Из воспоминаний Георгия Петровича Смольникова:

— Зимой 1941 года я находился в Челябинском штурманском училище. В том году нас должны были выпустить, но я сильно простудился, заболел, и меня перевели в начальную штурманскую группу следующего курса. Выпустили нас в августе или сентябре, точно не помню, и отправили на аэродром «Кольцово». Там стояло около 60 самолетов «У-2» (позже их переименовали в «По-2»). Нам дали приказ отобрать самолеты для своего полка. Отобрали 33 самолета. Установили на них турели со скорострельными авиационными пулеметами «Шкас». Вырезали в нижних плоскостях окна для прицеливания во время бомбометания и установили под плоскостями по четыре бомбодержателя. На этих самолетах мы стали летать ночью. Месяца три – четыре летали каждую ночь. Облетали всю Челябинскую и Свердловскую области. После этого нас отправили под Москву в город Киржач Владимировской области. Там был не аэродром, а какая-то большая поляна в лесу. Около леса вырыли землянки для жилья. Там тоже продолжали полеты и отрабатывали штурманское дело. Кроме этого нас учили и самолеты водить. Мы быстро это освоили, так как еще в училище пробовали взлетать и совершать посадку (на самолетах было двойное управление).

В августе 1943 года нас отправили на фронт, под Курскую дугу. В районе Прохоровки, где проходило знаменитое танковое сражение, мы летели на бреющем полете, и хорошо было видно, как горели танки. Базировались мы примерно в 60-100 километрах от линии фронта, а чтобы хватило горючего углубиться в немецкий тыл, приходилось садиться в 20 километрах от линии фронта, дозаправляться и лететь дальше. Там, на Орловско-Курской дуге, немцы здорово потрепали наши полки. Мы думали, что будем воевать на оставшихся машинах, а нас отправили в тыл за новыми самолетами. Прибыли в Казань, получили новые самолеты и наш, вновь сформированный 989-й авиационный бомбардировочный полк бросили на Первый Украинский фронт.

Нашему легкобомбардировочному полку было приказано разбомбить танковое скопление немцев, которое находилось замаскированным в лесу. Эту операцию мы провели ночью, и очень успешно. За это полк получил звание «Черновицкого». Приказ об этом подписал сам Сталин. Наше командование, окрыленное успехами, решило послать нас на бомбежку и днем. Причем полетели без прикрытия истребителей, и нас так немцы изрешетили, что мы вернулись на свой аэродром все в дырках.

В марте – апреле на Украине началась слякоть. Дороги все раскисли. Подвоз боеприпасов и продовольствия на передовую был невозможен. Поэтому нашим трем полкам поставили задачу доставлять туда все необходимое по воздуху и сбрасывать на парашютах. Наземные службы подвешивали на машины под плоскости на держатели специальные упаковки с боеприпасами, продовольствием, горючим в канистрах и медпакетами. Наша задача заключалась в том, чтобы подлететь к линии фронта на высоте метров четыреста, сбросить упаковки на парашютах, а если была возможность сесть, то и садились около передовой. Ребята все молодые, озорные, жалко было оставлять парашюты. Мы садились, отрезали парашюты и забирали их себе на простыни.

Однажды наши танкисты попали в окружение где-то под Шепетовкой. У них кончилось горючее, и мало осталось боеприпасов. Положение становилось очень серьёзным. Перед нами поставили задачу попасть в этот круг и сбросить нашим тюки со всем необходимым, в том числе и горючее.

Туда пролетели удачно, а когда сбросили груз и полетели обратно, то попали под яростный автоматно-пулеметный огонь фашистов. Летели вереницей. Смотрю: первая машина начала валиться с крыла на крыло, за ней вторая — маневрируют. Мой летчик Лева Лепницкий мне говорит: «Придется обходить, видно, сильный обстрел, давай обойдем!». «Держи курс!» — говорю. (У нас в экипаже штурманы были командирами корабля). И вдруг по нашей машине немцы такой открыли огонь, что плоскости моментально превратились в решето. Лёва кричит: «Чего ты смотришь, стреляй!». Я развернул турель и открыл ответный огонь. Немцы прекратили стрелять. А Лёва опять кричит: «Бери управление, на меня бензин льется!». Оказалось, немцы попали в верхний дополнительный бензобак, который был расположен прямо над летчиком, а мы были в теплых комбинезонах, и его комбинезон пропитался бензином. Его тело начало жечь, и он закричал. Хорошо, что на нашем пути был промежуточный аэродром, где можно было сесть. Сели. Леву кое-как привели в порядок. Ожог был не сильный, но он перепугался здорово. Нас дозаправили в основной бензобак, и мы полетели дальше. Немцы нас потрепали здорово, многие были ранены. Один экипаж домой не вернулся.

Вскоре к нам в полк поступил летчик-истребитель, разбитной такой капитан. Его прислали к нам за провинность — выпивал. С истребителя сняли и перевели летать на «По-2», в наказание. Он был и по званию старше меня (я был младшим лейтенантом), и по возрасту. Ему было лет 30-35. Мы получили задание бомбить скопление эшелонов на станции (название уже не помню) где-то за Житомиром.

Вылетели ночью. Перелетели линию фронта спокойно. Подлетаем к станции. Вижу: идет пар из труб паровозов. Присмотрелся: стоят большие составы. Спускаемся ниже. Метров с четырехсот отбомбились. «Давай, — говорю, — домой. Курс такой-то». А он мне: «Какой домой? У тебя полный запас патронов». Снова заходим. Снижаемся еще ниже. Вижу: на платформе люди. Я из пулемета, не отрываясь, выпустил весь боекомплект по платформе, и тут немцы, словно проснулись, открыли по нашей машине огонь.

Но мы были уже далеко. Когда на обратном пути перелетели линию фронта, капитан кричит мне: «Сейчас поиграемся!». То ли от радости, то ли он успел уже выпить, начал на высоте четыреста метров такие фортели выкручивать, что я подумал: «Там не погибли, так здесь разобьемся».

Слава богу, наигрался, прилетели.

Однажды возвращаемся с задания. Перелетели линию фронта. Смотрю: на пашне сидит вроде бы наш самолет, и нам летчики машут: «Садитесь, мол». Приземлились рядом. Оказалось, что они совершили вынужденную посадку — что-то случилось с мотором. Пока возились, исправляли, пашня раскисла, взлететь не можем. Решили ждать утра. За ночь подморозит, взлетим. Рядом деревня. Можно заночевать где-нибудь в хате.

Пришли в одну. Только разделись, автоматы в сторону поставили, в хату входят, как мы потом узнали, бендеровцы. Они русских ненавидели, занимались бандитизмом, шныряли по лесам. Хозяйка им что-то дала и сказала: «Уходите, чтобы крови здесь не было». Они посмотрели на нас злобно и ушли. Ночь, конечно, прошла тревожно. Мы оделись, взяли оружие и сидели так до утра. Еще засветло пошли к самолетам.

С рассветом начали взлетать, а земля за ночь еще не промерзла как следует. Летчик дал газ, самолет тронулся, а я бегу и раскачиваю его за крыло, помогаю набрать скорость, потом на ходу хватаюсь за расчалку, вскакивая на крыло и плюхаюсь головой в кабину, ногами вверх. Времени на раздумье не было. Слава богу, прилетели на свой аэродром. Когда рассказали своим хлопцам об этом, они удивились: «Вы еще счастливо отделались! Бендеровцы могли вас перестрелять, а самолеты сжечь».

Ратный труд Георгия Петровича был отмечен орденами Красная Звезда, Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией" и другими наградами.

После окончания войны Георгий Петрович закончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, работал инженером-испытателем в НИИ ВВС.