Боевой путь

«Известно, что вероломное нападение на нашу Родину фашисты совершили 22 июня 1941 года рано утром. В это июньское утро мы командиры одной из частей Харьковского военного округа, собирались на завтрак в столовую и вдруг по радио тревожный голос Левитана объявляет: «Внимание, внимание! Через одну-две минуты слушайте экстренное правительственное сообщение». И действительно, тут же при затаённом дыхании всех присутствующих мы услышали: «Граждане и гражданки! Братья и сёстры! Сегодня в 4 часа утра Германские войска совершили вероломное нападение на нашу священную землю и т.д.». Такое сообщение вызвало тревогу и злость к фашизму. Тем более, что в последнее время наше правительство с Германией заключили ряд договоров, в том числе и договор о не нападении. Эти договора вселяли в сердца людей веру в мирную жизнь и вот удар…

25 июня от Ворошиловоградского вокзала наши эшелоны под звуки прощального марша сводного оркестра гарнизона отправились на запад, на фронт. В последних числах июня рано утром мы прибыли на станцию Великие Луки. Сразу бросились в глаза разрушения и пожары. Вскоре услышали тревожные гудки сирен, тут же появились вражеские самолёты, по которым начали бить зенитки. Самолётам врага недолго пришлось быть в Великолукском небе, т.к. вскоре появились наши ястребки и угнали неприятеля. Наш батальон, в состав которого входила рота, которой командовал я, направился быстрым маршем на запад. После 90 километрового марша в районе Невель (городок) вступили в бой с врагом»…

За время многочисленных боёв на Западном фронте с начала войны до сентября, моему прадедушке пришлось 5 раз выходить из окружений.

В конце августа при попытке выйти из окружения в очередной раз, мой прадедушка был ранен осколком в правую ногу. Из дневника:

«Как оказался в селе Усвяты в госпитале я не помнил. В одно утро делала обход врач - наша русская молодая женщина. Подойдя ко мне, она сказала: «Ну вот, а то думали – умер, значит, будем жить!». Она-то и сказала нам, что нас, раненых привезли колхозники. Ещё она сообщила, что у меня воспаление лёгких. Тут пришли две женщины и принесли по ведру супа. Стали раздавать раненым.

Помню, когда немного снизилась температура, не помню какого числа, но в начале сентября, утром зашёл немецкий офицер и два солдата. Они стали спрашивать, есть ли комиссары, евреи и коммунисты. Врач ответила по-немецки, что таких не привозили. И я понял, что попал в плен…»

«Каждый день нахождения в плену приходилось видеть, с каким хладнокровием фашисты мучили и уничтожали людей. Мы, раненые находимся в деревянном одноэтажном здании, типа барака. Перед окном здания, в котором мы лежали, было озеро. И вот на берегу этого озера с раннего утра до поздней ночи мы ежедневно видели, то один, а то и два человека роют себе яму с приводом других. Этих расстреляли, новички закапывают их и, затем, роют себе могилу и т. д. Нам медработники объясняли, что это фашисты там расстреливают подозрительных людей из местных жителей, вернее коммунистов, комсомольцев и евреев...»

По выздоровлению моего прадедушку этапировали в город Невель. Кто мог идти построили в колонну по три, кто не мог идти погрузили на подводы.

«…шли и ехали медленно. Навстречу нашему конвою шла колонна фашистов и вот один из едущих на мотоцикле, чисто на русском языке заорал: «Мать вашу мать, коммунисты довоевались!». «Довоевался и ты, гад!» - выкрикнул кто-то из строя. Конвой был остановлен и этот же фашист, переговорив с начальником конвоя, объявил: «Кто крикнул, выходи из строя!» Все стоят и сидят на повозках. Затем построили по одному в шеренгу, а нас на бричках посадили на край и объявили, что каждого пятого будут расстреливать. Не знаю, на чью долю выпал бы жребий погибнуть, но тут с одной из бричек слез пожилой товарищ, при помощи палки, вышел вперед и заявил: «Я крикнул! Я коммунист! На убивай, гад! И ты из нашей России не уйдешь!». И посмотрел бы мой читатель, как набросился, ровно шакал, немец и

выпустил всю обойму из своего револьвера, приговаривая: «Вот тебе, гад! Вот тебе, гад!». Сел в мотоцикл и крикнул: «Может еще есть коммунисты?»…

Через неделю Лаврентия Андреевича этапировали в Десну, потом в Молодечно.

В октябре прадедушка был отправлен в Германию. По пути в Германию на Литовско-Прусской границе бежал. Но вскоре был пойман и до июня 1942 года содержался в тюрьмах городов Лида, Барановичи, Варшава.

Затем был отправлен в город Регенсбург (Бавария), где находился до декабря 1944 года.

В связи с событиями, связанными с угоном нашими пленными самолёта с аэродрома Штроубинг и подготовкой побега из лагеря 4 декабря 1944 года, в составе группы из 41 военнопленных отправлен в концлагерь Маутхаузен.

Лаврентию Андреевичу пришлось пережить самые ужасные дни, которые он провёл в этом концлагере. Вот что он вспоминает:

«… на поезде мы въехали в Австрию. Вдруг видим бесконечный массив, обнесённый гранитной стеной с колючей проволокой наверху. Стены наряжены гирляндами вышек с пулемётными установками, около которых стоят охранники душ человеческих. Внутри стен стоят длинными кубиками бараки. Кажется, им ни конца, ни края. Кое-где стали появляться люди в полосатых одеждах… Вот тут-то мы сразу поняли, что это-то и есть наше убежище. Тут возник спор между нашими товарищами и вот о чём: увидев большое кирпичное строение с большой трубой, кто-то сказал, что это баня, другие говорят, что это пекарня… И, наконец, спор приостановил переводчик, сказав что это крематорий, где сжигают заживо людей…».

5 мая 1945 года войсками США прадедушка освобождён из концлагеря.