Дед оставил рукописные воспоминания. Ниже - небольшие отрывки из них

1. Мне вспоминается случай, когда подразделения нашего полка, выходя из окружения (июль 1941 г.), натолкнулись на группу немецких автоматчиков, засевших в одной рощице и преградивших путь нашего отхода на восток, к Днепру в район Соловьевской переправы. Комиссар полка Соколов приказал мне собрать группу красноармейцев, атаковать немецких автоматчиков, засевших в рощице и открыть путь для подразделений полка к Днепру. Я подобрал человек тридцать-сорок красноармейцев, вооруженных только винтовками и гранатами (сам я имел пистолет ТТ и две гранаты), поставил перед ними задачу о том, чтобы выбить немецких автоматчиков из рощи, которая находилась от нас на расстоянии 100-150 метров. Сколько немцев было в рощице, я не знал, времени на разведку не было. Нужно было нанести внезапный короткий удар. После того, как была поставлена задача и красноармейцы изготовились к атаке, я подал команду: «В атаку! За Родину! За Сталина! За мной, ура!» Секунды потребовались, чтобы преодолеть открытое поле шириной 100-150 метров и ворваться в рощу. Атака была внезапной и очень удачной. Мы разгромили до пятидесяти немецких автоматчиков, захватили одну малокалиберную пушку. Путь для движения наших подразделений к Соловьевской переправе был открыт. Это был мой первый бой в пешем строю. В этом бою я застрелил в упор немецкого офицера.

2. 18 августа 1942 г. Сталинград. Подходя к городу и, особенно, в самом городе, мы были удивлены – каких-либо следов войны, особенно разрушений от авиации, тут и в помине нет. Больше того, горожане все одеты в легкие костюмы и платья, офицеры в начищенных сапогах, двигаются преспокойно, каждый по своим делам! В этот день, кажется, было воскресенье. Подъезжаю к перекрестку на главной улице (потом узнал, что это ул. Ленина), меня останавливает постовой милиционер и говорит: «Товарищ командир! Здесь на танках ездить нельзя!» Понимаете мое состояние после этого?! Я скомандовал своему механику-водителю: «Вперед и поворот направо по главной улице». Милиционер отскочил в сторону, ничего не понимая. И действительно, и милиционер, и все граждане Сталинграда не знали, сто через пять дней <23 августа 1942 года> на город будет совершен страшный воздушный налет немецкой авиации, после которого город будет гореть в течение многих дней и ночей. <...>
Выехав за город, я остановил свой танк на высоте, откуда был виден почти весь Сталинград. Подошел командир взвода, который был назначен в ГПЗ. Я уточнил ему задачу и подал команду «вперед», а сам с комиссаром батальона И.И. Тептиным забрался на башню тридцатьчетверки. Мы стали обозревать город с высоты и наблюдать, как танки батальона выползают на подъем из-за домов города. Это было около 17 часов 23 августа 1942 года. Мы с комиссаром стали прислушиваться, как с каждой минутой нарастает гул самолетов в воздухе. Вдруг комиссар берет меня за плечо: «Смотри, комбат, на северо-запад!», и я увидел огромнейшую армаду немецких бомбардировщиков, прикрываемых истребителями. Гул самолетов с каждой секундой нарастал, в небе на северо-западе стало темно. Мы с комиссаром онемели, молчим и только наблюдаем. Потом вся эта армада самолетов стала перестраиваться, и пошла на снижение. Началась невероятная бомбежка неприкрытого города . Немцы бомбы сбрасывали не только на заводы и фабрики, а прямо на жилые дома, на пристани вдоль Волги. Над городом стали вспыхивать большой силы взрывы, стали гореть дома повсюду. Вот после этого мы с Иваном почувствовали весь заряд ненависти к фашистским стервятникам. До этого я еще не видел, чтобы так горел большой город . Я вспомнил того милиционера, который пять дней тому назад, запретил мне ехать на танках по главной улице. Знал бы он, что через пять дней будет гореть весь город – он рукоплескал бы, что танкисты прибыли защищать его город. <...>
Во второй половине дня числа 28-29 августа я на своем танке повел колонну батальона через город. Здания города почти все горели по обе стороны улицы Ленина. Жители города – женщины с детьми, старики, с домашними вещами бежали и шли через горящий город к Волге, чтобы перебраться на другой берег. На эту страшную картину невозможно было спокойно смотреть! Стены и крыши горящих домов рушились, поднимая столбы пламени и искр кверху, на небе пылало огненно-красное зарево. Мы с командиром танка Катушевым ехали с открытыми люками, стоя ногами на своих сидениях, всю эту картину наблюдали своими глазами. Катушев не выдержал этих ужасов и, с моего разрешения, опустился внутрь танка, закрыв за собой люк, а я продолжал стоять, наблюдая за движением своей колонны.<...>
Однажды, батальон занимал оборонительный рубеж северо-западнее города, на Калачевском шоссе , в районе пионерского лагеря. Здесь же занимал оборону стрелковый батальон. Мы с командиром батальона организовали связь взаимодействия, он подал на мой НП (точнее, к моему танку) телефонную связь, штаб бригады тоже подал мне связь. Все получилось, как должно быть. Стрелки находились в окопах и траншеях, танки батальона находились на огневых позициях сзади метров на 300-400, замаскированные подручными средствами и кустарником.
Так прошло несколько дней . Но, однажды, комбат стрелкового батальона (жалею, что забыл фамилию) звонит мне и приглашает, чтобы я срочно пришел к нему. Дело было вечером. Когда я прибыл, он мне говорит: «Слушай, танкист, я тебя оставляю, мне срочно приказано сдать тебе участок, а я убываю в другой район». Вот тут-то мне стало жарко! Впереди обороны стрелкового батальона был мелкий кустарник, который трудно просматривался из танков, а начать перестраивать боевой порядок батальона, это значит поднять шум моторов, немцы тут же обнаружат всю эту нашу работу. О том, что стрелковый батальон уходит, я по телефону доложил комбригу 26 тбр подполковнику П.В. Пискареву. Он ответил, что помочь мне ничем не может, обходись<, мол,> своими силами. Я попросил комбата стрелкового <батальона>, чтобы он свой батальон отводил с занимаемых позиций как можно незаметнее для немцев. После этого собрал своих танкистов, поставил их в известность, что наша пехота уходит от нас, поэтому необходимо было усилить бдительность. Ведь впереди нас никого нет, кроме немцев. С этой целью я приказал: три человека экипажа находятся в танке, у своего оружия, а один член экипажа несет дежурство и ведет наблюдение, находясь вне танка. Так прошла короткая ночь. Сидя в своем танке за орудием, я к утру задремал, вдруг, командир моего танка сержант Катушев докладывает: «Товарищ комбат, смотрите, немцы перебегают от домика к домику». Это было, как я уже писал выше, в районе пионерского лагеря. Я протер глаза, смотрю в прицел и вижу – метрах в 250-300 от наших танков немцы готовятся к атаке, перебегают от куста к кусту, от домика к домику, и к нашим позициям. Значит, немцы обнаружили отход нашего стрелкового батальона.
Тогда я подал по радио и красной ракетой <команду> открыть огонь с места из всех танков, приказал Катушеву зарядить пушку осколочным снарядом, навел на один домик, где скопилось человек 30-40 немцев. Произвел выстрел, на месте этого домика произошел взрыв, после чего остались только одни развалины. Огонь открыли и другие танки. Об этом бое я доложил комбригу и удерживал рубеж до конца дня, пока не подошли на помощь стрелковые части.
В последующие дни и недели батальону пришлось оборонять южные склоны высоты западнее дер. Орловка. Левее меня занимал оборону мой коллега, комбат 1-го батальона майор Сафронов Василий, а еще левее Сафронова находились в обороне танки 27-й танковой бригады нашего 2-го танкового корпуса. На этом участке мы находились несколько дней. Однажды, во второй половине дня меня и Сафронова вызвал к себе на НП комбриг Пискарев и поставил пе-ред нами задачу – через 2 часа перейти в атаку в направлении высоты впереди нас, выбить немцев и закрепиться на рубеже этой высоты. Мы с Сафроновым говорим комбригу: «Как наступать без пехоты, без артиллерии, без авиации? Смотрите, вон 27-я танковая бригада тоже пошла в атаку и ничего не добилась, у нее горят три Т-34!». Мы стали просить комбрига, чтобы он позвонил на НП корпуса начальнику штаба полковнику Мальцеву, чтобы он отменил этот приказ. Комбриг Пискарев внял нашей просьбе и тут же, при нас стал звонить. В ответ, как мы услышали, был грубый окрик и требование немедленно 26-й тбр, т.е. мне и Сафронову наступать.
Тогда мы с Сафроновым договорились о времени и сигналах, о совместном наступлении. Придя в батальон, я собрал всех командиров рот, взводов и танков, поставил им задачу, определил сигналы и потребовал идти в атаку смелее, на предельно возможных скоростях. Батальон будет наступать «в линию». Я на своем танке на правом фланге. Когда все разошлись по местам, я подал команду «Заводи!» Тут немцы открыли артиллерийский и минометный огонь с закрытых позиций (немцы находились на обратных от меня скатах высоты). Снаряды стали рваться в боевом порядке батальона, но потерь пока не было. Я подал сигнал «Вперед!» и своему механику-водителю В. Якунину тоже скомандовал «Вперед!». Поначалу все шло успешно, мы продвинулись метров на 500-600 и подходили к рубежу высоты. Вдруг, смотрю, один из моих танков вырвался вперед остальных метров на 150, и по нему с левого фланга открыла огонь противотанковая пушка немцев, замаскированная травой. За этим танком второй, из середины боевого порядка, а несколько уступом справа двигался я на своем танке. Левофланговый танк, вырвавшийся вперед, вдруг остановился и задымил, второй танк тоже как бы споткнулся, остановился, и в моторной части вспыхнуло пламя огня. Экипажи стали выскакивать из танков и по густой траве стали отползать назад, а их машины стали гореть. Видя такую обстановку, я приостановил движение остальных танков, сам остановился тоже. По радио доложил комбригу, что «вышел на такой-то рубеж, два танка горят, прошу разрешения закрепиться на достигнутом рубеже». Комбриг подполковник П.В. Пискарев дал мне разрешение закрепиться на данном рубеже. После этого я приказал одному из экипажей выдвинуться вперед, подобрать раненых и эвакуировать их в медсанчасть в тыл.
О необходимости этой «бездумной» (как в то время мы считали) атаки, я узнал уже после войны. Дело было в том, что наши войска, находившиеся севернее нас, т.е. за северным флангом немецкого клина, в этот день пытались перерезать клин немецких войск, а мы, атакуя немцев с юга, должны были любой ценой отвлечь часть сил немцев на себя. После того, как немцы все более усиливали давление на наши войска, по балке Купоросной и реке Царица вышли к Волге , захватили элеватор, батальон в составе нескольких танков вел бои непосредственно в городе, на каких улицах и переулках, я сейчас уже не помню.

3. Штурм "Голубой линии" на Таманском полуострове. 14 сентября 1943 года в 7 часов утра началась сорокаминутная артподготовка. В это время подразделения нашего 51-го танкового полка, которым я командовал, стали выдвигаться из исходного района по своим маршрутам на рубеж развертывания для атаки. Я на своем танке с группой управления выехал на высоту и руководил развертыванием подразделений.
После окончания артподготовки наша пехота и мы, танкисты, перешли в атаку на первую траншею немцев. Неподавленные огневые точки немцев открыли огонь по танкам и пехоте. Бой с каждой минутой разгорался все сильнее. Через какое-то время смотрю, горит один Т-34, через некоторое время еще одна тридцатьчетверка подорвалась на немецкой мине и остановилась. Наступление развивалось замедлено. Тогда я решил на своем танке выдвинуться в боевые по-рядки полка и повести за собой все танки. Движение танков ускорилось. Мы преодолели первую позицию противника и устремились в направлении станицы Киевской. Во взаимодействии с частями 22-го стрелкового корпуса, полк прорвал центральный участок «Голубой линии» и овладел станицами Киевская и Молдаванская. В этот день полк потерял шесть танков Т-34 подбитыми и подорвавшимися на минах, в том числе, был подбит мой танк. Из вышедших из строя шести танков, два сгорели .
До двадцатых чисел сентября полк вел бои совместно с частями 22-го стрелкового корпуса. После чего, согласно приказу командующего Северо-Кавказским фронтом, для усиления наступательных действий 9-й армии, полк был переведен в оперативное подчинение командующего армией и, совместно с частями 304-й и 316-й стрелковых дивизий 11-го стрелкового корпуса, принимал участие в боях на Темрюкских высотах.
Ведя упорные бои днем ночью, подразделения полка на рассвете 27 сентября завязали бои на восточной окраине города Темрюк, а к середине дня Темрюк был освобожден.

4. Берлин 1945 г. 22 апреля мы вышли на окружную железную дорогу и захватили станцию Вильгельмсберге. Отсюда мы уже видели горящий разрушенный Берлин. Мы своими глазами видели логово фашистского зверя. Перед нашими глазами громоздились остовы разрушенных домов, развалины заводов и фабрик, перед нами лежал город, который горел, город бомбили наши самолеты, непрерывно вели огонь все виды нашей артиллерии, начиная от 45 мм пушек до 300 мм осадных орудий.
Но враг не сдавался, оказывал упорное сопротивление, вел огонь из развалин и подвалов, из «фаустпатронов» и противотанковой артиллерии, все улицы и уцелевшие мосты через
р. Шпрее были заминированы и находились под огнем противника. Да и немецких войск в Берлине обо-ронялось более 100 тысяч человек. На стенах заборов были надписи: «Русские не возьмут наш город!».
В таком крупном городе, как Берлин танкам трудно было вести бой в составе батальонов и рот. Нужно было менять тактику боя в городе. С 24 апреля наша бригада стала наступать в составе штурмовых групп совместно со стрелковыми подразделениями из 60-й стрелковой дивизии, саперами и автоматчиками нашего бригадного стрелкового батальона. У меня до сего времени сохранилась карта Берлина , на которой обозначен красным карандашом боевой путь бригады в Берлине, на этой же карте обозначены места, где были подбиты наши танки.
Бои в городе продолжались днем и ночью, и мы упорно продвигались вдоль реки Шпрее по направлению к Рейхстагу. К 26 апреля подразделения бригады, ведя непрерывные бои, вышли на Александер-плац и к Силезскому вокзалу, а с 28 апреля танки бригады вели бои на улицах города, продвигаясь южнее Шпрее в направлении Рейхстага. 1 мая танкисты бригады вели бои южнее Рейхстага на удалении квартала. Несмотря на то, что над Рейхстагом 30 апреля около 22 часов было водружено Знамя Победы частями 150-й стрелковой бригады 5-й ударной армии, гитлеровцы продолжали сопротивляться, как в самом Рейхстаге, так и перед подразделениями нашей бригады.
Около 4 часов утра 2 мая командир 11-го танкового корпуса генерал-майор танковых войск И.И. Ющук передал мне приказ о том, что немецкий гарнизон Берлина капитулировал, и я должен был организовать пленение солдат и офицеров немецких войск в зоне действия своей бригады. Этот долгожданный приказ я довел до всех подразделений бригады. Тут же началось всеобщее ликование личного состава бригады. ПОБЕДА!!!
Около 6-7 часов второго мая я сел в свою тридцатьчетверку и оставшийся до Рейхстага один квартал проехал без выстрела. Улица была завалена обломками разрушенных зданий и завалами. На подходе к Рейхстагу творилось что-то неописуемое – там были и танки, и самоходки, и пушки, и минометы, и подразделения стрелков, и даже кухни! Все радовались, бросали вверх головные уборы, поднимались на ступени и парапеты Рейхстага, чтобы расписаться на стенах. Я тоже приложил руку.