Из воспоминаний о военном времени:                 

                        Армия.

Разместили нас на сборном пункте в каком-то спортзале, где мы промаялись дней пять. Раз в сутки нас водили  строем в столовую, а в остальное время мы питались теми запасами, котороые принесли из дома в своих < сидорах>[1]. Горячую воду брали из трубы вне здания, из которой все время вытекало что-то вроде конденсата. Приходили родители и приносили что-нибудь горячее: то кашку, то картошку... Наконец настала пора прощания. Нас привели на вокзал. Пришли туда и родители. За их внешним спокойствием явно проглядывала страшная тревога. Они прощались. Мама сунула мне в руку маленькую свинцовую свинку и сказала:

— Береги ее. Это талисман. Однажды свинка была забыта, и нас постигло страшное горе: папу арестовали!

Всему когда-то приходит конец. Пришел конец и нашему прощанию. Нас распихали в товарняк, который назывался тогда < пятьсотвеселый>. В концах вагона были устроены нары в два этажа. Посередине стояла печка - буржуйка и было немного дров. В нашем вагоне оказалось человек пять уголовников. Они и захватили верховенство над всеми остальными. А по ночам они шарили по нашим < сидорам> и карманам. Распотрошили они и мой < сидор>. Мама дала мне пакетик с бобами какао. Видно они по вкусу им не понравились, и они высыпали все под нары. Я потом слазал туда и все собрал. У меня в поясе брюк были спрятаны кое-какие деньжата, уголовники нащупали их когда я спал и вытащили их.

 Дровишки скоро кончились, в вагоне стало холодно, и мы стали добывать дрова, где только можно, а кто-то додумался и повытаскивал из букс вагона промасленные тряпки, да не только из нашего. Горели эти тряпки жарко и весело. На какое-то время в вагоне опять стало тепло. Пока были тряпки. Однажды состав остановился где-то на перегоне. Там стояли противоснежные заграждения. Ребята повыскакивали из вагонов и в мгновение ока уволокли метров сто этих щитов. И опять в вагоне было тепло.

Но, вскоре начались большие неприятности: из под вагонов повалил дым. Промасленные тряпки-то из букс мы сожгли и буксы, оставшись без смазки перегрелись и загорелись. Шуму, конечно, было много, но чем кончилось, не помню.                                                         

 ** *   

Накокнец, и это путешествие кончилось. 1 февраля 1943 г. нас привезли в город Горький на стадион < Торпедо>, где разместился 90-й запасной зенитный артполк. Там нас распределили по ротам. Мне повезло: я попал в учебную радиороту. Она размещалась в помещении под трибунами. Там было достаточно тепло: работало центральное отопление. В помещении были устроены двухярусные нары, застеленные свежими постелями. Стояли дощатые столы для занятий. Мне досталось спальное место в нижнем ярусе. В первом же письме родителям я сообщил, где я нахожусь. Мы условились, что я сообщу им название города с помощью условного кода: в первых предложениях письма надо читать первые буквы, из которых и составится название города.

Разместилось в этой казарме сорок человек - один взвод. Командиры отделений находились вместе с нами. Нас одели в форму БУ четвертой категории. (Все старое). На ноги дали ботинки с обмотками. Научили эти обмотки наматывать. Научили наматывать портянки. Дня через два нас привели к присяге. И началась настоящая учеба. Мы изучали устройство военных радиостанций, учили азбуку Морзе, которой уделялось очень много учебного времени. Занятие называлось < Прием на слух". Инструктор извлекал звуки азбуки с помощью телеграфного ключа и простенького зуммера, изготовленного из наушника.

 Радиотехнику преподавал капитан — очень гражданский человек. А познакомились мы с ним впервые, когда он проводил с нами строевые занятия. < Направо>, < Налево>, < Кругом> и т.д. Когда мы стояли шеренгой по стойке < смирно>, он вдруг, скомандовал:

 - Нае-е-воп!

Мы покатились со смеху, но он не обиделся. Говорит:

 — Ебята, извините, но у меня -дефект ечи посье контузии.

Больше мы не смеялись. Вообще мы занимались очень напряженно, свободного времени совершенно не было. Впоследствии я узнал, что нас лишали свободного времени сознательно, чтобы не возникали всякие шкодливые мысли. Правда, было у нас < личное время>, в течение которого мы писали письма и меняли подворотнички. Изучали мы и  воинские уставы: строевой, внутренней, караульной службы и т. д. Кормили плохо: по четвертой, тыловой категории. На завтрак – пшенная каша и кружка бледного чая со щепоткой сахарного песка, полтораста грамм хлеба. В обед — миска баланды — мучной болтушки, на второе-каша или картошка с кусочком американской колбасы и двести грамм хлеба. На ужин — см.что на завтрак.

Мы были вечно голодными и единственной отрадой был для нас наряд  на кухню. Там мы немного наедались. Когда приходила машина с хлебом мы становились цепочкой и передавали хлеб из машины в гарманжу.[2] По дороге одна-две буханки уходили налево. Когда приносили банки с американской  колбасой, их укладывали  в большой котел и заливали кипятком для оттаивания. Потом эти банки вынимали из котла, вскрывали и резали на порции. В котле оставалась мутная вода. Когда < все> банки были изъяты, котел с водой выносили на улицу и выливали, а оставшиеся одна-две банки припрятывались и потом делились на всех дежурных. Однажды мне досталось столько колбасы, что я объелся и потом пару дней не мог на нее смотреть. Ночью мне приспичило в туалет, я выскочил на улицу, но добежать до туалета не успел и  наделал делов прямо под окном штаба батальона. Утром был большой шум.

Первое время у меня часто возникали  трудности с одеванием по команде < Подъем>: Ну, никак я не успевал одеться за те секунды. Особенно  докучали обмотки. Схватишь впопыхах рулончик, а он выскочит из рук и раскатится по полу. Сержант Наумов, командир нашего отделения, видя, что у меня плохо получается, командует:

— Шуф! Отбой!

И я должен был быстро раздеться и улечся в постель. И сразу-команда:

 — Подъем!

И я должен был вскочить и повторить одевание. И так несколько раз, А  одеть надо было всего-то: брюки,ботинки и обмотки и бегом на улицу. Там — короткое построение  и стометровка до туалета. Без гимнастерки. Далее следовала небольшая физзарядка. А на дворе - февраль, мороз! И хоть бы кто-нибудь простудился!

       Однажды помкомвзвода, видя мои мытарства с обмотками посоветовал мне сложить их вдвое. Это мне помогло, т.к. мотать теперь надо было не два метра,а один.

            В роте долго валялся мешочек с махоркой. А с куревом было плохо. Я попробовал курить эту махорку. Она сильно отдавала плесенью, но я быстро перестал это замечать. Пристегнул мешочек к поясу и спрятал его в брюки. Снаружи почти не было заметно. Ребята увидели, что я курю без ограничений, и стали посить у меня закурить. Вместе мы скурили этот мешочек довольно быстро.

            Среди нас оказался один мой одноклассник по имени Петя Кузьмин. Оказывается, он был в партизанах и был ранен. После госпиталя его направили в наш взвод, где он проходил подготовку на радиста.

Был в нашей роте еще один взвод: девчачий. Их командир отделения, младший сержант Затинацкий - удивительная скотина, никого не пропускал без замечания, цеплялся к каждой мелочи. Ребята обещали ему < первую пулю> в случае совместной отправки на фронт.

                                                4-й ВНОС.

 8 апреля  нас отправили к постоянному  месту службы. Предварительно командир батальона вызывал каждого к себе и проводил напутственную беседу. Куда нас отправляли, нам,конечно, не говорили. Нас погрузили в < пятьсотвеселый> и мы поехали на запад. Через несколько дней мы проезжали места, где совсем недавно проходили бои и однажды увидели дерево, на котором болтались кишки, а неподалеку валялись трупы немцев. Подъезжали к какому-то большому городу. Издалека были видны большие дома. А когда мы ехали с вокзала на полуторке, увидели, что город совершенно разрушен, дома - с пустыми оконными проемами. В одной стене торчал неразорвавшийся снаряд. Это был город Воронеж. Город мы проехали и въехали в дачный пригород < Придачу", где располагался 4 полк ВНОС, 7 корпуса ПВО. Там нас встретило новое командование и новые условия.

Это было уже 18 апреля. Не знаю, какую сопроводиловку прислало прежнее командование, только нас начали всему обучать по-новой. Снова — радиодело, прием на слух, который здесь назывался СЭС — станционно-эксплуатационная служба. Изучались более новые радиостанции. Как и раньше, ходили в караулы. Когда мне доставалось охранять артсклад, я брал с собой книжку. У этого склада были сложены пустые ящики. Я пристраивался около них. Раскрытую книжку клал в ящик и читал, краешком глаза поглядывая по стронам: не идет ли начальство. За отвлечение на посту полагались большие неприятности.

Когда начальство решило, что мы достигли кондиции ( а мы сдали экзамены на радистов 3-го класса), нам присвоили звание ефрейторов и отправили по ротам. Я попал в 4 роту, располагавшуюся в г. Лиски. Рота охраняла мост через Дон — стратегически важный объект. В нескольких десятках метров от помещения роты стояла зенитная батарея другой части, вооруженная двумя зенитными пушками и двумя счетверенными пулеметами.Там я впервые услышал и увидел пушечную стрельбу.

 Немцы налетали на мост иногда по нескольку раз в день, но им ни разу не удалось разбомбить его. А личные составы нашей роты и зенитной батареи на 90% состояли из девчат! Да и наш весь полк тоже! В задачу полка входило наблюдение и своевременное предупреждение объектов и городов о приближающихся самолетах противника. ВНОС расшифровывалось так: Воздушное Наблюдение, Оповещение и Связь. Однако, благодаря нашей работе, в городах объявлялась воздушная тревога еще задолго до прилета вражеских самолетов. Как оказалось, наша страна разбита на пронумерованные квадраты со стороной в 9 км., по углам которых располагались  посты ВНОС.

Меня определили на ротный приемный пункт, где стояло несколько трофейных венгерских приемников. За каждым сидел(а) радист(ка) с наушниками на голове,  внимательно вслушивалясь в эфир. Задачей каждого было принять сообщение группы радиостанций о пролете вражеских самолетов.  Оно состояло из позывного, сигнала < ВЗД> (воздух!), квадрата, где находился  пост, направления пролета, количества и типа самолетов и времени. Работа шла морзянкой. Принятые сообщения мы записывали в аппаратный журнал. За неимением настоящих журналов мы вели записи на книгах. Однажды мне попалась в качестве журнала книга Н.Островского < Как закалялась сталь> на украинском языке. Русский вариант этой книги я знал почти наизусть. Между сообщениями, а их было не очень много, я начал читать ее. К моему удивлению я понимал прочитанное процентов на 50. Значение некоторых слов было понятно из контекста, а были слова, которых я не знал. Со мной в смене дежурила симпатичная украинка Галя Бабенко. Так что значение непонятных слов я спрашивал у нее. Книгу  я прочел несколько раз, так как больше читать было нечего. Так заложились у меня  начальные знания по украинскому языку.

Радиостанции на постах питались от батарей и аккумуляторов. В роте была своя зарядная станция, на кторой мне иногда приходилось работать. Приезжали люди с постов и привозили разряженные аккумуляторы. Я заменял их свежими, а разряженные ставил на зарядку.

Однажды, поставив аккумуляторы на зарядку, задремал и не слышал, как в помещение вошло начальство.

 — Шуф, что Вы делаете? - заорало оно.

 — Аккумуляторы заряжаю, - приходя в себя, ответил я.

 — Вижу, как Вы “заряжаете”! Три наряда вне очереди!

 — Есть, три наряда, - ответил я в недоумении. Делать - то все равно было нечего. Можно было бы и вздремнуть.

За время работы в роте у меня набралось довольно большое количество всякого слесарного инструмента. Я сколотил небольшой чемоданчик, в который и сложил весь инструмент. Набралось его килограммов восемь.

      Чтобы мы не забывали о военной науке, свободных от наряда солдат собирали на занятия.  То строевые, то по устройству  винтовки или противогаза. Занятия проводил помстаршины - рядовой лет сорока-сорока пяти, довольно гонористый мужик. Однажды во время занятий по винтовке помстаршины в заключение произнес дежурную фразу:

— Так что, наша винтовка образца 1891 дробь 30 года надежна в бою и безотказна в работе. Свое оружие вы обязаны содержать в чистоте,

 — А то что, Шуф?-закончил он,обращаясь ко мне.

Я не растерялся, встал и ответил:

 — Ничего. Стрелять будет.

 — ???

 — Вы же только что сами сказали, что она безотказна в бою!

Слушатели покатились со смеху. Помстаршины был обескуражен, напустился  на меня с какими-то упреками, не помню, с какими. Тогда я рассказал всем, что еще до войны я где-то прочел рассказ про капитана Мосина, о том, как он работал над конструкцией винтовки и как проводились правительственные испытания: винтовку закрывали в специальный ящик и продували через него всякий мусор: пыль, песок и т.п. И после этого винтовка стреляла как ни в чем не бывало. Свой рассказ я закончил примерно так:

 — Конечно, это не значит, что мы можем халатно относиться к нашему оружию.

Помстаршины был удовлетворен. Но, все же затаил на меня зуб. Как-то раз, когда я чистил свою винтовку, а она была немецкой, он увидев, что затвор имеет подозрительный коричневатый цвет, заметил:

— Шуф, почему у тебя затвор ржавый?

— Это не ржавчина, товарищ помстаршины, а коричневое воронение. Немцы умеют так делать.

— Не рассуждать. Отчистить!

— Но, она же будет сильнее ржаветь.

— Отчистить!

Я снял затвор и отправился к командиру роты.

— Товарищ старщий лейтенант, помстаршины приказывает мне отчистить затвор, но ведь это не ржавчина, а кроичневое воронение!

Комроты, то ли не желая компрометировать помстаршины, то ли сам дурак, говорит:

— Вам приказали — выполняйте!

Пришлось натолочь кирпича и отдраить затвор до блеска.

Как-то раз сам комроты проводил с нами тактические учения. Мы делали перебежки, бросались наземь, окапывались, ползали по пластунски... А я накануне получил у старшины чистую гимнастерку. После учений она, конечно, приобрела весма жалкий вид. За хорошее выполнение команд я получил от комроты благодарность, а от старшины - выговор за грязную гимнастерку. Всем не угодишь!!!

Был у комроты трофейный мотоцикл NSU - < папа> одного из наших первых < Ижей>. Он не заводился. Я нашел причину и завел его, чем очень удивил комроты. Он вынес мне за это благодарность перед строем и разрешил прокатиться. Я сел на мотоцикл и поехал по окрестностям Лисок. Прокатался с голодухи довольно долго, за что получил выговор.

            Немцы, уходя из Воронежа, оставили на полях много мин. Почти каждый день в поле вдруг взметывался черный столб, и через некоторое время доносился грохот взрыва. Это означало, что очередная душа, человеческая или скотская, покидала сей мир. Кто-то наступил или наехал на мину.                             

            Там я увидел одну парадоксальную картину: трех- или четырехметровая воронка от бомбы ровно на половину уходила под дачный дом, но на нем не было никаких повреждений!

                                                  На постах.

Однажды на одном из постов заболела радистка и меня отправили ее заменить. На поезде я доехал до города Острогожска, откуда пешком отправился на хутор Прокопец, где распологался пост. Расстояние от станции до поста было около 9 км.  Дорога шла полями, мимо пустого аэродрома. Стояло лето, а поля не были засеяны и заросли бурьяном выше человеческого роста. Дорога шла среди этих бурьянов. И все бы ничего, но внезапно налетела гроза, на землю обрушился ливень. На мне была скатка шинели. Размотав ее, я быстренько накрылся шинелью.Ливень продолжался недолго и я, скатав шинель, пошел дальше. Но, оказалось, что по дороге итти нельзя: на ноги налипает такое количество чернозема, что их с трудом поднимаешь. Решил итти бурьянами. И в момент вымок до нитки: бурьян-то весь мокрый после ливня! Итти стало совсем тяжело. Тяжелый чемодан с инструментом, мокрая шинель, винтовка и сам весь мокрый. Сколько я так шел, не помню, но наконец, бурьян кончился. Пошло чистое поле. Метрах в пятистах впереди я увидел стог, вокруг которого ходили две женщины и поправляли его. А в километре  виднелась большая купа деревьев.Я поспешил, как мог, к стогу в надежде спросить,  как пройти на хутор Прокопец. Иду, иду, а стог все не приближается. Наконец я увидел, что стог этот — на возу и направляется к той купе деревьев. Обрадовался в надежде, что меня подвезут хоть немного, ибо силы уже были на исходе. Крикнул я что есть мочи. Меня услышали, но не остановились, а начали нахлестывать лошаденку. Испугались. Я скинул винтовку и выстрелил в воздух. Не помогло. Тогда я выстрелил над их головами. Вот тут они остановились. Подошел, отругал их и спросил,    как попасть на хутор Прокопец.

 — Да ось вiн.

           — Ну, — говорю, — подвезите, пожалуйста, а то я больно устал.

Погрузил я на воз свои вещички. Сам не полез. Идти стало намного легче.         .

Прокопец насчитывал дворов 100, как минимум. Привезли меня прямо  на пост.  Начальником поста оказалась девушка из саратовской области Маша Толстых. Наблюдателями были еще две Маши и Ася Будникова, исполнявшая кроме своих военных обязанностей, еще и обязанность повара. Готовила вкусно. Начальником радиостанции был замечательный человек, сержант А.Третьяков, 1906 г. рождения. Откуда — не помню. Человек простой, отзывчивый, без командирского гонора.  Прекрасно играл на гитаре, чем, очевидно, покорил местную учительницу.

       Когда я прибыл на пост, то обратил внимание на некоторые обгоревшие места в хате. Спросил, что было, и мне рассказали, что пару месяцев назад здесь был пожар. Тогда начальником поста была другая девушка. Она растапливала печку с помощью пороха, в избытке попадавшегося в округе. Это был немецкий артиллерийский порох ввиде длинных узких пластинок. А под печкой ( вопиющая безалаберность! ) была сложена целая охапка этого пороха. Так вот, девушка подожгла такую пластинку и зажгла ею еще несколько находившихся среди дров в печке. А догорающую держала в руке. Пламя подобралось к ее пальцам и она, тряхнув рукой, отбросила остаток горящего пороха. А он угодил прямо под печку в кучу этих пластинок. Оттуда рвануло пламя и ожгло девушку. Начался пожар. Сбежались люди и погасили огонь, а девушку до врача не довезли.

 Все население поста жило как одна семья. Хозяйкой хаты была милая женщина лет сорока. Звали ее тетка Лиза. Обитатели поста называли ее матерью. Была у нее дочка, опять же, Маруся - красивая девчушка лет 15, в кторую я сходу влюбился и даже обещал приехать после войны и жениться.  А Маруся смеялась:

 — Ти ж ще сам — зовсiм хлопчiк!

           А я, действительно, был как мальчик. Росту маленького, щупленький. Мне только исполнилось 18 лет.

Дом хозяйки представлял обычную беленькую украинскую хатку с   соломенной крышей, на которой был оборудован наблюдательный  пост.                 В Воронежской области живут, как их называют, хохлы: полуукраинцы — полурусские. Разговаривают они почти на чистом украинском. После украинской книжки  мне с ними обьясняться было довольно легко.

        Каждую ночь над нами пролетали немецкие самолеты. Летели они  бомбить Россошь, Валуйки, Новый Оскол - крупные узловые    станции. Мы были от них сравнительно недалеко и нам все было     слышно, иногда видно: понавешают осветительных ракет и бомбят.

        На станции Острогожск, через которую мне часто приходилось ездить в роту в Лиски, была большая куча всякого трофейного барахла: взрыватели от бомб, которые я обходил сторонкой, винтовочные патроны, какие - то снаряды и  много патронов от крупнокалиберного пулемета. Все

это было немецкое, трофейное.

Однажды в ожидании поезда я забрел на эту свалку, набрал десятка два этих патронов, выломал из них пули и установил в рядок на небольшом расстоянии друг от друга, как устанавливают домино. Потом взял и поджег крайний. Из него вырвался красивый фонтанчик огня. Одна искра попала в соседний патрон. Загорелся и он. Потом - следующий, следующий... Зрелище. скажу я вам! Не хуже любого фейерверка.

А однажды, проходя через аэродром, самолеты с которого перебазировались дальше на запад, я нашел банку, в которой было литров пять моторного масла. Дай, думаю, возьму для смазки винтовок. Пройдя немного, нашел несколько больших ящиков. Открыл один из них и увидел, что в ячейках стоят какие - то коробки с крышками миллиметров сто в диаметре. Я вынул одну из них и обнаружил, что к ней снизу прикреплен тяжелый шар такого же диаметра. Снял крышку и обнаружил в коробке шелковую тряпку. Когда я вынул ее, она оказалась маленьким парашютиком сантиметров шестьдесят в диаметре. Стропы его прикреплены к ушкам небольшого цилиндрика, стоявшего в центре. Внизу было просверлено отверстие, через которое  пропущена медная проволочка. Концы  были закручены сбоку. Я ее раскрутил и как только вытащил, цилиндрик соскочил и раздался характерный щелчок. Я мгновенно отбросил в сторону это устройство и грохнулся наземь. ґерез пару секунд раздался страшный взрыв. Долго не мог опомниться, а когда встал, увидел, что моя банка с маслом вся изрешечена, лежит на боку и все масло из нее вытекло. Меня не задело. Теперь, вспоминая этот случай, невольно думаю:

< Повезло мне,  повезло мне, повезло...>

          Тогда я достал из ящика еще пару таких же устройств, снял сних крышки,  связал их парашютиками, перекинул их через плечо и собрался было продолжить свой путь, как откуда ни возмись, появился офицер в летной форме, направил на меня пистолет и приказал аккуратно положить мою ношу на землю. Выполнив его приказ, я спросил:

          — Что это за штуки, для чего они?

          На что он изрек тоном,  не терпящим возражений:

А ну, проваливайте  отсюда, и чтобы я вас больше здесь не видел!     

 Пришлось подчиниться.

Мы прослышали, что недалеко от Прокопца, километрах в трех есть большая бахча. Мы с Третьяковым решили наведаться туда. Подошли к шалашу, в котором сидел старичок - сторож. Он рарешил нам полакомиться арбузами и вять с собой, сколько унесем. У нас с собой были наши < сидора", которые мы набили арбузами и дынями. Только много ли в них войдет! Ну, штуки по три - четыре. Нашли еще одну дынищу, которая ни в какой <сидор> не влезет! Килограмм на десять. Опоясали мы ее поясным ремнем, который едва сошелся на последней дырочке, просунули палку и собрались нести вдвоем. А сторож нам расскаал, что в деревне, около которой была эта бахча, живет один дед, который водит пасеку, и, возможно, угостит нас медком. Отправились в деревню, оставив нашу поклажу у сторожа, нашли пасечника и попросили угостить нас медом. Он не стал отнекиваться и пригласил нас за стол, предупредив:

 — Хлопцы, хлеба у меня лишнего нет, - и налил нам по мелкой тарелке янтарного лакомства.

 — А, может быть, есть огурцы?

 — Только свжесоленые.

 — Что ж, давайте свежесоленых, на худой конец.

Он принес огурцов и мы принялись за угощение. С трудом управившись с медом и поблагодарив хозяина, мы вернулись на бахчу, где нас  ожидали наши арбузы. Поделившись впечатлениями со сторожем и поблагодарив его за сладкую < наводку> и арбузы, мы вернулись на пост, где, почему-то никого не оказалось. Тогда, решив сделать девчатам сюрприз, огромную дыню мы спрятали под кровать. Остальными арбузами и дынями мы лакомились дня три. Когда все было съедено, мы извлекли и наш сюрприз. Нас было  челвек шесть и ели мы эту дыню два дня!

        Однажды директор прокопецкой школы попросила меня провести урок физкультуры с первоклашками. Я согласился. Она вывела детей на улицу и представила меня им. Не зная программы, я не нашел ничего лучшего, как заняться с ними строевой подготовкой. Учил их строиться по росту, ходить в ногу. Больше меня не пригашали.

                                            Огонь.

Во время войны со спичками было весьма туго. Экономя их, мы пробовали колоть спичинки на две части, но все равно, их на долго не хватало. Тогда старшие солдаты научили нас добыванию огня древним способом: с помощью кремня и огнива. Вместо трута испольовался пучок хлопчатобумажных ниток или такой же веревки. На эту веревку надевался кусочек металлической трубки, свернутой из жести. Конец такого фитиля выпускался и трубки и для начала поджигался на огне, после чего обожженый конец аккуратно втягивался в трубку, где он гас. В качестве огнива использовался кусок плоского напильника или любой каленой железки. При желании добыть огонь обожженный конец фитиля выдвигался из трубки и прижимался к кусочку кремня. При ударе огнивом о кремень вылетала искра и попадала на фитиль, который и начинал тлеть. Можно прикуривать. При желании получить пламя, необходимо было поджечь от фитиля два уголька, и раздувая их в присутствии бумажки, получить пламя. Потом тлеющий конец фитиля втягивался в трубочку, вместе со всем остальным заворачивался в тряпочку и прятался в карман. Называлось это устройство - < кресало>.

Другой способ получения огня я впервые увидел в Прокопце. Там девчата добывали огонь трением, но не просто. В нашем распоряжении всегда было много телефонного кабеля, проводящая часть которого сосояла из шести жилок сталистой проволоки, а седьмая, средняя жилка, была медной. Бралось примерно полметра сталистой проволоки, на концах ее привязывались две палочки-ручки. Получалось устройство, при помощи которго теперь в магазинах режут блоки сливочного масла на куски. Так, вот при помощи него пытались резать сухую доску. При этом проволока нагревалась, к ней подставлялась порошина, которая и вспыхивала. Правда, оригинально? Доска, конечно, в коце концов перепиливалась, но никогда не загоралась, а проволока, после длительного применения, рвалась. Но, кабеля - то было много, пороха - тоже !

                                                           * * *

Вскоре фронт ушел дальше на запад. Посту приказали сворачиваться. Провожали нас всем хутором. Нанесли кто молока, кто простокваши, кто огурцов и помидор, которые к тому времени уже начали поспевать. Нажрались мы всего этого от пуза, ибо увезти с собой мы много не могли. Пришла машина, и мы уехали в Острогожск, где располагался наш батальонный пост. Оттуда наш пост отправили в г. Батурин, где мы пробыли очень недолго. Моего прежнего начальника радиостанции А.Третьякова уже с нами не было, а начальником стал я.

                                                                 * * *

Вскоре меня перевели в другую роту в г. Нежин, где я прокантовался несколько дней, пока формировался новый пост. Потом наш новый пост отправили в село Зруб в 20 километрах от Нежина.  Это уже  была Украина. Построили себе землянку среди поля. Выкопали так называемую < яму подслушивания>-цилиндрическое углубление диаметром около метра и такой же глубины с бруствером. Считалось, что если присесть в яме, то слышно отчетливее. На бруствере по кругу установили щитки - указатели направления, оцифрованные через 15 градусов. Наблюдатель должен был визуально или на слух определить направление полета самолетов и сообщить радисту курс по разметке. А радист немедленно передавал описанное выше сообщение. Для общих нужд я сплел из прутьев кабинку для туалета, выкопал яму и даже сделал сидение ввиде жердочки. Получилось довольно комфортабельно.

С куревом у нас было плохо. Выдавали пачку махры на месяц, а девчатам -  грамм по сто шоколадных конфет, которые мы съедали все вместе. В селе мы завели новые знакомства. В частности познакомились с одной очень приятной женщиной по имени Маруся, которая согласилась нам готовить. Познакомился я с местным кузнецом. Как и все мужики в селе, он выращивал самосад-махру. Курево его было какой-то небывалой зверости: курить один лист было невозможно. И поэтому приходилось подмешивать большое количество стеблей. Звали его дед Кабыш.