Василий Иванович в 70х годах записал некоторые свои воспоминания о детстве, юности и о войне. Несмотря на то, что прошло много лет, но дни войны сохранились в его памяти с мельчайшими подробностями.
Вот отрывок из тех записей.

Мы с нетерпением ждали немецкой границы, очень хотелось посмотреть, что это за Германия и что за немцы.
Когда подъехали к границе, то дома (по сравнению с польскими) резко отличались, хотя многие из них были разбиты и сожжены Ехали на больших скоростях, к вечеру въехали в лес, разместились кое-как, так как весь лес был забит нашими войсками, готовящимися к штурму Берлина.
Наш батальон был придан 1му Белорусскому фронту. Вроде наш комбат ходил на доклад в штаб фронта и видел непосредственно маршала Жукова Г.К., который якобы сказал – «прибыли «бандиты». Вроде ему были известны наши похождения в Эстонии.
Батальон уже был награжден орденом Красного Знамени, а вот когда был награжден еще орденом Кутузова, точно не знаю. Но как я писал ранее, батальон был сильно вооружен и подвижен, как по земле, так и по воде. Нас вроде тогда закрепили за 3ей танковой армией, но точно сейчас не помню, так как нас бросали из прорыва в прорыв.
Как выяснилось потом, мы стояли в лесу недалеко от реки Одер напротив города Франкфурта.
В ночь перед началом наступления нас подняли до рассвета, построили поротно и зачитали воззвание маршала Жукова Г.Н. и членов военного совета «Ко всем солдатам, сержантам, старшинам, офицерам». Нас призывали в последний решающий бой на штурм Берлина.
Началась артподготовка, такой мы не слышали ни на Брянском направлении, ни на Ленинградском фронте, ни в Эстонии. Как стало известно потом, на каждом квадратном километре стояло более 400 орудий и минометов. Начало артподготовки – это был как всегда залп «Катюш». Артподготовка не прекращалась почти весь день. От своей артиллерии, того гляди, лопнут перепонки ушные, разговаривать было невозможно, приходилось объясняться на пальцах или кричать в ухо.
Мы ждали команды – идти в наступление, но команды все не было. Со стороны противника в нашу сторону не было ни одного снаряда. Наступил рассвет, взошло солнце, но его не было видно в дыму.
Настроение было бодрое, но напряженное. Мы все ждали, когда ринемся в бой, но все не было никакой команды. Мы находились на машинах по-зенитному.
Перед нами была прогалина, а впереди какой-то город. И пока мы выезжали и выстраивались, двое солдат не из нашей части на велосипедах, обогнав нас, поехали вперед, и метров через 200-300 были обстреляны, справа из-за речки из пулемета и миномета.
Они были ранены, а дорогу преградила верхушка дерева, которое упало от взрыва мины.
Наши насторожились, и ехать было нельзя, так как дорога загорожена. Наша машина с пулеметом была первая на опушке в конце леса. Ефрейтор Дима вызвался оттащить верхушку дерева с дороги, и короткими перебежками (я в это время из пулемета прижал расчеты на том берегу) он добежал, и стащил эту верхушку на обочину дороги. Я до этого с пистолетом по леску, приблизился к реке (или это был канал), и в бинокль видел откуда стреляют немцы с того берега.
Возвратившись быстро назад, я доложил комбату, что засек откуда немцы стреляют. Он приказал, чтобы я сам сел за пулемет, и далее распорядился, чтобы машины штук по пять – шесть отошли назад, и развернувшись, на полной скорости мчались вперед. И как только первая машина равнялась с нашей, я открывал огонь по тому берегу, не давая им возможности вести прицельный огонь. Простреливаемая местность была метров 400-500, а потом начинались дома и город, там можно укрыться.
Таким образом, мы пропустили половину машин батальона. А потом сами (один наш расчет) отъехали назад, шофер разогнал на полную скорость машину, я развернул пулемет вправо, туда, куда стрелял до этого, выскочив за лес - открыл огонь, и благополучно проскочили до города.
Наши автоматчики уже завершали очистку города с этой стороны реки от немцев. Часть машин только с нашими шоферами переправляли пехоту какой-то дивизии на ту сторону реки, где шел бой.
Перед рассветом нас разбудили и приказали установить пулеметы на машины по-боевому. Переночевав, утром прибежал посыльный из штаба и сказал, чтобы автоматчики выделяли десять машин с водителями и три наших пулемета с расчетами. Эти машины будут перевозить через канал пехоту какой-то дивизии, а мы должны прикрывать. Только выстроились на дороге, как бежит новый посыльный и говорит, что пулеметы отставить и возвратиться на свои прежние места. Чему мы, конечно, были рады.
Возвратившись на прежние места в лес, и установив машины с пулеметами, мы были слишком уставшие, так как за последнее время отдыха по существу не было, и все время, в основном в движении, на нервах и боях.
Я попросил ребят достать соломы, ведь земля была еще холодная и сырая, а очень хотелось спать и отдыхать (последнюю ночь по существу не спали, да и этого спали урывками).
Я, постелив себе соломы под машиной, завернувшись в плащ-палатку, под голову положил противогаз, для мягкости закрыв его соломой и заснул мертвецким сном (время уже клонилось к вечеру) дежурные были выставлены…
И вдруг на рассвете поднялась такая стрельба из всех видов оружия, я вскочил, спрашиваю у часового – В чем дело? А сам бросился к пулемету.
Он кричит, да и все стали кричать - война кончилась…
Только что объявили по радио.
Поднялся небывалый галдеж, все стреляли из всех видов оружия, у кого, что подвернулось под руки и вход пошли фаустпатроны, автоматы, карабины, пистолеты.
Мы открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, выпустить последние (разрядить) ленты так, что тут стрельбы был наподобие начала штурма Берлина.
Постепенно все стало стихать, солдаты, офицеры бросались друг к другу в объятия, поцелуи, поздравления, радостные слезы.
Откуда только взялись аккордеоны, баяны, гармошки. Начался пляс, танцы. Я и раньше писал, что у нас в батальоне было мало женщин, солдаты танцевали с солдатами. Ко мне подошел комбат майор Князев и говорит – Старых, пошли танцевать (я танцевал довольно сносно).
И так весь день прошел в торжестве и в каком-то особенно нервном возбуждении.
Через несколько дней после окончания войны нас несколько активистов повезли в Берлин, посмотреть на Рейхстаг.
Я представлял, что Рейхстаг – это наподобие нашего Кремля, но оказалось, что это обыкновенное полуразрушенное здание, окруженное кругом водой канала или реки.
Рейхстаг, да и Берлин были сильно разрушены и еще местами дымились пожарища. Многие улицы были завалены, хотя «мирные» немцы и военнопленные приступили к расчистке улиц. В Рейхстаге все стены снизу и до самого верха были исписаны и исцарапаны – кто откуда пришел.
Мой кореш (он был морячком, а потом попал в нашу роту) Иван Хаустов забрался на статую лошади Фридриха, она была вся избита, без одной ноги. И в пасти этой лошади он написал – «здесь был сержант Хаустов из Курска, прошедший от Ханко».
Я нашел местечко и тоже написал – «здесь был сержант Старых из Сталиногорска, прошедший от Сухиничей до Берлина». Мы свой долг выполнили. Мы пытались проникнуть в нижние этажи и подвалы Рейхстага, но нас туда не пустили.