Манюся.
Матери Склянской Марии посвящается

22 июня ровно в 4
часа Киев бомбили….
И нам объявили,
что началась война!!!

Манюся. Так звали ее соседи, сотрудники и мы, ее дети - Алик и Гарик.
Небольшого роста с копной каштановых волос, всегда смеющаяся, веселая – в этот день, разбудив нас рано, со слезами на глазах сказала: – Дети, война!!!!
Мы жили в центре Киева, напротив Университета, на улице Чудновского, 11 (теперь Терещенковская). Быстро одевшись, вышли на улицу. В парке Шевченко посредине зияла громадная воронка от бомбы. Памятник Шевченко был без головы. Университет горел, его тушили пожарные…
Вернулись домой. Посыльный принес отцу повестку в военкомат. Пришла бабушка Хана с квадратным киевским тортиком. Пили чай, провожали папу на фронт. Крест на крест клеили окна по приказу, услышанному по радио.
На фронт ушли: папа Игорь-Исаак, дядя Пиня, дядя Пильтяй Склянские. Началась эвакуация. Город на осадном положении – дирижабли, прожектора, по ночам бомбежка, трассирующие пулеметные очереди, зенитная батарея напротив в парке Шевченко, где по ночам дежурит наша мама, Манюся.
Немцы близко. Под самым Киевом, в Голосеевском лесу, тяжело ранило папу, его отправили в Мариуполь в госпиталь. Манюся попрощалась с ним на вокзале.
Эвакуироваться мы не успели. 19 сентября 1941 г. немцы вошли в Киев. Коллаборационисты УНСО встречают их хлебом-солью. 23-24 сентября начались взрывы и погромы на Крещатике. Обвиняют НКВД и евреев. Эсессовцы и полицаи с собаками ведут облавы, в центре много убитых на улице.
27 сентября появились объявления по Киеву.
Всем евреям города Киева и окрестностей «собраться 29 в 8:00 на углу Мельника (Дегтяревской)». Кто не подчинится, будет расстрелян. Пришла бабушка Хана: «Манюся, нас вывезут в Палестину, едем с нами…»
Мама отказывается. Гарик бегает по комнате, кричит: «Палестина, Палестина!»
Пришел дворник и сказал, что отнес списки евреев на Короленко 15, сказал: “Идите на Дехтяревскую!”. Манюся рыдает и мы, дети, вместе с ней, так как не понимали, что будет…
На завтра, бабушка Хана, тетя Рахиль с нашими кузенами Мишей четырех лет и Люсей трех лет уехали на подводе с ул. Бульенской, 39 в Бабий Яр, где в тот же день были расстреляны. А мы, собрав клумачек с вещами, пошли пешком по Короленко и дальше по Большой Михайловской. На ул. Артема с тротуара, нас заметила подруга мамы Тамара: “Манюся, детей ведешь на расстрел”. Она нам помогла выйти из толпы и увела в свой частный дом на ул. Кудрявском спуске, где мы скрывались несколько дней. Манюся смотрела на наши метрики – Альфред Ицкович, 4 года и 3 месяца. Генрих Ицкович 3 года, еврейские дети. Как спасти, что делать? Манюся сжигает метрики в печке. Так мы становимся инкогнито на нелегальном положении.
У тети Тамары опасно, рядом гестапо, мы перебираемся к нашей второй бабушке, Мальвине на ул. Кузнечную (Горького), 120 (на территории завода сжатых газов). Соседями были Евгения Бобовик-Кобец – бывшая столбовая дворянка, и ее семья. Доверяя ей, немцы назначили её комендантом двух домов и завода. Отчаянно рискуя, они с мамой делают подземный ход между подвалами наших квартир, где мы скрывались в течение 26 месяцев оккупации.
Мама уговорила настоятеля костела Святого Александра окрестить нас в католическую веру. Он это сделал, рискуя своей жизнью. Еврейских детей крестил, нарек меня Александром и брата Георгием. Но в быту мы остались Алик и Гарик.
Самое невероятное для всей семьи – это было пропитание. Голод преследовал ежедневно, ежечасно, страх голода остался на всю жизнь.
Манюся хорошо шила на ручной машинке Зингер. Сшив пару – тройку женских юбок, меняет их на нехитрую провизию в окрестных селах. Комендант Евгения Бобовик оформляла ей «Аусвайс» – свободный выход за черту Киева и мама, по известным только ей тропинкам, каждые две недели проходила около 100 км пешком, иногда доходя до Белой Церкви. На обмен добывала для нас еду. Приносила в котомке немного пшена, постного масла, картошки – иногда кусочек сала! Все это с невероятным трудом и риском, так как полицаи, найдя, забирали провизию на входе в Киев.
Более двадцати раз, рискуя жизнью, мама совершила эти походы. Однажды, попав в облаву, она оказалась на немецком кладбище. В безвыходной ситуации, сев на могилу немецкого солдата, обхватив руками крест, надев на голову каску, затаив дыхание, осталась незамеченной эсессовцами с собаками. Помог густой туман и то, что ветер дул в спину.
В нашем доме – этажом выше жили – фальксдойче Бильские – делились с нами очистками от картошки. Они нас не выдали, после войны мы тоже их не выдали.
Однажды маме удалось принести – выменяв, где-то, маленькую живую курочку – породы “цесарки”. Эта курочка умудрялась нести два яйца в день, одно Гарику, одно Алику. Она была совсем ручная, ходила за нами по пятам, и так старалась нести свои яйца, которых мы с нетерпением ждали, боялись, что есть будет нечего.
Посреди ул. Кузнечной – Горного, протекала канава, где мы пасли свою курочку, привязав за ее ножку веревочку. Вдруг облава с душегубкой. Эсессовцы хватали всех, кто попадался под руку и бросали в душегубку. Это закрытая машина, в которой травили людей выхлопными газами. Из окна соседнего дома, кто-то крикнул на нас: “Жидяты”.
Спасла Лена Пустовалова, схватив нас в охапку, сказала: “Мои племянники” и отвела домой. Курочку, конечно, потеряли. Больше нас на улицу не выпускали.
В октябре 1943 г. немцы, скрывая следы своих злодеяний, начали сжигать трупы расстрелянных в Бабьем Яру, используя для этой цели заключенных Сырецкого концлагеря. Над городом стояла страшная дымовая завеса, и смрадный запах чувствовал весь Киев. Жуткий пепел ветер разносил по улицам, по близ стоящим домам, он падал на прохожих. Скрыть свои преступления нацисты не смогли.
…Мама переболела с нами всеми детскими болезнями: корь, краснуха, скарлатина и т.д. Под конец оккупации ещё и дифтерит. Соседи Бобовики достали только две ампулы вакцины от дифтерии (дифтерита). Пришел детский врач, Бета Моисеевна, которую прятали соседи, передавая её из квартиры в квартиру. Она очистила нам горло квачем с керосином и сделала уколы. К большому сожалению, ее все-таки выдали нацистам, и за неделю до освобождения она погибла в Бабьем Яру.
Мама заразилась от нас дифтерией. Перед отступлением, немцы выгнали все оставшееся население за город. Мы уйти не могли, не могли оставить больную маму. 4 ноября 1943г., в последний рейд зондеркоманды по улицам Києва, нас выдал сторож Сосновский.
Грохот разбитого окна и крик немецкого солдата: “Век”! Бабушка Мальвина, стоя под дулом автомата, сказала: “Гер, офицер – тиф”, – показав на лежавшую Манюсю. Солдат сжалился, жестом приказал закрыть ставни.
На окраине шли бои, небо озарялось трассирующими снарядами. Оставаясь возле мамы и бабушки, в темноте просидели двое суток. И вдруг шестого ноября 1943г. грохот танков на мостовой. Бабушка распахнула разбитое окно, выставив с пионерским красным флажком нас с братом на улицу. Кричим: “Ура! Наши!”. Остановились два танка, выскочили советские солдаты, подхватили нас на руки, поставили на танк. И вдруг Гарик 4,5 лет начал читать стихотворение: “Скажите, дядя, ведь не даром Москва, спалена пожаром, французу отдана!”
Радости танкистов не было предела. Они рыдали, обнимали нас, так как мы были на улице совершенно одни. Командир танка заглянув в окно, вызвал по рации санитарную машину. Военный врач, сделав маме два укола гамма глобулина, спас Манюсю от неминуемой гибели.
Сегодня, шестого ноября 2013 г., прошло ровно 70 лет со дня освобождения Киева от немецких оккупантов.
Я стою на Байковом кладбище у могилы Манюси. Сердце колотится – это стучит пепел Бабьего Яра! Ты смотришь на меня полными слез глазами. Знаю, я снова в чем-то виноват перед тобой, дорогая наша мамочка. Манюся – великая праведница, спасшая своей безумной любовью мальчиков – сыновей – Алика и Гарика. Вечная тебя память.
Спасенный Алик Склянский. 06.11.2013г. г.Киев.
P.S. Институт Яд Вашем в Иерусалиме присвоил звание Праведник Мира Евгении Бобовик посмертно, а также её сыну Виктору Бобовик и её дочери Елене Пустовой за спасение Склянских в г. Киеве в период оккупации с 19.09.41 по 06.11.43г.