Родился 5 декабря 1922 года, умер 12 февраля 1988 года. Уроженец   села Кириллово Земетчинского района Пензенской области, он прошёл всю войну от с. Малоярославец Калужской области до Берлина. А потом всю  мирную жизнь отдал детям, работал учителем, а затем директором Кирилловской средней школы,  военруком  в селе Константиновка Пензенского района.

Ветеран. Учитель. Человек.

В июне 1941 года мой отец, Сысоев Владимир Максимович, закончил 10 классов в рабочем посёлке Ширингуши. Родное село Кириллово Земетчинского района со школой восьмилеткой, где учительницей работала его мама, где был отчий дом, находилось в 10 километрах от посёлка. Туда-то и возвращались под утро молодые ребята с выпускного вечера. Они были красивы, молоды, веселы, полны сил и энергии, строили планы на будущее. Жизнь была прекрасна и удивительна.  Мой отец мечтал стать врачом. Друзья верили, что так оно и будет, ведь их секретарь комсомольской организации всегда добивался поставленных целей и к тому же  был одним из лучших учеников выпуска.

Дурачась, смеясь, бежали они по лугам, по полям. Решили по пути искупаться в реке Вад. Сбросив одежду, окунулись в прохладную воду. Плескались, хохотали, играли в салочки, как маленькие, пока не услышали негромкий голос пастуха: «Ребяты, война…»

 Дом встретил Володю тишиной: отец ушёл в сельский совет, а мама молча обняла своего сыночка, прижав голову к груди, забыв поздравить его с окончанием школы. Слёз не было. Они были чуть позже,  на следующий день, когда повестки получили и муж, и сын.

Сколько светлых надежд было связано у Александры Ефимовны с сыном! Сама она выросла в большой семье, седьмым ребёнком была. У мужа,  Максима Васильевича, 16 (!) братьев и сестёр было. А вот Володюшка у них был один – всю любовь, всю ласку ему отдавали. И вот он вырос  – умный, добрый, красивый. Запоёт – заслушаешься, картину напишет - залюбуешься, стихи слагает, - ему бы жить, да жить! 18 лет всего! Проклятая война! Всю ночь не спала мать, собирая мужчин на войну. Каждую вещичку сына и мужа перецеловала, слезой окропила, словно оберегом обвела.

Утром прощались. Как бы хотелось  моему деду быть на войне рядом с сыном! Однако  его отправили сразу на фронт, а Владимира – в Пензенское миномётное училище.

 Отец много рассказывал мне о жизни и учёбе в училище, о войне. Я любила его слушать, многое запоминала. Рассказывал он интересно, частенько подсмеиваясь над собой, вспоминая смешные и нелепые случаи, происходившие с ним на войне. А иногда ненадолго задумывался, прерывая свой рассказ, и в его глазах стояли слёзы.  Тогда я в них  словно бы видела отблески той войны. Наверное, он вспоминал  в это время своих погибших товарищей.

Мой отец закончил с отличием училище и был направлен в действующую Армию Западного фронта.   Его назначили командиром взвода управления миномётной батареи. Время, проведённое в стенах училища, не могло составить у курсантов реального представления о фронте, о передовой. Вопросы «Что там? Как там?» волновали каждого. Может быть поэтому, говорил отец, существовало какое-то внутреннее спокойствие ожидания встречи с фронтом. Повезло ему и в том, что его фронтовая жизнь началась с обороны и входил он в неё  как-то просто и обыденно.  Оборонные рубежи близ смоленских сёл Скучарево и Холм стояли уже давно и были оборудованы надёжными, как попервоначалу показалось,  землянками, блиндажами, наблюдательными пунктами. Всё было глубоко упрятано в землю, и тяжёлое дыхание войны там, под землёй, напоминало раскаты грома где-то далеко идущей грозы.  И тогда в родные края улетала мечта солдатская, в мирную довоенную жизнь. Но разорвавшийся поблизости снаряд возвращал к суровой действительности.

 Будучи маленькой, слушая рассказы отца о войне, я спрашивала его: «А тебе страшно было на войне?» И ждала, что мой сильный, смелый, никогда неунывающий отец ответит: «Да нет, что ты, я ничего не боялся!» А он, вопреки моим ожиданиям, говорил: «Страшно. Особенно в первом бою. Когда всё кругом засвистело, застонало, заухало, когда всё было поднято вверх какой-то неведомой силой - земля, огонь, брёвна – хотелось кричать, зажать уши, броситься на землю, вжаться в неё, слиться с ней и ничего не видеть и не слышать. Война – это очень страшно, Галочка! Такое нельзя даже представить тому, кто там не был. И забыть нельзя».

Самое яркое воспоминание о войне оставил, конечно, первый бой, его он принял под Вязьмой. В  записях отца  я нашла описание этого боя. Вот  что вспоминал он сам.

«Фронтовые ночи – это время неусыпной  бдительности, полное неожиданностей, опасностей и тревог. Не предвещало особенных событий  наступающее утро 21 февраля 1943 года. Было ещё темно, но до рассвета оставалось мало времени. На немецкой стороне вдруг взвилось несколько красных ракет, и одновременно дрогнула тишина. Сотни вражеских мин и снарядов обрушились на наш передний край. Разрывы слились в один мощный гул, который накрепко закладывал уши, и, чтобы слышать  друг друга, надо было кричать. Дверь непрерывно хлопала, а огонь в светильнике подпрыгивал от врывавшихся упругих воздушных волн. Удар огромной силы качнул блиндаж. Погас свет, помещение наполнилось едким дымом. С большим трудом находим светильник и зажигаем его. Связь перебита. Находящийся на месте наблюдения разведчик объяснить толком ничего не может. Полная неизвестность. Нервы находятся на пределе. Чувствую, как начинается какая–то дрожь. Надо действовать. «Рожков, связь!» - кричу я не своим голосом, ставя в опасность жизнь связиста, но иного выхода нет. Сам протискиваюсь по ходу сообщения к стереотрубе. Уже рассвело. Я не узнал привычного места нашей обороны. Повалены огромные деревья, кругом дымят чёрные воронки от снарядов и мин, с нашего блиндажа сброшены снарядом два наката. Воздух насыщен гарью и едким дымом сожженного тола, а канонада не умолкает. Из боевого охранения добирается посыльный и сообщает, что в 250 – 300 метрах от них, на нейтральной полосе, замечено скопление немцев. Вот кончится артналёт и немцы пойдут в атаку. Серия зелёных ракет, и немецкий огонь перенесён в глубь леса. Я хорошо вижу в стереотрубу, как поднялась цепь немецких солдат. Полы шинели подогнуты за ремень, проваливаясь в снегу, ведя огонь с ходу, они идут  в атаку. «Мак, Мак, я -  Фиалка, как слышишь?» - связь НП – батарея восстановлена.

 Глубокий снег, по которому наступают немцы, даёт нам выигрыш во времени. «НЗО – один» (неподвижный заградительный огонь) – лежит команда на батарею, и как только поступает ответ о готовности батареи, даю команду на открытие огня. Я знаю, где должны быть разрывы мин и направляю в ту сторону стереотрубу. Вот они, огромные султаны снега, дыма и земли, закрывают цепи наступающего противника. Чуть увеличиваю дальность и вновь: «Огонь!». Теперь разрывы ложатся среди цепи наступающих. Немцы залегли. Соседи слева и справа тоже ведут прицельный огонь по врагу. Атака захлебнулась. Оставшиеся в живых немцы перебежками скрываются в кустах за небольшой высоткой. Видимо, готовят ударный кулак и ещё раз попробуют ворваться в наши траншеи. « СО – два» (сосредоточенный огонь). Это как раз то место, где сосредотачиваются враги.  Туда уже ведут огонь соседние батареи. Вновь серия красных ракет, и огонь немецких батарей возвращается   на наш передний край.  Теперь он уже не так интенсивен, видимо, наша дальнобойная артиллерия заставила замолчать отдельные орудия,  а может и батареи противника. Немцы зажигают несколько дымовых шашек и под прикрытием сплошного смога отходят в свои траншеи, оставив на поле боя большое количество убитых солдат и офицеров, а также брошенное стрелковое оружие. Вплоть до глубоких сумерек ведётся артиллерийская дуэль.

Разыгравшаяся ночью метель замела следы вчерашнего боя. Завтра  была 25-я  – годовщина Красной Армии».

 Прошли  годы. Многое ещё довелось испытать за долгие,  почти  два с половиной года, войны. Но своё первое боевое крещение отец  сохранил во всех подробностях. В мае 1943 года его назначили командиром батареи 82-миллиметровых миномётов и приняли в ряды ВКП(б).

С боями, командуя различными артиллерийскими подразделениями, мой отец дошёл до Берлина. Закончил войну он командиром батареи 120-миллиметровых миномётов в звании капитана. Многое пришлось увидеть и пережить за это время: холод и голод, кровь и смерть, потерю  друзей и людские страдания…. Домой вернулся лишь в 1947 году из группы советских войск в Германии. К счастью, с войны живым возвратился и его отец. То-то радости было в доме!

Теперь нужно было подумать и об учёбе. То ли пример мамы подействовал на Володю  (она всю жизнь школе отдала, орденом Ленина награждена была за работу), то ли крепкая дружба фронтовая артиллериста  с математикой, то ли уговоры друзей, но выбор пал на педагогический институт. Сначала учился в г. Моршанске, там и маму мою, свою любовь единственную встретил, Мишутину Людмилу Васильевну. Потом закончил Тамбовский пединститут.

Так и стал мой папа учителем математики своей родной Кирилловской школы Земетчинского района, а потом   20 лет работал её директором. Любили его ребята, я чувствовала это. Весёлым и добрым он был, в меру строгим. На уроках – не шелохнутся дети, математику изучают. Слушают, как сказку. Вечером  снова вместе  - в клубе концерт готовят. Ни один концерт в селе не обходился без выступления нашей семьи. Особенно хорошо они с мамой пели  дуэты из оперетт, а Тамара, моя сестра, аккомпанировала им на аккордеоне. И в районных, и в областных конкурсах почётные места занимали.

 Рядом с нашим домом интернат стоял. Часто отец навещал там ребятишек: уроки помогает  учить, стенгазету выпускать. Талантов у него на всё хватало.  А после уроков – и в шахматы, и в лапту, и в волейбол  дети с директором играют. Карусели во дворе с ним  смастерили. Всё папа делал с огоньком, умел своей задумкой других увлечь. И работалось рядом с ним легко, весело.

  А о том, каким он был отцом,  нужно писать  отдельно. Я, сестра и брат, наверное, боготворили его. Во всём старались на него походить: и в общении с людьми, и в отношении к делу….

Не знаю, жалел ли он о своей несбывшейся мечте – быть хирургом?   Но точно знаю, что школу свою он очень любил, любил ребят, всю душу работе отдавал. И  нам, детям  своим, сумел эту любовь передать. Мы с сестрой в пединститут по стопам отца пошли, брат – в военное училище. И никогда я о своём выборе не пожалела. И моя жизнь, как и его, – в детях.

Будучи уже на пенсии, переехали мои родители в Константиновку Пензенского района. Не расстался Владимир Максимович со школой: военруком стал работать. И снова был в гуще всех дел. Широкой и многогранной была его работа по военно-патриотическому воспитанию учащихся. Первым в районе он создал хорошую учебно-материальную базу по НВП и эффективно использовал её на уроках и внеклассной работе. По его инициативе  школьную комнату Боевой славы организовали.   В связи с празднованием 40-летия Великой Победы большой камень с надписью  заложили  в селе на  высоком, видном с дороги,  месте, где, по замыслу Сысоева В.М.,  памятник должен быть со временем  установлен воину-освободителю, советскому солдату.

За ратные подвиги в Великой Отечественной войне и долголетнюю работу в школе Владимир Максимович награждён 15-ю правительственными наградами, в том числе – орденами Александра Невского, Отечественной войны l степени, Красной Звезды. Его активная общественная деятельность отмечалась грамотами, дипломами. Он являлся отличником народного просвещения. Вся его жизнь – и в армии, и в школе – является примером для подражания, примером служения Родине.

Да, отец много рассказывал о войне мне, а потом и моим маленьким детям. И не только рассказывал. Он писал воспоминания, записывал даты, имена друзей живых и погибших, живущих и уже умерших, разыскивал своих однополчан 787 стрелкового полка Смоленской дивизии, организовывал с ними встречи, постоянно был в гуще дел: партийных, ветеранских. Торопился жить, как бы боясь, что не успеет  сказать всего, что хотелось бы, не успеет передать свой опыт детям и внукам, не успеет научить тому, что сам умел. Так оно и вышло. В феврале 1988 года моего отца не стало.  Ему было 65 лет…

В боях с оккупантами мой отец был трижды ранен: под Вязьмой, под Смоленском, а  последнее осколочное ранение  он получил в Берлине  в Трептов – парке  30 апреля 1945 года, когда уже знал о победе. Залечивать рану и вытаскивать осколки было некогда. «Да и боялся я всегда врачей, госпиталей», - шутил он. Так и остались в нём два кусочка немецкого железа: один – маленький -  в среднем пальце правой руки, он постоянно разрезал растущий ноготь отца. А другой, большой и острый, как раз напротив сердца, на спине. Бывало посадит он меня маленькую на спину, а я трогаю этот бугорок: «Не больно тебе? А он в сердце не проползёт?» И снова шутит, смеётся папа: «Нет, дочка, не больно. Мёртвый он. Вот жалко только врачи худеть не разрешают, чтобы с места он не трогался, спал на своём месте».

 В последние годы жизни ожило старое железо и временами напоминало о себе. Однажды утром на улице отец упал. Ничего не смогли сделать быстро подбежавшая медсестра и моя мама. Смерть наступила мгновенно. Врачи сказали: обширный инфаркт.  А я сомневаюсь, может виноват в ранней смерти отца тот осколок?  Не знаю. Но то, что в этом виновата война, - в этом у меня сомнения нет.

Когда хоронили моего отца, военрука школы, ветерана войны, патриота, Человека, мне казалось, скорбело всё село. Я почувствовала, что и здесь многие его  уже  успели полюбить, подружиться с ним, он был нужен и здесь, в Константиновке.  Многие жители села Кириллова приехали проводить его в последний путь. И кто-то из присутствующих, бросив взгляд на камень, заложенный  моим отцом, сказал: «Владимиру Максимовичу здесь памятник надо поставить. Такую память он заслужил».

Безгубова (Сысоева) Галина Владимировна  – дочь, учитель МОУ СОШ с. Пушанина Белинского района