Мой отец, Михаил Иванович Сыропятов, родился 7 ноября 1914 года в деревне Мяконьки. Закончил два класса церковно – приходской школы. Служил в Красной Армии в кавалерии. Он вспоминал: «Сколько мы ушей поотрубали коням шашками, пока научились рубить лозу на скаку! Да.. а.. а..» и качал головой. После Армии закончил курсы шофёров, работал шофёром в колхозе.

Когда я был маленьким, про войну он рассказывал неохотно. «Да что про неё рассказывать. Грязь, вонь, вши, холод, смерть. Особенно вши одолели. Снимаешь бельё, над костром помашешь, трескотня от вшей, как от огня лопаются. Вот и вся баня. К смерти привыкаешь, а ко вшам не привыкнешь».

Потом, когда мы повзрослели, начал понемногу о ней рассказывать. Он называл название посёлков, городов. «Волоколамск» «Нарофоминск» и другие, а я тогда не записал. Поэтому пишу только то, что запомнил:

«Мы работали на дороге. Прокладывали дорогу на Троицк. Я щебёнку возил. Приехал уполномоченный и сказал: «Война ребята, уезжайте все домой». Призвали нас, погрузили в эшелон и повезли. Везли нас, везли, налетели немецкие самолёты и наш эшелон разбомбили. Кого побило, а остальные разбежались. Когда стало тихо, кто остались, собрались в кучу. Не знаем что делать. Офицеров, которые бегали по эшелону, не видать. Собралось нас человек 600. И тут какой то капитан встал на бочку. Сказал, что он зам. по техчасти. Ещё сказал, что мы попали в окружение, что кто хочет догонять своих - выходите пойдете со мной. Вышло нас человек 70. Остальные остались. Там остались и с нашего района ребята. Потом после войны я их ни одного не видел.
И пошли мы догонять своих. Одежонка маломальная, все надеялись, что в армии оденут. Шли ночами, в деревни заходить боялись. Ели что попало, ползали по огородам, рыли картошку. Ближе к осени ноги стали мёрзнуть. Вышли под Нарофоминском, бои там страшные были. Нас отправили на формировку. Капитан куда-то убежал. Потом прибежал и сказал мне: «Миша будут привозить ящики, бочки и другой материал. Карауль и никого не подпускай». Поставили нас на довольствие. Одели, обули, мне дали винтовку. Потом я получил бензовоз».

Шоферы, видимо были в цене. Дядя Коля Маренинов (друга отца), воевавший в пехоте вспоминал: «Идем мы дорогой, а около дороги брошенные машины. И наши и немецкие. Которые даже еще и гудят. Крикнешь – кто умеет ездить на машине? Никого! И опять идешь пешком».

«Как самолеты летают? Вон видишь, как воробьи летают, так и самолеты - отвечал отец на мой вопрос. - Я, наверное, живой остался потому, что заметил: бомбит он в основном колонны техники и людей. Поэтому старался ездить не в колоннах, а в объезд. Заедешь в деревню, расспросишь дороги и едешь не по тракту, а по лесочкам, да по полевым дорогам».

«Заехал один раз в деревню дорогу узнать. Немцы из домов бегут, машут: «Стой, мол!» Я развернулся, да ходу оттуда. Стрелять начали, даже снаряды рвались, но не попали. Уехал».

«Когда немца погнали от Москвы, то все поле было усыпано чунями, сплетенными из соломы, У них валенок то не было, вот они и плели чуни из соломы».

«За что медаль получил? «Катюша» осталась на нейтральной полосе, не взрывалась почему-то. Начальство собралось – кто вытащит? Ну, я как раз бензин слил, пустой был. Вытащил эту «Катюшу», вот и дали медаль».

Фильмы про войну отец не любил смотреть. Махнёт рукой, уйдет. «Ох и врут! И ты веришь? Сапоги! Какие сапоги? Все в обмотках были. Баб показывают на передовой. Сроду их там не было. А приедешь в штаб полка – вот там все бегают в сапогах. Наглаженные, в медалях, в орденах. Вот там и бабы бегают, тоже с наградами».

«Зима 41-го холодная была. В радиаторы заливали спирт. Нет, не напивались. Напьешься, всё, гибель! Погибали в основном, молодёжь. Они меня «дядя Миша» звали, хотя было то мне всего 27 лет. Говоришь им, говоришь, а все равно куда-нибудь залезут. Да и я тоже попадал. Один раз еду, справа что-то зашевелилось около копешки соломы. Гляжу, а там немцы лежат, человек 6-7 в маскхалатах. Разведка. Ухмыляются, а их офицер маячит мне рукой: «Езжай, мол, езжай дальше». Ну я и поехал, не нужен, видать, им был».

«Однажды вёз какого-то офицера. И с моей стороны кто-то очередь дал из пулемета. Как руки держал, мне в безымянный палец попало, видишь палец кривой? А офицера наповал, прямо в голову».

«Груженый я ехал. Привязался ко мне немецкий самолет, стрелять, бомбить начал. Я бросил машину, убежал в пахоту, в борозду упал. Бомба рядом взорвалась, меня отшвырнуло да ещё и землей засыпало. Отлежался, очухался, еле к машине подошел. А на ней ни одной царапины! Целёхонькая. Меня контузило сейчас плохо слышу, и нога правая плохо действует».

«Прижал нас немец один раз к речке, переправу раздолбил. Много машин скопилось, сейчас самолеты налетят! Нашли мы обрывчик небольшой, посмотрели, вроде речка в этом месте не глубокая. Давай с разгона прыгать с этого обрывчика в речку. Большинство вытянули на тот берег. Кому-то опять не повезло».

Про Прохоровку, знаменитое танковое сражение, говорил отец неохотно. «Разбил немец там нашу армию. Как даст по нашей 34-ке, башня летит за метров 50, а то и больше. После боев долгое время на ремонте стояли получали новые танки, людей. После Прохоровки легче стало. Порядка больше. Бомбежек меньше. Да и воевать научились».

Про Европу говорил: «Тоже живут бедно. Одеты плохо, в деревнях дома - одни развалюхи. Особенно в Польше беднота». Вот так и дошёл до конца войны. Победу встретил в Германии.

Я родился уже после войны, а сестра моя Анна часто вспоминала, как отец с войны вернулся: «Осенью 45-го снега ещё не было. Ребятишки по деревне идут и кричат: «Сыропятов Михаил с войны вернулся!». Сбежалась к нашему дому почти вся деревня. А его нет. Потом оказалось, что он пришёл со станции Чумляк (70 км) и сел отдохнуть на краю деревни у свинарников. Там его ребятишки и увидели».
ОТЕЦ: «Подхожу к дому, а там целая толпа. Думаю: свадьба, что ли какая? Так и пришёл конец мой войне».

Может смешно, может грустно, племянник мой Андрей рассказывал: «Едем мы с дедом по деревне на «Урале» (мотоцикл). Я в люльке, он за рулем. Оба в шлемах. Останавливает нас ГАИ, требует права. Дед подаёт, а гаишник удивляется: «Так дед, они же у тебя давно не действительны!». А дед отвечает: «Дай сюда! В Польше, в Германии действительны были, а у вас не действительны!» Забрал права и уехал.

После войны отец работал в колхозе шофером, бригадиром, председателем колхоза. Потом конюхом так как любил лошадей. Ушёл на пенсию. На пенсии еще работал на пожарной машине. Скотину колол на бойне. После долгой болезни отец умер в 1996 году.