ГЛАВА.
ДРАГИНЯ.

Драгиню немцы арестовали недавно, и она числилась у них как опаснейший преступник «великого рейха».
...Беда случилась в начале сорок второго года в Неузине. В ранние сумерки, в ненастную погоду, когда северац схлестывается с восточной кошавой и играючи забрасывает горсти липкого, влажного снега со струями холодного дождя то за шиворот, то в лицо, мало кто из путников не остановится, отвернув лицо от ветра, чтобы хоть немного передохнуть. Вот в такую непогодь и шел со своим товарищем Лалой с партизанской базы в Дубице мимо Неузины в Ботощ партизан Момчило Стефанович. Тяжелый банатский чернозем от дождя и снега раскис, и они с трудом продвигались вперед по бездорожью. Выйти на железнодорожное полотно или хотя бы на наезженную деревенскую дорогу нельзя. Запросто можно нарваться на засаду или немецкий патруль. Партизаны отлично это понимали и продолжали месить ногами липкую грязь, с трудом вытаскивая из нее давно уже промокшие ноги.
Лала чувствовал себя скверно и понимал, что до партизанской базы ему не дойти. Его знобило, и через каждые сто метров он сдавленно кашлял. Не лучше чувствовал себя и Момчило. Партизанские базы в то время были еще очень плохи. Люди только учились их строить. Холод, сырость, вечные лужи под ногами делали свое дело, и многие партизаны переносили на ногах простуду вплоть до воспаления легких. Не выдерживали таких условий даже здоровяки. Люди месяцами не мылись, их донимали вши. И когда у партизан появлялась хоть малейшая возможность попасть в тепло, помыться, сбросить с себя пропахшую потом робу, вытравить ненавистных насекомых, такую возможность они не упускали.
На пути движения партизан была Неузина, которую надо было обойти. Лала уже двигался из последних сил, время от времени садясь прямо в липкую холодную жижу, чтобы хоть немного передохнуть и набраться сил, которые его совсем оставляли. Усилием воли он превозмогал усталость, вставал и плелся дальше. Но по всему было видно, что до базы ему не дойти. Стужа крепчала,
Лала все чаще оседал в грязь. И тогда Момчило предложил:
— Послушай, зайдем к моим, тут недалеко, на окраине... Погреемся, выпьешь чего-нибудь горячего, отдохнем немного, а к рассвету до базы доберемся...
Лала сначала отказывался, по в конце концов, совершенно выбившись из сил, согласился.
Быстро свернули с поля на деревенскую дорогу, задами прошли к дому. На стук в окно откликнулась Драгиня. Увидела Момчило, засуетилась:
— Ах вы мои соколики, да никуда я вас не отпущу, пока не накормлю, не постираю, не помою, вшей не вытравлю. Да и на ногах-то вы едва держитесь... Не беспокойтесь, ненастье-то какое! Разве кто-нибудь в такое время высунет нос на улицу! Сейчас я, сейчас. Милан-то уехал, завтра только будет, не увидит вас! Расстроится старик!..
Затопила печку, котел нагрела, искупались партизаны, одежду свою скинули, Драгиня ее постирать взяла, и только они в Милановом белье, разомлевшие и от мытья, и от еды, и от тепла, начали чистить свои пистолеты, как дверь дома разлетелась от ударов прикладов, и в комнату ворвались двое полицейских. Патруль все-таки и в ненастье вышел и свет в окнах заприметил! Сработала немецкая пунктуальность и дисциплина! На глазах матери разыгралась жестокая и неравная борьба. Двое больных, усталых, измученных дорогой партизан схватились с двумя упитанными, отоспавшимися полицейскими.
Прижатая к стенке Драгиня с ужасом наблюдала за происходящим. Борьба была слишком неравной.
Не выдержало материнское сердце. Она добралась до перевернутого столика, где лежал ее остро отточенный кухонный нож, схватила его и вонзила в немца, уже подмявшего под себя ее сына. Рука у Драгиня не дрогнула. Немец упал замертво. Момчило тут же поспешил на помощь Лале, но второй полицейский вырвался и, выскочив на улицу, убежал. Партизанам нужно было срочно уходить. Они предложили матери уйти вместе, но Драгиня их успокоила: ничего, мол, немцы с ней не сделают, старая она, и осталась дома.
Но фашисты есть фашисты. Не посмотрели они на старость. На допросах у Шпиллера Драгиня держалась гордо, с достоинством.
— Да, я убила полицейского... Он ворвался в мой дом, как разбойник, с оружием в руках.
— Нет, сын мой как раз не разбойник, он честный человек!
— Это вы, бандиты, чужую землю топчете, сын мой по своей земле ходит!
Когда Драгине и Милану зачитали на тюремном плацу приговор, Милан не выдержал — по его морщинистому лицу потекли слезы. Но Драгиня не позволила ему пасть духом окончательно:
— Не плачь, Милан, мы свою жизнь честно прожили,
негоже перед врагами слезы проливать!
Расстреляли фашисты Драгиню и Милана 14 апреля 1942 года в их родной деревне Неузине. Приняли они смерть достойно, с верой в свою правоту и правоту детей своих. И дети их веру оправдали! Они продолжили борьбу против фашизма и в этой борьбе стояли насмерть.