Размещаю здесь статью моего сына Андрея Дмитриевича Штильмарка о своём деде, моём отце. Статья написана с моей скромной пощью и была одобрена моей мамой, Савёловой-Штильмарк Маргаритой Дмитриевной, женой Р. А. Штильмарка с 1953 по 1979годы

Штильмарк 

(1909 – 1985)

Светло и грустно, на старонемецком Введенском кладбище, что на востоке Москвы, недалеко от Лефортово. 30-го сентября, на православный праздник Веры, Надежды, Любви мы приходим сюда помянуть моего деда. В 1985г он был похоронен под семейным памятником. На старинном (начала прошлого века) чёрном обелиске увенчанным крестом, золотыми буквами надпись:

Роберт Александрович

Штильмарк

Писатель

3.04.1909 – 30.09.1985.

Так он сам просил написать на его памятнике.

Здесь же лежит его дед Александр Александрович Штильмарк, канцлер и драгоман (Заведующий канцелярией) немецкого посольства в Москве. 

Мать писателя - Мария Оскарововна Штильмарк. Отец же его Александр Бруно Александрович, химик, профессор университета, находится здесь условно. Его, участника Брусиловского прорыва, человека беззаветно любившего Россию, в 1938 арестовали по ложному обвинению, и приговорили к 10-ти годам без права переписки. В те годы такой приговор означал только одно - расстрел. Когда были открыты архивные документы НКВД (Народный Комиссариат Внутренних Дел – бывшее название КГБ), мы узнали что Бруно Александрович, был расстрелян на Бутовском расстрельном полигоне под Москвой через два месяца после ареста. Семье же говорили, что он умер от сердечного приступа в Казахстане в 1943 году. Поэтому на памятнике значится этот год.

Когда хоронили Марию Оскарововну, к ней в могилу положили его носовой платок и записную книжку.  После открытия  на Бутовском расстрельном полигоне мемориала, мой отец и его тётушка Вера Александровна, сестра писателя поехали туда и взяли с расстрельных рвов немного земли политой кровью невинно убиенных. В том числе и кровью моего прадеда. Земля эта была перевезена на Введенское кладбище и с молитвой опушена в семейную могилу.

Я родился через 2 года после смерти деда, но благодаря рассказам отца (Дмитрия Робертовича) и бабушки – Маргариты Дмитриевны Савёловой-Штильмарк, а также принятому в семье уважению и любви к семейным легендам и традициям «Дедушка Робушка» для меня живой и любимый человек. 

Он родился в Москве, Третьего Апреля 1909г. В семье московских немцев. Когда-то в древности род Штильмарков вышел из Скандинавии, где фамилия звучала как Стильмарк. И пройдя через Германию, где «С» изменилось на «Ш» (в немецком S перед t читается, как Ш ),  при Государе Алексее Михайловиче обосновалась в Москве.  

Детство у «Робушки» было интересным, но очень не простым. Мария Оскарововна считала, что все беды от праздности, поэтому с ранних лет у него был только один час личного времени. В этот час он мог заниматься, чем хотел – гулять с мальчишками, играть с младшей сестрой в детской или   в раскошенных оловянных солдатиков на большом обеденном столе в столовой, а если повезет, то запустить настоящую модель паровоза с кузеном Максом Столяровым, сыном банкира и фабриканта.  

Остальное же время мальчик должен был быть занят. Языками (русским, немецким, французским и польским), математикой, литературой, историей, географией. Родители рано заметили его способности к литературе и заставляли писать его сочинения. Несколько раз в неделю. Однако, когда подросший Роберт заговорил о профессии литератора, родители высказались резко отрицательно. Писательство, как основное занятие в жизни  неприлично. Порядочный человек должен быть учёным, инженером, юристом, строителем, военным или чиновником. «Писульки» же хороши только для развлечения. Равно, как и занятия другими искусствами. Вот Бруно Александрович, – какой баритон прекрасный! В дрезденскую оперу приглашали. Однако не польстился на мишурный блеск мимолетной славы. Теперь химик, главный инженер. В войну офицером был. Потом студентов учить будет. А пение – в часы досуга и на салонных вечеринках.  

По окончании Московской Петропавловской гимназии для мальчиков, где все предметы(кроме русского языка и литературы) велись на немецком языке, в тайне от родителей, он поступил в литературный институт. Экзамены у него принимал сам Брюсов. Валерий Яковлевич спросил  Р.А., читал ли тот Пушкина, и на какой реке стоит село Михайловское. Пушкина в семье читали и любили, но Роберт, готовясь к институту летом 1925года, больше читал Маркса и потому замешкался. Кто-то из преподавателей подсказал: «На бреге…» … «Сороти глубокой» подхватил  Роберт. 

«Я вижу, Вы Пушкина читали. Беру Вас в мой институт».

Дома радостное известие о поступлении встретили, мягко говоря, сдержанно. «Ты стал самостоятельным? Ты вырос?» - говорила Мария Оскаровна – «Значит, мы стали старые и ты должен нас кормить. На ужин и завтрак  у нас ещё хватит сил и средств, а завтрашний ужин должен купить ты».

На следующий день мой дед поступил кочегаром на Богородскую узкоколейную железную дорогу. 

Богородск (ныне Ногинск) находится в 50 верстах от Москвы. 

Рано утром, почти ночью, на паровике в Богородск, там тяжелая, пыльная и жаркая работа возле паровозной топки, после  обратно в Москву на лекции в институте, вечером поэтический кружок. Так почти год.                                                                         

Наконец, Бруно Александрович, поняв, что мальчик скорее умрёт, чем отступится, уговорил его перейти мастером цеха на   текстильную фабрику в Сокольниках, где сам был Главным инженером. Вплоть до  окончания института Роберт работал там, в красильном цехе, отвечая за работу 300 человек.

В двадцать, будучи мастером уже 3х красильных цехов, работая внештатным корреспондентом в нескольких редакциях,  взял на фабрике отпуск, а в редакциях задание на серию очерков о Волге и о горном Кавказе.  Планировал спуститься на пароходе от Нижнего Новгорода вниз до Астрахани, там по Каспию до Махачкалы, оттуда к предгорьям Казбека, где должен был соединиться с группой грузинских альпинистов, готовых к восхождению на Казбек. 

Вышло иначе. В Астрахань Роберт прибыл уже женатым человеком. От восхождения отказался. Евгения Дмитриевна Плетнер-Белаго была женщиной невероятной красоты, глубочайшего ума и таланта. Дипломат, журналист, японовед, при этом натура страстная и романтическая она мгновенно покорила сердце Р.А. И сама, хоть и была значительно старше Роберта, увидела в нем человека  взрослого, духовно близкого и любила его без памяти.

По возвращении Роберт оставил работу на фабрике и поступил штатным корреспондентом в ТАСС (Телеграфное агентство Советского Союза). Работал в газете «Известия». Одновременно, благодаря знанию языков,  служил в ВОКСе (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей), референтом по Скандинавским странам. Изучил датский и норвежский.

В 1931 г. родился сын Феликс.

В 1932 г. вышла первая его книга «Осушение моря». Это серия очерков о Голландии.

Тогда же был призван в армию, где получил военную профессию геодезиста и топографа, что в последствии очень ему помогло в жизни.

С 1937 г. преподавал иностранные языки в Военной академии им. Куйбышева.

С началом войны ушел на фронт. Служил в Гатчинской дивизии помощником командира разведроты на Ленинградском фронте. Бывал в рукопашных схватках, ходил в тыл к противнику, добывал «языков», устраивал разведки боем.

Награждён Орденом Отечественной войны 1ой степени. Орденом Красной звезды. Медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда»

Был трижды ранен и дважды контужен.

Евгении Дмитриевне прислали «похоронку». «Штильмарк Роберт Александрович пал смертью храбрых в боях за Родину». Она не поверила. Знала, сердцем чувствовала, что жив. Через два месяца после похоронки пришло письмо из госпиталя.

Его, действительно сочли убитым. Тяжело раненого в ногу разрывной пулей, Роберта волокли два санитара. На фоне жухлой болотной травы, торчащей из снега, белые маскхалаты скорее служили мишенью, нежели маскировкой. Было видно, как финны устанавливали миномёт. Группа была вынуждена залечь. Лейтенанта Штильмарка уложили на болотную кочку. Первая мина – 50 метров перелёт, но направление верное. Рядом с лицом  несколько ягод клюквы. Очень хотелось пить. Божественный вкус примороженных ягод. Вторая  мина – 25 метров недолёт. Боевой офицер прекрасно понимал, что такое пристрелка. «Копец»,  это была последняя мысль, прежде, чем Мир кончился.

Очнулся он через 2 месяца в тылу, в госпитале. Оба санитара, что тащили его, были убиты взрывом. Самого же Роберта перебросило взрывом через ручей Серебряный. 

После боя другая группа санитаров подбирала убитых и раненых. Лейтенант, переброшенный на другой берег Серебряного не подавал признаков жизни. Документы его были переданы в штаб, а тело потащили к братской могиле. По дороге он застонал, был отправлен в медсанчасть, а оттуда в госпиталь по «Дороге жизни». 

Там где Нева вытекает из Ладожского озера, на острове образованном двумя её рукавами, стоит  крепость, построенная  Московском князем Юрием Даниловичем в XIV веке.  Называлась Орешек. Построена была для защиты от шведов. Два столетия  простояла она неприступной. В XVI веке, после полугодовой осады крепость была сдана. От 300 человек гарнизона осталось 6. Шведы назвали её Нотебург.  В восемнадцатом веке Петр 1, совершив невозможный переход от Белого моря до Ладоги через Карельский перешеек (160!! километров по суше, через тайгу с двумя фрегатами за две недели!), неожиданно появившись в тылу шведов, взял Нотебург штурмом. Название дал Шлиссельбург – Ключ город. Повелел хранить город, как зеницу ока. Однако со строительством в устье Невы Петропавловской крепости, а затем Кронштатских укреплений, Шлиссельбург утратил своё значение, как фортификационное сооружение. Мощная крепость оказалась глубоко в тылу. Использовалась в качестве тюрьмы. Была одной из самых страшных и суровых тюрем в России. Однако именно благодаря Шлиссельбургской крепости во время второй мировой войны, немцам не удалось сомкнуть кольцо вокруг осажденного Ленинграда. Защитники древнего Орешка три долгих года удерживали старые стены и главное ДОРОГУ, летом по воде, а зимой по льду Ладожского озера. «Дорога жизни». По ней в город поступало продовольствие, боеприпасы и лекарства. По ней были вывезены десятки тысяч раненых. В том числе мой дед. А значит,  и я появился на свет благодаря защитникам этой дороги. На их могиле огромный куст белых цветов кланяется до земли павшим войнам. Поклонимся и мы…

После госпиталя в конце 42го года, старший лейтенант Штильмарк был направлен в Ташкент. В Ташкентском пехотном училище преподавал курсантам геодезию и топографию. Там же в эвакуации находилась Евгения Дмитриевна и сын Феликс.

В 43м был переведён в Москву, преподавать на курсах «Выстрел».

В 44м, отличившись при сдаче экзаменов в полевых условиях, получил звание капитана и назначение на работу в Генеральный штаб, в редакционно-издательский отдел. По долгу службы ему приходилось бывать на фронтах,  заниматься аэрофотосъёмкой, составлять карты, переводить с нескольких языков редактировать и корректировать штабные документы, приказы, сводки, донесения и т.д.. 

Под руководством генерала Кудрявцева им была подготовлена и написана книга «Глубокоэшелонированный прорыв обороны противника». После одобрения книги И. Сталиным (как Верховный Главнокомандующий он просматривал все книги такого содержания) книга  была издана и засекречена.

В этом же году от сердечной недостаточности умерла Евгения Дмитриевна. 

Тяжело переживая смерть любимой жены, Роберт был даже рад непомерным нагрузкам на службе. Они отвлекали от боли душевной. Работал по 16-18 часов, иногда и больше. Бесконечные сводки, карты, уточнение линии фронта, редактура и корректура оперативной информации, переводы с нескольких языков и огромная ответственность, ведь ошибки были недопустимы и не прощались. 

Ошибок не было. Была немецкая фамилия и чья-то злая воля. Второго апреля 1945 года накануне Дня Рождения он был арестован по обвинению в антисоветской агитации. Так началась новая страница его жизни – страшная и скорбная.

Его доставили сначала на Лубянку, во внутреннюю тюрьму. Лишили погон, портупеи, всех знаков отличия и даже пуговиц и хлястиков на всей одежде.

                                  Оставив щи нетронутыми в чашке,

                                  Уставясь тупо в щели потолка,

                                  Не мог забыть, как звёздочку с фуражки

                                  Срывала равнодушная рука…

                              …Вот он сидит, в каком-то среднем чине,

                                  Тот, кто всю жизнь мою положит на весы…

                                  И, кажется, что замерли отныне

                                  За обшлагом его трофейные часы.

                                  Его медалькам не грозили пули!

                                  Он кровь мою на грудь себе надел!

                                  И в кресле он сидит… не потому ли, 

                                  Что никогда в окопе не сидел!..

                            (из стихотворенья Р.А. Штильмарка)

«Унизить до потери человеческого достоинства… Напугать… Внушить новичку сознание его вины и неотвратимости неизбежной кары. Парализовать волю к борьбе. Создать ощущение обречённости, полной безнадёжности любых видов протеста и сопротивления…

…Таков внутренний смысл тех манипуляций и процессов, что сопровождают на Лубянке приём каждого нового арестанта с воли». («Горсть света». Р. Штильмарк).

Через несколько дней его перевели в Лефортовскую тюрьму. Пошло следствие со всеми «положенными» в то время зверствами. С чудовищным психологическим давлением, пыткой бессонницей, запугиванием, передёргиванием сказанного и ударами сзади сапогом по щиколотке. 

После трёх месяцев истязаний он был вызван из камеры «с вещами». После долгого ожидания в одиночном боксе, привели в почти пустую комнату, где ему прочитали вслух следующую бумагу:

«…Особое совещание постановило: Штильмарка Роберта Александровича 1909г.р. беспартийного… звание… должность… за клеветнические высказывания о советской действительности… согласно ст. 58-10, часть II УК  РСФСР подвергнуть заключению в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 ЛЕТ, С КОНФИСКАЦИЕЙ ИМУЩЕСТВА…»  

Он даже не очень удивился. Было очевидно, что страна вступает в новую полосу террора и массовых гонений.

Дальше пошли этапы и лагеря. Сначала подмосковные – Ховрино и Гучково. Туда к отцу иногда приезжал 14 летний Феликс. Оставшись беспризорным,   мальчик скитался, жил впроголодь. Что бы, хоть чем-то порадовать папу, собирал по электричкам окурки, вытряхивал их в кулечек из обрывка газеты, и табак этот вёз, как гостинец. В условиях лагеря и такое подношение было серьёзной помощью.

Бесчеловечная сталинская машина перемалывала всех попавших туда людей – специалистов самых разных областей – пекарей, поэтов, химиков, строителей, железнодорожников, артистов, военных, портных, музыкантов, инженеров, авиаконструкторов, переводчиков и т.д. и т.д. в ГУЛАГовских работяг. Подневольный рабский труд должен был, по мнению сталинских «воспитателей» исправить «закоренелых преступников» и превратить их в активных строителей коммунизма. Образование и опыт работы не давали больших шансов получить работу согласно профессии и квалификации. Часто лес валили академики и поэты, а научные разработки возглавляли  полуграмотные техники. Всё зависело от фортуны, лагерного начальства и умения зека выживать.

Кем только не пришлось работать з/к Штильмарку. Таскать брёвна, грузить баржи, вытаскивать готовый кирпич после обжига, на том же кирпичном заводе в Гучково быть заведующим лабораторией. В Ховрино, в лагере, где в числе заключённых содержались и пленные немецкие специалисты,  пригнанные для обслуживания трофейных немецких заводов, ему повезло. Работал переводчиком и технологом. 

Вскоре стало понятно сколь зыбко лагерное счастье. За отказ от сотрудничества с местным опером (он требовал от деда доносов на «вольняшек», работавших в зоне), хорошая работа и более-менее сытое житьё в подмосковном Ховрино сменилась этапом в Коми АССР, в посёлок Абезь. Местные жители называли себя АБЕЗЬяне и состояли на 90 % из зеков и на 10 из… бывших зеков.

Там пришлось, стоя по колено в воде, вытаскивать из реки сплавляемый лес. Господь, однако, хранил его. Абезь была одним из пунктов строительства заполярной железной дороги. Нужны были переводы статей западных учёных о строительстве железных дорог в условиях вечной мерзлоты. З/к Штильмарк был назначен переводчиком технической литературы и зав. библиотекой. Так прошли два года. Одновременно работал в местном ансамбле КВО (культурно-воспитательный отдел). Состав ансамбля из зеков был настолько силён, что их силами был создан настоящий профессиональный театр. Даже два. Музыкальной комедии и драматический. В труппу входили такие яркие таланты, как Леонид Оболенский – актёр, сценарист и кинорежиссер. Всеволод Топилин – пианист, концертмейстер скрипача Ойстраха. Главный дирижер Одесского оперного театра Чернятинский. Зам. Главного художника Мариинского и Александринского Театров Дмитрий Зеленков. Певица Дора Петрова и многие, многие другие таланты. Сам Роберт Штильмарк  там, по его выражению «режиссерствовал и завлитствовал». 

Труппу музыкального театра перевели в город Игарка. С ней прибыл туда и Роберт Александрович. 

Были поставлены и блестяще сыграны такие спектакли, как «Холопка», «Раскинулось море широко», «Цыганский барон», «Двенадцать месяцев», «Наталка Полтавка».

«Ему выпала роль заведующего репертуарно-литературной части, вместе с функциями дежурного режиссера, администратора, чтеца, лектора и конферансье. Перед спектаклями часто приходилось выступать с пояснениями, если шли отрывки из «Лебединого», «Русалки» или венских оперетт.

Он выходил на просцениум перед занавесом, видел перед собой уже затемнённый зал с голубыми лампочками у запасных выходов, обращался к плотным, до тесноты заполненным публикой рядам и воистину забывал в эти минуты, пока рассказывал о Пушкине, Толстом , или Даргомыжском, какая пропасть отделяла его, бесправного зека, от сидящих в зале. 

Подчас это столкновение противоречивых эмоций – творческой радости и человеческой униженности – достигало трагической остроты  и вело к эмоциональным взрывам. 

…Когда публика, потрясённая красотой декораций к пьесе «Раскинулось море широко», устроила талантливому художнику-ленинградцу десятиминутную овацию, выкрикивая его имя, известное стране, а тупица из Политотдела запретил ему выйти и поклониться со цены, чаша долготерпения этого выдающегося мастера переполнилась, и он повесился в служебной уборной ».  ( Р. Штильмарк. «Горсть света»).

Днем люди работали в здании театра, а на ночь их, под усиленным конвоем,  отправляли в зону. 

«Что бы «ахтеры» не забывались, их точно так же, как и «анжинеров», частенько поднимали ночью по сигналу аврала на разгрузку угля. Производилась она пудовыми лопатами с железнодорожных платформ в Абези или с барж в Игарке. После разгрузки требовалось ещё и «очистить габариты», то есть отбросить угольные холмы в сторону… В Игарке, разнообразия ради, поднимали театр и на разгрузку судов с лесом». («Горсть света»). И это после двух репетиций и спектакля, а порой и двух в день!

И всё же театр гремел и занимал на всех конкурсах первые места. Была доведена до генеральной репетиции «Сильва», и на этой именно работе Политотдел добился закрытия театра. Дабы не создавать излишнего авторитета заключённым исполнителям.

С этого момента начинается цепь событий удивительных, повлиявших на дальнейшую писательскую судьбу моего деда. История эта, после перестройки, получила широкую известность не только у нас в стране. Обросла слухами и нелепыми домыслами. Я не смею повторять рассказы людей непосредственно в них участвовавших и привожу выдержки из статьи Феликса Робертовича Штильмарка «Небольшой детектив о большом романе», основанной на письмах его отца  к нему.

«…Послушаем самого автора. Цитирую страницы из его письма, посланного мне летом 1953г. из Енисейска.

«Поехали мы 7 мая 1950 г. дремучей тайгой, скорее таща на себе по двухметровому плотному снегу, пять штук тяжелых ЗИСов, чем тащимые ими. Ехали мы так называемым «зимником», т.е. по следу, попросту, проложенному трактором в снегу и уже несколько разъезженному машинами, завёзшими на трассу первых пионеров незадолго перед нами.

Я освобожден самим коллективом от таскания буксующей в снегу машины, поэтому занимаюсь эстетической оценкой здешней природы. Т.к. настрение неважное, то всем от меня достается: зайцам – за беспочвенный эстетизм и беспринципный формализм в окраске и походке, отдельно стоящему красивому кедру – за мотивы нездоровой индивидуальности и отрыв от массы (леса), лесному озеру – огромному, сказочному и тихому – за диспропорцию, нездоровую красивость и т.д. Вдруг справа от «дороги» возникает очередной кол с номером 33.

Здесь с наших пяти ЗИСов очень много народу высаживалось, больше ста человек. Встречал вновь прибывших какой-то майор, еще человек в кожанке с лейтенантскими погонами и некий плотный мужчина в авиашлеме (даже с ларингами) и кожаной шубе, с лицом энергичным, важным и со стальным блеском в глазах. Я решил, что он здесь – высшее начальство, ибо майор был с ним почтителен.

Дня через три, когда силами вновь прибывших быстро возникла вторая высокоусовершенствованная палатка с внутренними отсеками, переборками и т.д., за мной прибежал человек, который сказал, что меня вызывает начальник колонны, но оказалось, что вызов ещё выше… Ибо, войдя в деревянный отсек, устроенный в одном из углов палатки, я увидел на стене знакомый авиашлем, а на табурете (заметь, табурете, когда кроме еловых лап и чурбанов ничего ещё не имелось), перед тумбочкой ( оцени и это!) восседал сам… мужчина со стальным блеском в очах.

Командовал здесь он, решал – он, миловал и казнил – он. Звали его Василий Павлович Василевский, или просто «дядя Вася», хотя дядей он мог быть разве что тебе. Слово этого дяди Васи было здесь первым, последним и окончательным. 

Так вот к сему мужу и ввели меня в отсек. Вот примерно (а кое что и дословно) каков был мой первый разговор с В.П.

- Здрасьте, Роберт Александрович! Очень приятно с вами познакомиться. Вы ведь литератор?

- Да, право не знаю. С одной стороны, до некоторой степени, видите ли, да, но с другой стороны, понимаете ли, как бы сказать и не совсем, так что в целом…

- Нет, вы литератор. Так написано и так мне сказали.

- Ну, хорошо. Но это как, не очень плохо?

- Нет, нет, совсем наоборот, это очень даже прекрасно... Как вы, Роберт Александрович, относитесь к романтике?

- К романтике? Это в каком смысле?

- Ну, к рОманам. Которые художественные.

- Ах, к «рОманам»! Послушать интересуетесь?»

Однако Василевский вызвал к себе отца не для того, что бы тот пересказывал ему сюжеты приключенческих романов. Этот действительно всесильный человек (он был заключенным, но оформлял наряды на работу, и от него зависели объёмы, нормы и т.д., что в условиях лагеря имело огромное значение) предложил отцу написать роман, который, выдав за свое детище, хотел послать в Москву Сталину в надежде на досрочное освобождение. Василевский, как вы уже, надеюсь, поняли, к сочинительству был мало способен. Правда, по воспоминаниям отца, он показывал ему тетрадку, куда заносил фразы типа «По улицам города Берлина ехала чёрная карета с потушенными огнями. Граф держал графиню за бедро» и т.п.

К счастью, Василевский не преувеличивал свои литературные способности и полностью доверился «соавтору» Единственными его требованиями были следующие: действие должно происходить за пределами России и не раньше, чем  200 лет тому назад. Что было делать отцу, во многом зависящему от предприимчивого нарядчика? И он согласился писать…

«Поселился в бане, ещё больной, начал 17 мая. Придумал «концепцию», начал я писать часов по 6 в день, потом по 12, потом доходил до 20.

Не буду рассказывать, какие дикие были трудности, как постепенно я полюбил это незаконное детище, как в той избушке рождались главы об Италии, об Африке, об Америке…

…Я вставал под утро, затоплял в своем «бунгало»железную печурку, бухал туда банку солярки, «густо» одевал ноги ( пол всегда мёрзлый), зажигал три лампы, одну со стеклом из литровой банки, другую без стекла и одну коптилку для прикуривания. Отрегулировав эти три светильника, я брал листки почтовой бумаги, и… исчезали бревенчатые закопченные стены хижины, они сменялись синими волнами океана, палубой брига «Орион», морскими сражениями, придворными балами и бизоньими охотами».

При всех неимоверных тяготах того периода все объективные условия способствовали творчеству. Колонна перекочевала на новое место, а отец остался в своей баньке-бунгало в качестве сторожа склада горюче-смазочных материалов. Он был там совсем один, относительно обеспеченный пропитанием (хотя и очень скудным) и даже куревом. Такое полное одиночество и сосредоточение позволило ему в довольно короткий срок раскрутить спираль сюжета, дав полную волю своей буйной фантазии, причем приходилось держать в голове тысячи, если не десятки тысяч имен, дат, исторических событий – без единого справочника.

«Бессонница меня мучает со времён работы над «Наследником».Слишком привык я работать моментами, писать урывками, вскакивать, что бы записать мысль или найти выход из безвыходной ситуации. Так во сне я увидел слово «Бультон» -  зеленой краской на кирпичной стене и, обрадовавшись, заставил себя проснуться и записать слово, как название выдуманного мною города. Может быть, тебе удастся прочесть эту эпопею, рожденную неволей, тоской, странной прихотью графомана-сидельца, необходимостью про запас «заготовлять» авантюрные ситуации и иероглифами смеяться над собой и над судьбой».

«…У меня не было ничего, кроме папирос, чернил и тоски: поэтому, что бы написать, мне нужно было вызвать в сознании образ, картину. Когда я её вызывал, я старался её запечатлеть на бумаге. Многое происходило не так, как я хотел: это от меня не зависело. Герои действовали передмоими глазами по-своему, а я это фиксировал, как умел…

                                      Моим рождённые словом

                                     Гиганты пили вино

                                     Всю ночь. И было багровым

                                    И было страшным оно…( Н. Гумилёв)

..Это всё-таки удивительное чувство: родить героя  и сделать его конкретным для других людей.»

«В конечном итоге15 июня 1951г., т.е. через год и два месяца трехтомный роман был готов и получил название «Наследник из Калькутты». Я хохотал до слёз над этим титулом Но когда рукопись идеально переписанная была переплетена в три шелковых переплёта, снабжена самодельной картой, виньетками, схемой морского боя и хорошо вычерченными титульными листами, все это приобрело импозантный вид…».

«Василий Павлович получил от своих приятелей совет – не выступать в качестве единоличного автора («не сумеешь ты, друг, отстоять свое авторство» - так сказали ему его консультанты).  И вот, на обложке «Наследника» В.П. внес мою фамилию чернилами книзу от тушью начертанной фамилии Василевского».

Времена менялись. Деда отправили в ссылку в город Енисейск. Со сменой начальства Василевский потерял свое всевластие, на обыске у него отобрали рукопись, так и не отправленную Сталину. Как впоследствии выяснилось, она оказалась в Москве, в отделе культуры КГБ СССР. Василевский разыскал Р.А. в Енисейске и предложил подключить Феликса к поискам книги. В.П. и дед выслали  ему свои доверенности.

«…Не без усилий я заставил себя пойти в некоторые официальные приемные, отстоять в них обычные в ту пору очереди. В конечном счете поиски привели меня в большое здание на Садовом кольце, где вежливые люди в военной форме вручили мне три искомых заветных тома. «Отнеситесь к этому бережно, молодой человек, не потеряйте. Мы тут все читали и просим передать добрые пожелания авторам».

Я понес книгу к своему благодетелю и покровителю доценту МГУ Александру Николаевичу Дружинину. Выслушав всю историю, он стал звонить Ивану Антоновичу Ефремову, с которым был близко знаком. Мне был дан адрес. Не без робости вручив хозяину первый том, я  спросил когда можно принести следующий. «Как, это еще не все» - ужаснулся писатель. «Ну, позвоните в конце месяца».

Однако не прошло и недели, как меня разыскал Дружинин, что Ефремов требует звонить срочно. «Куда вы пропали!» - закричал Иван Антонович- «несите скорее продолжение». Позже выяснилось, что первым читателем был не он сам, а его сынишка. Первый же том прерывался на самом интригующем месте. Понятно его нетерпение.

Зато Ефремов взял на себя роль первого рецензента «Наследника» и представил его Детгизу (Детское государственное издательство). Вопрос об издании книги решался трудно. Но, в конце концов «Наследник» вышел в свет без значительных сокращений.

Книга вышла под двумя фамилиями. Весной 1959 года Детгиз  обратился в народный суд с целью установления авторства книги «Наследник из Калькутты». Авторство было установлено, и вскоре в Алма-Ате вышла книга с единственной фамилией подлинного автора. Василевский же получил значительную часть гонорара, за создание условий для автора. 

Дед уже не сворачивал с писательского пути. 

В 1962 году в издательстве «Мысль» вышла книга «Повесть о страннике российском» (о купце-путешественнике Василии Баранщикове), с предисловием академика Н.И. Конрада.

Много сил потратил он на большую книгу о русских городах и памятниках архитектуры. «Образы России» («Молодая гвардия» 1967год). Образы дед считал своей большой творческой удачей. К тому времени он был уже членом Союза писателей, много ездил по стране со своим фотоаппаратом, делал снимки для «Образов», встречался с людьми. Ратовал за сохранение памятников старины и природы, за чистоту родного языка.

Дальше выходят «Пассажир последнего рейса» (1974), «Звонкий колокол России» (1976г. о Герцене), «За Москвой-рекой» (1983 о драматурге Островском).

С зимы 1970 года по весну 1981 он пишет «в стол» роман – исповедь «Горсть света». Зная, что вещь не может быть напечатана, тем не менее считал её своей главной книгой и работал над ней 11лет без какой либо надежды, что она увидит свет. 

Через два месяца после смерти писателя, рукопись  «Горсти» была изъята органами КГБ. Обыск проходил одновременно в 9 местах, где были перепечатанные экземпляры книги. Единственный экземпляр удалось сохранить моему отцу – Дмитрию Робертовичу. Он, предвидя такую возможность, спрятал рукопись в доме у своего друга Сергея Хомякова, внука генерала КГБ. Там никому в голову не пришло её искать. Именно по этому экземпляру, сохраненному в целости дядей Сережей, «Горсть света» в 2001году издана в издательстве «Терра».

Я рассказал о деде ничтожно мало. Он был человеком незаурядным, сильным и необыкновенно талантливым. Родившись в лютеранской семье, более тяготел к православию. Тем более, что его отец воевал с немцами (1ая мировая), а мальчик должен был молиться о ПОБЕДЕ на языке врага… 

Шести лет от роду он попросил родителей разрешить ему пройти таинство крещения по православному обряду, что и было сделано в Решемской церкви  (что впоследствии, спасло его от национальной ссылки). Больше всего на свете он любил Россию. Русское ансамблевое зодчество, русскую историю и русскую литературу. И знал их как никто другой. И передавал эти знания и любовь  неравнодушным людям. Считал это своим долгом и радостной обязанностью. Он ехал читать лекцию о русской культуре, когда изношенное войной, лагерями и подвижнической литературной жизнью сердце остановилось. 30 сентября 1985года на православный праздник Веры, Надежды и Любви. В этот день на Введенских горах в Москве светло и тихо. Только шуршит под ногами облетевшая краса старых кладбищенских клёнов.

Библиография Р.А. Штильмарка.

• Осушение моря (Голландия) (1932). 

• Наследник из Калькутты (1958). 

• Повесть о страннике российском (В. Баранщикове) (1962). 

• Образы России (1967). 

• Пассажир последнего рейса (1974). 

• Звонкий колокол России: Герцен. Страницы жизни (1976). 

• За Москвой-рекой: А. Н. Островский. Страницы жизни (1983). 

• Горсть света (2001). 

• Статьи, очерки, рецензии.

​- -   

​(с) Shimanski