Боевой путь

1-й Белорусский фронт. Начало февраля 1945 года. Подразделение, в котором я находился (149-й запасной полк)  срочно ночью отправили на Одерский плацдарм, который был занят на берегу у немцев. Любой ценой его надо было удержать и расширить. Требовалось подкрепление.

Наши машины подошли к Одеру, когда уже начало светать. Была оттепель. По Одеру катились легкие барашки волн вперемешку с кусками битого льда. По команде мы бросились к берегу,  где были припрятаны лодки для переправы. Пока еще не совсем рассвело, дорога была каждая минута. Немцы находились в километрах двух на высотах и простреливали весь плацдарм и переправу. Надо было достичь берега быстро и незаметно. Когда наши лодки достигли почти середины реки, немцы заметили нас и открыли ураганный огонь. Появились немецкие самолеты. Вода вздыбилась и закипела от взрывов. Начался тот неприятный момент, когда ты находишься хорошей мишенью, а сам почти ничего не можешь сделать.          Была одна цель и стремление – быстрее к берегу, где можно закрепиться. Часть лодок достигла берега, и мы закрепились.

 Теперь стала вторая немаловажная задача достигнуть передовой линии нашей обороны, которая находилась под высотами в лесу примерно в километре от берега. По открытой местности под прицельным огнем противника наше подразделение, вернее его половина, достигло переднего края обороны, где располагался 266 гвардейский стрелковый полк. Я и мой друг Полупан Сёма попали вместе в первый батальон, которым командовал майор Умаров. Майор нас поздравил с прибытием и сразу нам была поставлена задача с наступлением темноты выдвинуться как можно ближе к немецкой линии обороны и занять боевое охранение. До ночи мы отдыхали, а когда стемнело, двинулись к передовой. Днем была оттепель, а вечером ударил мороз. К счастью снега не было, так что мы двигались в полной темноте. Но когда взлетали ракеты, на которые немцы не скупились, мы падали на землю и старались заметить свои ориентиры, где должны окопаться. Рассредоточились по парам с интервалом 50 метров. Земля была мерзлая, твердая как бетон, малой лопаткой не окопаешься до утра. Старшина предвидел эту трудность и достал большие лопаты и кирки. Стараясь бесшумно работать, мы стали окапываться. Но не тут то было. Немцы открыли пулеметный огонь, пронизывая темноту ночи трассирующими пулями и пачками осветительных ракет. Приходилось больше нюхать землю, чем рыть. А окопаться надо до утра, во что бы то ни стало,  иначе ясное дело – крышка. Под утро повалил снег, подул ветер. Я и Семен вкопались выше пояса. Земля стала более податливой, и работа пошла быстрее. Мы работали попеременно киркой и лопатой. Пот катился по щекам, заливал глаза. Надо было окопаться поглубже. Ячейка одна на двоих, а от танков только глубина может спасти.

            Утро наступило тихое: ветер утих, снег перестал порошить. Я глянул за бруствер и понял, что потели мы не напрасно. За немецкими траншеями в метрах двухстах стояли припорошенные снегом 8 «Тигров» и самоходок. Семен, прикрывшись плащ-палаткой как раз отдыхал, была его очередь. Я разбудил его и показал в ту сторону, где стояли стальные чудовища. «Да, прохладно, - сказал Семен, - но наверно день будет жаркий». Он нагнулся и достал из ниши четыре противотанковых гранаты. Мы готовились, если потребуется отдать свою жизнь не дешево…

            Шли день за днем тяжелой танковой походкой. Уже девятый день в боевом охранении. Смены нет, пополнение еще не прибыло. Мы уже прокопали хода сообщения к своим соседям и к своему переднему краю обороны. Земля вокруг изменилась и стала неузнаваемой. Лес исчез, остались лишь обглоданные взрывами стволы, пни раздробленных деревьев, да вывороченные корни. Все поле вокруг в глубоких воронках. И много холмиков припорошенных снегом, из-под которых поблескивают каски и подошвы кованых сапог. И над всем этим как привидения возвышаются раскрашенные серые глыбы с опущенными хоботами стволов. И многих ребят уже нет в живых, и, кажется, что прошло не девять дней, а целая вечность.       Ночью пришла наша смена и нас перевели во второй эшелон. На отдых один день, а с наступлением темноты будем штурмовать высоту, где укрепились немцы.

            Наш взвод шел в первой цепи. Осторожно ступая по мерзлой земле, без малейшего шума, мы взбирались на высоту, цепляясь за кустарники, растущие по склону. Мы приближались незамеченными, но немцы все время освещали склон ракетами и простреливали пулеметами. Уже слышна приглушенная немецкая речь, уже можно различить бруствер немецкого окопа. Вдруг кто-то не удержался на крутом склоне, и с шумом ломая кусты, скатился вниз. Немцы открыли бешеный огонь в темноту склона. Вспыхнули пачки ракет. С меня сбило шапку ушанку, рвануло за полу шинели. Все залегли. Семен тяжело дышал и клял неловкость солдата выдавшего наш визит. Но это был лишь миг замешательства, надо было действовать, иначе - смерть. Немецкие траншеи были буквально в нескольких шагах. Одна за другой гранаты полетели в немецкие траншеи. Грохнули взрывы. В траншее раздались истошные крики раненых, огонь стал реже. Громкое «Ура» пронзило темноту ночи. Как бурная волна наша цепь захлестнула немецкие траншеи. Семен бежал впереди меня, и я старался не отставать от него, поливая длинной очередью автомата маленькие фигурки немцев в траншее. Но что это? Мою стриженую голову, на которой так и не было шапки, обдало жаром. Ухнул за спиной взрыв. Что-то тяжело ударило сзади под левую лопатку руки. Я успел заметить, как Семен прыгнул в траншею. Серый туман заволакивал глаза. В ушах звенело. Я упал лицом вниз. Мерзлая земля показалась мне мягкой ватой, и я как будто провалился в нее. Из носа и изо рта хлынула кровь. Дышать становилось все труднее. Неужели это конец? Захлебываясь кровью, я попытался оторвать лицо от земли, упираясь обеими руками, но резкая боль придавила меня снова к земле. Кто-то пробегал мимо меня и задел ногой мою руку. Я тихо застонал…

            Месяц пролежал я в прифронтовом госпитале. Там я узнал, что Семен Полупан погиб в этом бою за высоту…

После госпиталя я попал в свой полк и участвовал в штурме Берлина. Там получил тяжелое ранение и опять пролежал в госпиталях еще шесть месяцев. День Победы меня застал в больничной койке. После лечения вернулся в строй и еще прослужил в Москве четыре года. Демобилизовался в 1950 году.