Война началась для меня также, как и для многих моих сверстников. 22 июня 1941 года в школе на Красном Профинтерне Ярославской области проходило торжественное вручение аттестатов об окончании школы. Сначала аттестаты вручали тем, кто хорошо успевал в школе – отличникам и хорошистам. Директор школы вручил аттестаты 3 или 5 ученикам, в том числе и мне. После этого в класс вбежала запыхавшаяся завуч и что-то начала шептать директору. Все поняли, что произошло что-то чрезвычайное. В классе повисло страшное слово - «война». Остальные аттестаты директор школы раздал в течение нескольких минут.

Отец был председателем колхоза. После школы я хотел пойти работать на завод в Ярославль, но друг отца посоветовал не торопиться – ситуация на фронте постоянно ухудшалась и призыв в армию был делом ближайшего времени.

Учебные курсы еще не действующая армия, но уже и не «гражданка». Как-то в столовой подняли скандал, что нас плохо кормят. Кто поднял я не помню, но потом со всеми беседовал представитель "органов". Наверное, это была специально подстроено.

7 ноября я первый раз увидел фашиста. В лагере устроили торжества по случаю годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. И в самый разгар торжеств в небе появились фашистские самолеты. Они летели низко-низко и стреляли из пулемета. Я совершенно отчетливо увидел пилота. Мне показалось, что он улыбается. Нам приказали лечь на землю. А офицер, наверное со страха, начал стрелять из пистолета по самолету. При налете никто не пострадал.

В начале декабря нас отправили на фронт, под Волоколамск, в расположение 20-й армии. Перед отправкой нам выдали белые маскировочные халаты. Его у меня утащили на второй день пребывания в части - вытащили из под головы, когда я спал.

По прибытию в расположение меня определили во взвод минометчиков и этом при том, что я прошел двухмесячные курсы радистов. Я очень расстроился. Решил просить командира перевести меня обратно в радисты. Подхожу к нему и говорю: "Разрешите обратиться, разрешите мне служить во взводе радистов ...". "Кругом!" - отвечает командир. Отхожу несколько шагов, потом возвращаюсь и только хочу опять просить, слышу команду "Кругом!". Пришел в дом, где стоял наш взвод и бросился лицом вниз на кровать, чуть не плачу. Рядом солдат лежит, значительно старше меня. "Что ты паренек расстроен? В радисты не берут? Не расстраивайся! Первая пуля радиста, а с минометом, глядишь, дольше проживешь". "Так я на радиста учился, а миномет первый раз вижу" - говорю я. "Эка невидаль - миномет. Из миномета я тебя научу стрелять." Так я и стал минометчиком. А командира тоже понять можно - зачем ему недоделанные радисты.

Лучше всего было таскать плиту от миномета. Разобранный миномет несли три человека - один плиту, один ствол и один снаряды. Под плитой хорошо - накрылся и лежишь, не страшно. Пули где-то сверху свистят. Хуже всего со снарядами - они тяжелые и плохо сидят ящики на спине, все норовят сползти. Вот несу я снаряды, плюхнулся около ребят в снег, а они - "Отползай, отползай, а то в тебя снаряд попадет - всех нас накроет."

Зима была холодная. Грелись около костров, чтобы не замерзнуть. И часто засыпали прямо около костров, ну и конечно шинели наши были кое-где обгоревшие. Как-то к нам приехал генерал. Построили нас. Стоим мы уставшие, закопченные, в обгоревших шинелях. Генерал прошелся молча перед строем, потом, обращаясь к нашему командиру, но так, чтобы слышали все мы, принялся его ругать. Что это, мол, за войска такие. Ни одной целой шинели, все обмундирование попортили, как теперь воевать ... "Я вот, - говорит генерал - с Китая все в одной шинели". Устроил разнос и уехал. Я вот все думаю, уж не генерал ли Власов к нам тогда приезжал. Тоже в очках. И Китай. А может и не он.

Как-то раз подняли нас по тревоге, вроде как в атаку собираемся. Пробежали немного на лыжах, потом пешком, а потом несколько сот метров ползком и залегли за холмиком. Где-то бой идет, плотная стрельба. А мы лежим. Холодно. Ноги начали замерзать, руки. А встать нельзя - приказ лежать. Командир куда-то отполз, потом вернулся и дал команду возвращаться. В расположение вернулись, пытаемся согреться, тихонько ругаем командира, мол, непонятно зачем ползли, почему лежали, лучше бы в бой. Слушал нас, слушал пожилой солдат и не выдержал - "Дураки, сопляки! Командир вам жизнь спас. Там на высоте за холмом такое пекло было, что никто бы не выжил."

Бой за высоту. Где-то за бугром на высоте залег фриц с пулеметом и поливает нас. Командир стоит за деревом, ругается, размахивает пистолетом, кричит, чтобы шли в атаку. Кто-то из нас тоже стоит за деревьями, кто-то закопался в снег. А высунуться страшно, помирать никому не охота. То здесь, то там наши ребята пытаются, прячась за деревьями, подобраться к высоте. Но деревья предательски расступаются перед самой высотой. Терпению командира приходит конец. У командира такое выражение лица, что если мы сейчас не подберёмся к этой чертовой высоте, то он сам в нас стрелять начнет. Отрываюсь от дерева и бегу вперед и в сторону к другому дереву и чувствую, что не успеваю - фонтанчики пуль все ближе и ближе ко мне. Не добравшись до дерева, ныряю в снег, а спину обжигает что-то очень горячее. Лежу, не двигаюсь. Пулемет уже поливает в другом месте. Через некоторое время, когда бой немного смещается в сторону, начинаю шевелиться и чувствую, что гимнастерка липнет к спине. Сую руку под гимнастерку, кровь. И спина продолжает гореть. Возвращаюсь к командиру и говорю, что ранен. Он приказывает идти к санитарам. Прохожу еще несколько метров, вижу обоз санитаров, подхожу к ним, рассказываю, что случилось. "Идти можешь?" - спрашивают. "Да". Тогда иди дальше, там машина стоит. А нам сейчас тяжелых забирать надо. Пошел к машине. Там заставили снять гимнастерку, посмотрели, смазали зеленкой и отправили в часть. Пуля прошла по касательной. Если бы снег был не глубокий, точно бы в темечко вошла.