13 ноября 1941 года провожали Ивана Леонтьевича  на фронт. К утру насушили сухарей из черного хлеба, сшили фуфайку и брюки, кожаные сапоги - мы ведь с женой Надей в начале войны отдали для армии мои новые валенки, шапку, варежки, носки, теплые брюки, новую фуфайку,  Все облигации Государственного займа, более 10 тысяч рублей. Нас  26 политработников отправляли на курсы военкомов в Шую Ивановской области. Бабушка, мама, дети плакали навзрыд. А самый маленький - годик с небольшим - оставлся спящим. Как сейчас помню: встал перед ним на колени, тихонько обнял и прошептал: "Прощай сынок, расти здоровым, продолжай род Степановых. 

"В Туле питались мерзлым хлебом с горячим супом и овсяной кашей. Мороз доходил до 42 градусов. Спали в здании мехинститута вповалку, как можно теснее друг к дружке. Встаем утром - на нас напорошило снегу целый слой. Вскакиваем на зарядку в гимнастерках, обтираемся снегом, в поле вьюга свистит, а мы в шинелях, сапогах упрямо "берем препятствия", атакуем "объекты", строим снежные городки".

"Ночью солдаты истопили жарко баню, стоявшую на берегу реки Ловати: думаем, помоемся по-деревенски и нательное бельё прожарим. Одна партия офицеров вымылась, я пошел со второй партией. Когда несколько человек разделись догола, прилетел дальнобойный снаряд. Скомандовал: "Бегом, 200 метров в сторону штаба!" "Голяки" схватили бельё и айда по берегу. Не успели отбежать 200 метров, как нашу баню будто корова языком слизнула: фашистский "костыль" летал и координировал огонь артиллерии."

" В апреле 1942 года бригада получила приказ Верховного главнокомандующего занять шоссе Рамышево - Старая русса. Штабом бригады Степанов был назначен представителем политотдела для координации дествий батальонов и руководство боями. До исходного положения надо было перейти реку, заминированную немцами. Комиссар должен идти впереди - таков порядок. Иван Леонтьевич и шел первым. За ним на некотором расстоянии шли бойцы, чтобы не было людских потерь, если мина взорвется.. Переходили по грудь в воде, по ко торой шел лед.. До рассвета переправились все: личный состав трех батальонов, все службы бригады: медики, химики, разведчики. Один танк, к несчатью, утонул, но экипаж успел спастись. Бои за шоссе продолжались в течение трех суток. Комиссар не раз поднимал бойцов в атаку. С большими потерями, но задачу, поставленную перед юригадой, выполнили.

"Разведка донесла, что фашисты сосредоточили на берегу Ловати около трех батальонов и готовят переправу: настолько обнаглели, что хотели переправиться засветло, а ночью прорвать наш участок обороны. Мы вызвали две установки "катюша". Когда фашисты по переправе прошли половину реки, командир скомандовал: "Огонь!". Накрыли всех фашистов. Сплошной огонь, невообразимая суматоха, а потом - тишина. "Катюши удрали". И тут гул немецких самолетов. На том месте, где стояли "катюши" разбомбли весь вековой сосняк. Не осталось от деревьев даже зеленой веточки, один серый песок, пеньки, толстые стволы сосен. Коандир высказался: "Сволочи, успели запеленговать! Небось, сообщили Гитлеру, что уничтожили две "катюши". Пусть радуются.

"Дрались с немцами 17,18,19 апреля 1942 года. Боеприпасов не хватало. За трое суток трижды поднимал людей в штыковую атаку, когда кончились патроны. После полудня 18-го передал по цепи команду: "Идти в атаку по сигналу и с криком "Ура!" броситься на врага со словами " За Родину!" За Сталина!" От громкого "Ура!" земля содрогалась. Шли твердым шагом с винтовками напревес. Казалось, земля под нами двигалась, а мы ноги переставляли, и вместе с землей к нам немцы приближались. Когда их стало видно хорошо, мы побежали. Смотрел на офицеров и солдат - у всех белки глаз налились кровью, а лица белые как бумага. Вторая и третья атаки уже были не так страшны - мы поняли, что фашисты боятся рукопашного боя. А о стрельбе из автоматов не думали - некогда было думать о смерти..."

"Парткомиссия заседала на этот раз в землянке. Зашел один кандидат в члены партии, немного подождал и говорит: "Я пока выйду, потом позовете". Мы предупредили : стреляют там. Он только рассмеялся: "Да не в первый раз, я ни черта не боюсь!" Через несколько минут батальонный комиссар вышел из землянки, вернулся с известием: "Этот смелый лейтенант лежит в десяти шагах от землянки - пуля прошила голоу навылет."

"В мае 42-го болезнь стала брать меня за горло костлявой рукой. Появились отеки не только на ногах, стало пухнуть всё тело. Ходить становилось всё труднее, кожа - как рыбья чешуя. На 1 мая с самолетов стали подбрасывать сухари, другие продукты, даже водку в четушках. Сухари -одно название, на деле - хлебнгая мука, перемешанная с крошками сухарей. Делили мы их ложками, вываривали в горячей воде в котелках и ели с удовольствием - они казались вкуснее домашнего обеда. Мне становилось все хуже и хуже. Наконец, бригадный комиссар серьезно сказал: "Если не понимаешь, что тебе надо серьезно лечиться, отправлю тебя под винтовкой в санроту" Диагноз: полиавитаминоз и алиментарная дистрофия на фоне голодания. Вот что значит 15-дневное отсутствие крошки хлеба во рту. Через двое суток меня направили в госпиталь."

"Вижу - один раненый внимательно всматривается в меня. Спросил - тот ответил на марийском языке, что из Пижанского района. Окружающие интьересуются, какой мы нации. Рассказал, что столица Марийской АССР - Йошкар-Ола, но и в Кировской области живет много марийцев. С того дня мы с Алексеем часто встречались и с удовольствием говорили на родном языке, вспоминая родные края."

"Когда наш санитарный поезд перешел границу с Манджурией, на одной станции ночью в заднем вагоне раздались пулеметная стрельба и неистовый лай собаки. Оказалось, японские самураи попытались захватить поезд, но сторожевой пес первым почуял врага. Мы были ему благодарны, пытались накормить его мясом, но он даже не подошел и не понюхал.  Стрелочница предупредила: к собаке подходить нельзя до прихода солдата, который ее привел. Тот придет, погладит пса, подаст ему с ладони любимое лакомство. и собака будет смирная. А пока - не подходи, разорвет! Поезд шел дальше, а мы еще долго вспоминали умного пса, спасшего нам жизнь.!

"22 января 1946 года демобилизован в запас Красной Армии, получил полный комплект нового обмундирования, нательное белье, сел на поезд Москва - Казань и поехал домой. В вагоне мороз, но все равно не как под Старой Руссой в 42-м, когда ветер, свищут пули, грохочут снаряды, истекают кровью раненые. Всю дорогу ехал, глаз не смыкая, а в голове как кадры киноленты - вся моя жизнь от момента, когда прибыл отец с русско-японской войны в 1906 году, и до этого времени, когда я сам еду с войны, и не верится - жив, почти невредим. Надя с детьми встречает меня в Пижанке. Они знают: папа возвращается к ним навсегда, никогда больше они не будут голодными и босыми, все будет ладно, как было до этой трижды проклятой войны..."