разрывных пуль меня спасал стальной щит пулемёта. Хотел поменять место, но пуля, прошив шинель, поцарапала руку. Выждав, всё же сделал бросок метра три. Пуля попала в трухлявый пенёк, но осколок повредил мне ногу выше колена. Превозмогая боль, я снова сделал бросок и успел заскочить за поленницу дров, а потом в лесок.Раненых и убитых было много. Меня на телеге санитары отправили в полевой госпиталь, но там осколок извлечь не сумели и отвезли меня в госпиталь на Набережную Мойки. Хирурги и там безуспешно колдовали над раной, но осколок тоже извлечь не смогли. В третьем госпитале операцию мне делала небольшого роста женщина, хрупкая и доброжелательная. Через четыре часа осколок она достала. Уже в палате я потерял сознание. Очнулся через сутки под песню «Огонёк». Когда открыл глаза, рядом стоял солдат и пел эту песню. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что эту песню он пел для меня.В госпитале я пробыл четыре месяца. Однажды нас навестили студентки. Ко мне подошла хорошо одетая красивая девушка. Она принесла мне почитать книжку, мы душевно поговорили. Она навещала меня каждый день. Когда я стал ходить, меня поощрили двумя билетами на оперетту «Фиалка Монмартра», и я пригласил эту девушку. Чтобы выглядеть перед ней более достойно, в театр меня одевали всей палатой. После излечения мы с ней переписывались, я даже был приглашён к ней домой. После снятия блокады наша часть освобождала Прибалтику, и, к сожалению, о судьбе девушки я ничего не знаю.На передовой, конечно, было не до отдыха: между боями надо было и помыться, и постирать, и обсохнуть. Помню, как однажды летом к нам приехала фронтовая бригада. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, в том концерте участвовала Шульженко. Запомнилась новая песня о Москве.Я по свету немало хаживал. Жил в землянке, в окопах, в тайге, Похоронен был дважды заживо, Знал разлуку, любил в тоске. Но Москвою привык я гордиться И везде повторял я слова: Дорогая моя столица, Золотая моя Москва! Наркомовские сто грамм нам давали как лекарство: для организма они были полезны, поддерживали силы, особенно в зимний период. Лично я употреблял их только в тяжкие моменты, а всегда отдавал товарищу за пайку хлеба. А потом этот же кусочек хлеба я отдавал ему обратно. Табачный паёк я тоже отдавал за сахар.На фронте иногда случались и невероятные истории. Однажды я получил письмо от отца. Оказалось, он воевал рядом, на Волховском фронте, даже номер полевой почты у нас был одинаковый. Я мечтал вместе воевать, но отец написал, что будем общаться через письма – так будет лучше. Он маму и нас, четверых малых детей, оставил, поэтому мы и в Лузу переехали из Архангельска. Потом война нас развела. Отец написал, что получил тяжёлое ранение, заново учится говорить и ходить.После победного 9 мая война закончилась не для всех: по лесам скрывались власовцы, остатки немцев и их прихвостни. Пришлось вылавливать их в лесах, на хуторах, мы находили их даже в сундуках при всём вооружении.