Из воспоминаний:

Родилась и выросла я в Сибири. Детство и юность провела в Омске. Любила театр, кино. Училась очень даже неплохо. Мама у меня была ласковая. Папа - в меру строгий.

Когда началась война, я сразу, как и многие мои сверстницы, пошла на работу. После работы посещала курсы всевобуча, училась держать в руках оружие. Домой приходила поздно, а потому повестку из военкомата в семье получили до моего прихода.

Не знаю, чем объяснить, но весть о моем призыве в армию родители восприняли довольно спокойно. Мама, видимо, верила в то, что война продлится недолго. А отец, участник первой мировой воины, стал учить меня наворачивать портянки.

– Главное, дочка, – говорил он, правильно надеть сапоги. Если ноги будут в порядке, ничего не страшно.

– Папа, – спросила я, – при чем здесь сапоги? Там бомбы рвутся.

– Э-э, не скажи, дочь. Не сумеешь навернуть портянки, собьешь ноги в кровь, тебе и на бомбы плевать. А когда с ногами все в порядке, то и от бомбы ускользнуть можно.

Наука отца была полезной, но попала я не в пехоту, а в авиацию. Правда, и в авиации обувь играла не последнюю роль, но не такую, как в пехоте.

После двух недель учебы я получила назначение в 17-й гвардейский штурмовой авиационный полк на должность оружейницы. С первых же дней включилась в нелегкую, ответственную работу и трудилась до самой Победы.

На штурмовике ИЛ-2 имелось столько вооружения, что немцы назвали его «чёрной смертью»: 2 пушки, 2 пулемета, 4 реактивных снаряда, бомбы.

Снарядить ленты снарядами и патронами, уложить их в ящики, подвесить эрэсы было непросто. Но больше всего хлопот доставляли нам бомбы. 7-, 25-, 50-, 100-килограммовые бомбы мы переносили на своих руках, поднимали их в бомболюк, подвешивали на бомбосбрасыватели, вворачивали взрыватели. .

Снимать бомбы, а тем более совершать с ними посадку категорически запрещалось. Ведь достаточно одного неосторожного движения, встряски и взрыватель мог сработать. От самолета после этого остались бы только щепки.

Но война есть война, и нам не однажды пришлось нарушать инструкцию. Случалось, подготовим самолёт для нанесения бомбового удара по пехоте, а тут приказ - бомбить танки. Вот и приходилось одни бомбы снимать, другие подвешивать. Мне эти килограммы на всю жизнь запомнились. Мы как тяжелоатлеты занимались поднятием тяжестей, да еще на вытянутых вверх руках. Сейчас вот думаю: на самолет приходилось за день подвешивать в бомболюк только одних бомб более двух тонн. И это нам, девушкам, которые должны стать со временем матерями. Сколько же по этой причине наших сестер лишилось материнского счастья!

Но и это не все. После каждого вылета мы обязаны были чистить пушки и пулеметы. А это тоже - не вальс танцевать. Особенно в условиях Севера, когда температура наружного воздуха опускалась ниже -45оC. Случалось. забудешься, сбросишь рукавицу, схватишься вгорячах голой рукой за металл. Рука мгновенно прикипает, ты вскрикиваешь и начинаешь медленно, с кожей отдирать.

Палатки, где мы набивали ленты патронами, не отапливались. Чтобы не закоченеть, мы прыгали, толкались, мяли друг друга. И все равно то одной, то у другой ноги в сапогах примерзали к подошвам. Чтобы снять сапоги после полетов приходилось оттаивать их.

Но самым трудным для меня было неожиданное появление немецкого самолета над аэродромом. Вокруг нашего аэродрома были сопки. Видимость ограничивалась их вершинами. И вот с той стороны, откуда меньше всего ждешь, появляется «мессершмитт» и с ходу начинает поливать свинцом.

Пули тюкают рядом с тобой, поднимают фонтанчики снега. Ты бросаешься на землю, закрываешь руками голову и ждешь. А он делает круг, возвращается и все повторяется сначала.

Ещё, конечно, не смогла привыкнуть к гибели товарищей. Ведь все невзгоды и радости были общие. Как смириться с тем, что молодой летчик еще более молодая оружейница вдруг погибают?

В эти минуты не находишь себе места. И так хочется домой к маме! Спрятаться в ее объятиях и ни о чем не думать. Но домой нельзя. До самой Победы. Поняв это сжимаешься в комок, пересиливаешь себя и проводив в последний путь дорогого тебе человека продолжаешь работать.

Больше того, стараешься найти в себе силы и помочь окружающим. Я, например, любила стихи и песни. И вот подыщу какой-нибудь добрый, поднимающий настроение куплет, перепишу на бумажечку и положу летчику и стрелку-радисту в кабину. Пусть улыбнутся перед полетом! Ведь им так нужны в полете силы и уверенность. Что касается пушек и пулеметов, тут они могли быть спокойными. Мы работали на славу. Подставить плечо, защитить их грудью мы не могли. Так пусть знают, что мы сердцем с ними.

И, знаете, многим помогало. Вернется, бывало, экипаж из жестокого боя, и кто-нибудь (чаще всего летчик) говорит:

– Василиса, как это ты догадалась стихи такие подложить? Знаешь, как взлетел, так и шептал их.

А другой признался:

– Когда мужчин ждут, они возвращаются.

И удивительного в этом ничего не было. Мы были молоды. Переполнены романтикой. Не зря же говорят: «подвиг - это песня молодых». Чувства в 18-20 лет обостряются до предела. Хочется всех любить, всех обнять. Хочется жить!

День Победы я встретила под Мурманском, в 17-м гвардейском штурмовом полку. Оттуда и демобилизовалась.