Александра.
(Мужественная, Защитница – (пер. с греч.)).
Предисловие
Эта история была услышана нами лет десять назад. Тогда, в 2008 году, в России президентом был объявлен Год семьи и мы собирали и записывали сведения о славных родах села Крутихи. Нас до глубины души потрясли факты из биографий представителей семейства Школдиных. Страшно было представить, что в семье, где из поколения в поколение у каждого ребенка рождалось по не менее 10-12 ребятишек, к началу 20-го века в роду осталось только две женщины, рожденные до Великой Отечественной войны. А остальных выкосили революция, репрессии, голод и войны. И все эти годы нами вынашивалась идея рассказать историю о жизни славной матери рода Школдиных, о судьбе Александры Семеновны на подмостках театра. И вот, настал тот момент, когда в честь 70-го юбилея Великой Победы Крутихинский народный театр воплотил идею поведать людям о великой Крутихинской женщине на театральной сцене. Культработники Крутихинского районного Дома культуры воспользовались материалом, основанном на реальных событиях. Сценарий был написан вашим покорным слугой. А режиссером-постановщиком стал Дмитрий Федорищев. Спектакль не единожды показывался в селе, а также был представлен на краевой сцене. Эта работа Крутихинского народного театра была признана одной из лучших на краевом фестивале театральных работ в 2015 году и получила Диплом Лауреата. В 2017 году Александре Семеновне Школдиной, матери, которая пожертвовала ради Победы в ВОВ своими пятью сыновьями и мужем, благодарными крутишанами, в центре села Крутиха был установлен памятник, первый и пока единственный в Алтайском крае. Рассказ, представленный вашему вниманию, был написан по мотивам сценария к спектаклю «Материнскому подвигу слава». Это повествование мы хотим посвятить всем женщинам, нашим землячкам, которые вырастили и пожертвовали самым дорогим, самым сокровенным - своими детьми ради спокойствия наших граждан, ради мира в нашей стране.
Новая жизнь
Этот славный род появился на Алтайской земле в те далекие времена, когда крестьяне из европейской части великой России бежали на просторы Сибири от нищеты и безысходности за счастьем, богатством и благополучием. Так и предки наших героев Шуры и Киприяна обосновались в середине 19-го века на берегу многоводной Оби, в селе Крутиха, привезя с собой свой немудреный скарб. Но главным богатством переселенцев были дети…
Осень в тот год выдалась долгая, теплая, с днями, мало отличавшимися от летних. Из ограды за калитку выползла уставшая старуха, чтобы погреть свои старые косточки под последними жаркими лучами бабьего лета. При этом она то что-то тихо бормотала, то начинала напевать, то чему-то сама себе улыбалась. Она вскидывала свои тускло-серые, некогда яркие и искрящиеся, глаза к солнцу, жмурилась, изредка громко и зычно чихала, и каждый раз при этом неистово крестилась и шептала молитвы. Старуха только что приняла на свои руки очередного внука. Роды были тяжелыми, но все закончилось с Господней помощью благополучно, невестка и новорожденный внучок крепко спали после выпавших на их долю испытаний. Шаркая растоптанными чунями, она с трудом добралась до уличной лавочки, кряхтя и охая, присела на нее, чтобы отдохнуть и отдышаться. Немного спустя, старушка разомлела, начала «клевать» носом и, наконец, провалилась в глубокий сон. Старый черный, местами прошорканный и съеденный молью платок сбился и сполз на морщинистое, потемневшее от многих прожитых лет, лицо. Ее большие жилистые натруженные руки, переплетенные выпуклыми серо-синими венами, спокойно лежали на деревянной палке-клюке. Сколько времени немолодая женщина спала, то никому не ведомо, но проснулась она резкого неразборчивого шума и детского гвалта. Сквозь пелену сна до старухи дошло, что ее кто громко, на разные голоса, звал:
- Бабушка, бабушка, вот ты где! Бабусенька, а скажи, кого маманя родила нам, братишку аль сестренку?
С трудом соображая, что происходит вокруг и, еще не понимая, от чего все ее тело прошибает озноб и сердце готово вот-вот выскочить из груди, старушка окинула малоосмысленным взглядом окруживших ее внуков. Постепенно ее сознание возвращалось из небытия, и страх сменился гневом. Наконец-то она окончательно пришла в себя ото сна и, поначалу, взялась было бранить ребятишек. Ну, а затем, стала понемногу успокаиваться, голос ее становился теплей, взгляд ласковее и, в конце концов, лицо ее совсем просветлело, и старушка заулыбалась своим ненаглядным, своим самым лучшим на свете детям. Чувства горячей любви к своим внучатам взяли верх над собственным испугом, и душа ее вновь наполнилась тихим счастьем и покоем. Услышав от бабушки, что у них появился очередной брат, ребятня дружно захлопала в ладоши, запрыгала вокруг нее, издавая восторженные и громогласные звуки. Когда первая волна радости схлынула, внуки стала вновь стали приставать к старушке с расспросами.
- Бабуленька, а расскажи нам, мы откуда взялись, как на свет появились? А какие мамка с папкой молодыми были, расскажи! Про свадьбу, про свадьбу родительскую расскажи!
- Угомон вас возьми, оглашенные! Ишь, неслухьянные, расщебеталися! Так напужали, что чуть разума с вами не лишилася. Ну, Бог с вами, слухайте.
Дети окружили свою бабушку плотным кольцом, кто-то присел рядышком на лавочке, кто-то взобрался на забор, некоторые присели на корточки перед старушкой, а самый младшенький вскарабкался ей на колени. Все приготовились слушать любимые бабушкины истории о давних временах, о своих родителях, о родителях их родителей. Рассказы эти уже давно стали в их большой семье лучше всяких сказок и слушали их внуки, раскрыв рот и затаив дыхание. А иногда даже, когда у взрослых было хоть немного свободного времени, и они присоединялись к малым, чтобы в сотый раз послушать историю всего рода и своего семейства.
- Как приехали деды да бабки наши в Крутиху, начали они избы строить да землю пахать. Работали помногу, урожай хлебушка в те года большой был, а скотинка как знатно плодилася! А дитев посколько рожали! Вот двенадцать было ребятишек у Школдиных, а у этих двенадцати ишо двенадцать. да так и прижился на алтайской земле род наш. Вот и родители ваши выросли в работящих больших семьях…
- Про женитьбу, про женитьбу расскажи мамкину и папкину!
- Веселая свадьба была у родителев ваших. А родни на ней скоко много было! Благо в каждой семье рождалоси в те времена больше десятка ребят. Ох, и красавица мать ваша Александра Семеновна была по молодости, и батька Киприян Иванович статным парнем удался. Богатое приданное было у невесты, да и жених был из семьи с крепким хозяйским достатком. Счастливо зажили Шурочка и Киприян. Дом построили, мельницу завели, скотинки расплодилось полон двор. И стала Семеновна вас рожать, дарить, значить, своему мужу любимому по ребеночку кажный год, да через год. Так и дожили до коллективизации, в колхоз вот ноныча вступили…
Тут старушка глубоко задумалась, ее мысли улетели в далекое прошлое, а затем ее воспоминания стали тускнеть и исчезать, и ее сознание вновь провалились в дремоту. Тело ее обмякало, голова клонилась набок. Малыш, сидевший у нее на коленях, не понимая, что происходит с его бабушкой, дернул ее за кончик платка. Старушка вздрогнула и спохватилась.
- Ах вы, окаянные! Заболтали старуху совсем! А ну-ка, дел скоко не переделанных, батька с работ скоро вернется, а ничего дома не сготовлено, не прибрано, не постирано. Ступайте в хату, да тише там, не разбудите малого! А вы, девки, на пруд бегите белье полоскать. Бабы наши, деревенские, давно, поди, уж там.
Ребятишки хорошо знали, что бабушку в ни в коем случае нельзя ослушаться, уж больно она в гневе сердита, может и клюкой своей грозной отходить. Ребята вспорхнули стайкой и разбежались каждый по своим делам. У всех в большой семье были свои обязанности и не выполнить их вовремя никому и в голову не приходило. Малыши, от трех годков до шести, те, которых еще не шибко загружали домашней работой, помчались за околицу навстречу отцу, чтобы первыми успеть донести ему радостную весть о только что появившемся новом члене семьи.
Молодой мужик Киприян шел с косой с поля. Шел он бодро, Бог его силушкой, слава Ему, не обидел. «Сегодня славно поработал. Сена наготовлено вдоволь, теперь уж Буренка наша не затоскует в долгие зимние ночи, сытая будет. А если ей хорошо, то и ребята наши здоровые будут», - так он размышлял, широко шагая по полевой и пыльной дороге. А на душе все ж было тревожно. Да и есть от чего тревожиться. Перед уходом по рассвету на сенокос, он с волнением наблюдал за спящей женой. Уж больно сильно она сегодня во сне стонала. Никак срок родин подходит. Своих ребятишек он заприметил, как только взобрался на пригорок. Они бежали к нему со стороны деревни, размахивали руками и что-то громко кричали. В сердце у Киприяна что-то екнуло. Это чувство было ему, ох, как знакомо, так екало каждый раз, когда у него появлялся на свет еще один ребенок. Ребятня неслась навстречу ему, поднимая босыми ногами высокий столп пыли. Когда они приблизились к нему, он наконец-то смог разобрать, о чем так возбужденно и радостно кричали ему дети.
- Батька, батька! Маманя еще одного ребеночка народила! Ура-а!, - проорали голосами на срыве его родимые и вихрем пронеслись мимо него дальше разносить радостную весть по всему селу. Киприян остановился в растерянности и почесал затылок. Вот уж который раз Господь Бог одаривает его дитем, а он никак не может совладать со своими чувствами, похожими одновременно и на страх, и на радость. И еще какие-то, ему не понятные, смешанные переживания наваливались на Киприяна, от которых у него заходилось сердце, и какая-то неземная сила заставляла его душу то лететь ввысь, то проваливаться в бездну, то ликовать, то сжиматься.
- А кого родила-то? Девчонку аль парня? – крикнул Киприян толи вслед уже убежавшим ребятишкам, толи сам себе. - Энто каков у меня по счету будет? – продолжал разговаривать сам с собой счастливый отец, - седьмой аль восьмой? Побегу в сельсовет, зарехистрирую, заодно и узнаю, кого мне Шурочка на этот раз родила! Вот радость-то какая!..
Старуха осталась сидеть на лавочке опять одна, наслаждаясь полной тишиной и наблюдая за пустынной улицей. Но вот из переулка вышли деревенские бабы с ведрами на коромыслах. Они остановились недалече от Школдинского дома и тихо переговаривались о чем-то о своем. В конце улочки появился местный чудоковатый дедок, прозванный в деревне дедом Сарафанчиком за уникальную способность узнавать все местные новости наперед всех и разносить их по селу с молниеносной скоростью. По всему было видно, что он куда-то спешил, изрядно прихрамывая. Рана с Гражданской давала о себе знать. Он делал одной ногой широкий шаг, а вторая с трудом подтягивалась к первой, от этого походка его казалась немного смешной и делала старика похожим на кузнечика.
- Гляди-ка ты, Сарафанчик бежит. Видать новость свежую несет, ишь как ногой-то загребат, так зашаркивает, что аж борозду после себя оставлят, - заметила насмешливо одна из баб.
- Бабы, бабы, слыхали, у Киприяна с Шуркой пятый сынок народилси.
Последние слова деда долетели до слуха старухи. Никак об их семье балакают. Женщина напряглась, но четко расслышать, о чем говорили соседки со стариком, никак не удавалось, как бы она не вытягивала шею в сторону дороги. Она привстала со скамьи, тяжело опираясь на палку одной рукой, вторую руку приложила к уху. Нет, не разобрать. Потихоньку, едва передвигая ноги, старая заковыляла в сторону говорящих. Остановилась поодаль так, чтобы ее не заметили и продолжала внимательно прислушиваться. Старик, не видя Школдихи, громко и возбужденно продолжал делиться последней горячей новостью с бабами.
- А Киприян-то возьми его и опять Колькой назови!
- Как Колькой? У них же старшого Колькой кличуть!
- А вот так вот, Колькой! Говорит, будет Коля большой и Коля маленький! Вот чудно-то!
- Бывает же такое! Запутался совсем Киприян Иванович в своих ребятах!, - поздыхали бабы и пошли, покачивая головами, по своим домам. Старик, загребая ногой, поспешил вдоль улицы, чтобы продолжить, с каким-то необъяснимым упоением, делиться необычной вестью со своими односельчанами. Старуха осталась на дороге стоять одна, медленно переваривая только что услышанную информацию. Постояв немного, после недолгих раздумий глубоко вздохнула и направилась в сторону своей хаты.

Первый удар судьбы

Так и жили Киприян с Александрой, растили детей, работали в колхозе и про свое хозяйство не забывали, считались середняками…
Вечеряло. Шура накрывала на стол, металась от печи к столу и обратно. Она расстелила скатерть, поставила на стол чугун с дымящейся картошкой в «мундире», разломила каравай хлеба на крупные куски. Старшая дочь Анфиска нарезала соленых огурцов, сала, выложила в чашку прошлогодних груздей. Когда стол был накрыт, младшие, с позволения матери, расселись вокруг него и с нетерпением ожидали, когда вернутся с улицы отец со старшими братьями, чтобы уже, наконец, приступить к ужину. Киприян с сыновьями все не шли. Шура начала сердиться.
- Анфиска, ну-ка ступай, покличь отца вечерять, да Кольку с Михайлой поторопи! Скажи им, дескать, ждем мы их ужо к столу, накрыто.
Девочка-подросток легко выпорхнула за дверь. В открытом окне показался рослый, статный белокурый паренек с широкой приятной улыбкой. Он помахал рукой младшим сестренкам и братишкам и исчез из виду. Шура выглянула в окно и крикнула:
- Кузьма! Сынок! Иди ужинать! Опять не дозовешься! Бросай все, иди есть! Мальчишки за столом, изведенные ожиданием и видя, что мать на мгновение отвернулась от них, завели возню между собой. Шура среагировала мгновенно, схватила со стола большую деревянную ложку и слегка хлопнула ею по лбам сыновей.
- Угомон вас возьми! Микола, Василий, чего энто вы разбаловались. Вот сейчас батька придет, он вам покажет, как за столом озорничать!
Ожидание ужина затягивалось, не принято было начинать трапезу в семье Школдиных без хозяина. Но отца все не было. Очень уж ему хотелось сегодня закончить хлев ремонтировать. Будто спешил Киприян все дела в хозяйстве враз переделать. Один из малышей наконец-то не выдержал и схватил большую картофелину из чугунка и начал ее жадно откусывать и глотать крупными кусками, не пережевывая и обжигаясь. Матери стало жаль проголодавшихся ребятишек, и она не стала журить сына за то, что он не дождался отца, а лишь строго спросила:
- Василь! Ты что ж картошку с кожурой-то ешь? Ее же чистить надо!
- Ага, пока ее пошистишь, так и шошрут вшсе! Вон их школько голодных понабежало!
Ответ мальчишки потонул в взрыве хохота вошедших в дом старших сыновей и всех, кто находился в комнате. Дружный смех домочадцев прервал громкий гул машины за окном, а затем резкий звук тормозов. В дом влетела испуганная Анфиска.
- Мамка, мамка! Там люди в военном папку арестовывают!
Все замерли. Свет в глазах у Шуры начал меркнуть, стены покачнулись, и пол стал уходить куда-то из-под ног.
- Мам, мам, ты чего, - захныкал кто-то из малышей. Анфиса успела подставить матери стул, на который она, обмякая, повалилась. Растерянные ребята окружили мать. Не помня себя от навалившейся на нее тяжести, Шура взяла со стола чистое полотенце, положила в него картошку, хлеб, огурцы, завязала еду в узелок, медленно поднялась и направилась к выходу. Молчаливые и как-то сразу повзрослевшие дети поплелись вслед за ней.
Что было потом, Шура слабо помнит, ее память помогла вычеркнуть из подсознания многие последующие события, связанные с арестом ее мужа. В тот год, когда забрали Киприяна, семью Школдиных раскулачили. Записали крепкого хозяина во враги народа, свели со двора последнюю коровенку. Много мужиков хозяйственных в те недобрые времена сгинуло в безызвестности. И осталась Александра Семеновна одна, с восемью ребятишками, без любимого мужа, без своего сокола ясного, как она часто его называла, рыдая по ночам в подушку, без второго своего крыла. И не задумывалась тогда Шура, какие еще испытания уготовила ей судьба. Гнала прочь от себя горькие мысли ради детей, ради малыша, которого носила под сердцем.
Жизнь шла. Уже без отца родился девятый ребенок в семье, ее младшенький сынок Петруша. Подрастали старшие ребятишки – незаменимые помощники. Александра трудилась в колхозе от зари до зари, помогала строить светлое будущее молодой советской страны. А о Киприяне не было ни весточки! Так и жила она, трудясь, не покладая рук, растя детей и питая надежду на встречу с любимым мужем.
Война

Страшным горем обрушилось на Александру известие о начале войны. В первые же дни проводила она на фронт своих любимых сыновей Николая большого, Кузьму, Михаила, Василия, Коленьку младшего. Шура продолжала трудиться в колхозе и ждала, ждала своих кровиночек… Только вера в то, что ее любимые сыновья и муж обязательно вернутся домой живыми и невредимыми давала небывалую внутреннюю силу и помогала ей жить. Но судьбой ей было уготованы жестокие испытания. За четыре года войны в дом Александры Школдиной пришло… 6 похоронок.
- Весенним днем в избу твою
Весть прилетела,
Что первый сын твой пал в бою, сражаясь смело.
Не плачь, не плачь, старушка-мать,
Оставь кручину.
Ведь письма будут присылать
Еще четыре сына.
Школдин Кузьма Киприянович погиб в неравном бою 15 апреля 1942 года под Сталинградом
- Зимний ветер загудел
Над синим бором,
И сердце матери задел
Зловещий ворон.
О вас, погибших, боль-тоска,
Мои кровинки, дети…
Лишь три соколика-сынка-
Теперь у матери на свете…
Школдин Николай Киприянович (младший) погиб 5 декабря 1942 года.
- Уже зима звенела льдом,
Метель свистела.
Несчастье в материнский дом
Вновь прилетело.
- Три сына в землю полегли
Твои родные…
И снова в сердце матери вошли
Штыки стальные.
Школдин Василий Киприянович, защищая Ленинград, героически погиб в неравном бою 14 февраля 1943 года.
- Четвертый сын…
А кто ее утешить мог?
Одни березы.
Крепись, любимый твой сынок
Пройдет сквозь грозы!
Школдин Николай Киприянович (старший) убит 3 февраля 1944 года. Похоронен в Калининской области, Великолукский район, деревня Манаково, северо-западнее, 300 м, безымянная высота, могила № 3
- Закат обжег лицо
Сгорел на склонах,
Тюльпаны вешние цвели
В полях зеленых
И соловей среди ракит
Прощелкал к ночи,
Что с пулей в сердце спит
Еще один ее сыночек…
Школдин Михаил Киприянович погиб при взятии Берлина 6 мая 1945 года.
На войне без вести пропал муж Александры Семеновны Киприян Иванович Школдин.

Победа

Скрепив сердце, стиснув зубы, Александра работала в тылу вместе с другими, такими же, как она, несчастными и одинокими бабами-односельчанками, с детьми-подростками и стариками, работала, как проклятая, забываясь в своем безысходном горе. Работала, не щадя себя, упорно и зло, как будто хотела доказать кому-то невидимому, что ее просто так не взять, не уничтожить, не сломить.
Так пролетали дни за днями. Приближался конец войны, не за горами была долгожданная Победа. Шурочка хлопотала по хозяйству с дочерьми, отрабатывала трудодни в колхозе, отрадой был для нее младшенький сынок Петруша, Петр Киприянович, как она его часто называла. Александра не смела допустить и на секундочку мысли, что ее муж и четыре сына, на которых она получила похоронки, не вернуться. «Не может судьба с мной так жестоко обойтись. Но чем я могла прогневить Бога, что он ниспослал мне такие испытания? Нет, не может быть такого, чтобы он враз лишил меня пятерых родственных душ. Вот и Мишенька мой, сынок, намедни письмо прислал. Скоро война закончится, соберемся все вместе, как бывалочо, за общим столом и отметим победу», - мечталось ей длинными бессонными ночами, когда она не могла уснуть от тревожных мыслей и от ломоты в суставах после тяжелой работы. Засыпала только под утро, в очередной раз, взбивая и переворачивая мокрую от слез подушку.
Шел последний месяц весны. Начало мая выдалось жарким, вокруг рано все зазеленело и расцвело. Воздух наполнялся дурманящим запахом черемухи и яблоневых дичек. Набирала цвет сирень. Как будто бы сама природа устала от горя и страданий, собрала все свои силы, чтобы облагородить землю самыми яркими красками и изысканными ароматами. Бабы готовились к посевной. Колхозные быки были сытыми и напоенными. Все ночи напролет они вольно паслись на лугах, близ реки. Шура собиралась в поле, завязала на голове свежий платок и ненароком взглянула на себя в мутное пожелтевшее зеркало. «Нет, не узнает меня Киприян, когда вернется. Постарела, вон седых волос сколько, и морщинки покрыли лицо мелкой сеточкой. И исхудала-то вся как, одни мослы торчат. А ведь муж меня полюбил не такой, ох не такой», - сетовала она на себя, рассматривая свое отражение. Анфиску она услышала через открытые окна еще тогда, когда она только появилась у калитки.
- Мама, мамочка, победа!!! Победа!
Непрошенные слезы хлынули из глаз. Шура сорвала с себя платок, надо было куда-то бежать, что-то делать. Но что? Она в растерянности присела на табурет и с глупой улыбкой в упор смотрела на дочь. Она не замечала, что ее платье было уже все мокрое от бесконечно льющихся слез.
_- Мама, ну что ты сидишь, айда в центр, там радио работает, там народу собралось уйма сколько. Бежим! Ребятишки ужо там!
Она схватила мать за руку, и почти силой увлекла ее за собой. На площади, в центре села около школы творилось невообразимое. Кто-то слушал, стоя под черной тарелкой, Левитана. В одном кругу молодухи пели частушки под гармошку, а вокруг них плясали ребятишки и уже подвыпившие деды. Там пели Катюшу, здесь рыдали в голос. На Шуру с Анфиской кто-то постоянно набрасывался с объятиями и поцелуями.
- Шура, Шурочка! Победили! Победили ведь мы! Теперь мужики домой вернуться! Заживем же, Шурочка, подруженька моя ненаглядная! Анфиска, красавица! Заживем, девка!!!
Так и встретила Победу Шура, со слезами и радостью, с твердой верой, что вернутся ее соколики, ее пятеро сыночков и муж, милый и желанный Киприянушка с этой проклятой войны. Ее душа одновременно плакала и ликовала. А село еще долго взбудоражено гудело и гуляло. А через день, два притихло в тревожном ожидании. Ждали мужчин с войны…
Мать
Главным человеком в военные годы в деревне был почтальон, его ждали в каждом доме с надеждой и страхом. Сельская почтальонка тетка Галя подошла к бабам, толпящимся у деревенского колодца.
- Бабы, что ж делать мне? Ну не могу я больше к Шурке идтить. Ноги не несуть! Ну как язык повернется сказать, что шестая похоронка в дом пришла! Война вон уж кончилась, а эти проклятые бумажки все шлют и шлют. Горе, горе-то какое, а!
- Ох. и не говори, Петровна! Киприян, слыхали, в штафбате погиб. Вот судьба-судьбинушка. А, помните, бабы, какая у них с Киприяном любовь была!
- А дети какие у них славные, уважительные такие, работящие. Это какое ж сердце материнское иметь надо, чтобы выдержать это горе невыносимое, как же оно не разорвалось-то от тоски неминучей.
- Ох, правда ваша, бабоньки. Нет уж в живых мужа ее Киприяна, и вот уж на пятого сыночка похоронку несу. Всех, кого провожала, потеряла Шурочка в войне этой ненавистной! Что ж она наделала, война-то эта! Пойду я, надо, бабы.
Женщины проводили тетку Галю взглядом, наполненным неизбывной тоской, качали головами, глубоко и сочувственно вздыхали.
Тетка Галя подошла к дому Шуры. В ногах появилась какая-то ватность, руки мелко тряслись, на душе будто повис тяжелый камень. Она медленно открыла калитку. Прошла через широкий двор к крыльцу. Шуру она увидела еще в окошке, та низко склонилась над швейной машинкой и что-то строчила, тихо напевая. Почтальонка вошла в хату и едва слышно произнесла:
- Здравствуй, Семенна.
- Здравствуй, Петровна. А я тут Мишеньке рубашку к свадьбе шью, отписал, вернусь с фронта, говорит, сразу же-женю-юсь…
Шура оторвалась от работы, взглянула на почтальонку и осеклась на полуслове. И все поняла. Ей уже не нужно было ничего объяснять. Александра прекрасно знала это тоскливое выражение в глазах деревенской почтальонки.
- Нет.
Только это слово и смогла произнести Шура и они обе застыли в немой сцене. По их лицам покатились крупные слезы, которые у многострадальных русских баб, кажется, не кончаются никогда, это то, единственное, что было у них всегда в избытке. Первой пришла в себя Петровна, она медленно подошла к столу, положила на него треугольник, пристально взглянула на Шуру и затем молча вышла за дверь, где она уже могла дать волю своим рыданиям.
Шура осталась одна. У нее вдруг пропало ощущение реальности. Все, что сейчас происходило в ее доме, будто бы было не с ней. Голова налилась свинцовой тяжестью. Она медленно протянула руку к желтой бумаге, взяла похоронку и развернула ее, но букв не увидела. Текст расплывался, и она никак не могла разобрать, что же там написано. До ее сознания в тот момент едва ли доходило, какое вновь свалилось на нее великое горе. Шура присела около стола, отодвинув от себя казенную бумагу, как что-то обжигающее и омерзительное, прижала к себе недошитую рубаху сыну и несвязно забормотала: «Рубаха Мише еще не дошита, невеста-то его ждет, он ведь написал. Сыночек, наверно, в плечах раздался, на фронт уходил, ему еще восемнадцати не было… Как?! Как же так?!.. Дошивать надобно…
В тот момент Шура еще не осознавала, что она, простая русская женщина с небольшого алтайского села совершила ради мира, ради Великой Победы, ради Родины самый большой и самоотверженный подвиг на Земле, не осознавала, что, пожертвовала самым дорогим, что у нее было – своими собственными детьми. Вечная память матери и ее пятерым сыновьям, отдавшим жизнь на полях войны! Вечная память солдатам, ставшим грудью на защиту Родины от врага! И пусть настанет вечный мир, доставшийся самой дорогой ценой - жизнями миллионов сыновей и горькими материнскими слезами.
Послесловие
Александра Семеновна Школдина прожила нелегкую жизнь, наполненную страданиями и лишениями. Ее судьба типична миллионам судеб советского народа, перенесшего все тяготы и беды своей страны. Она, как и все ее земляки, свято верила, что придет оно, долгожданное светлое будущее, и ее потомки никогда не испытают то, что выпало на долю старшего поколения. Умерла Александра Семеновна, когда ей было 102 года. Как будто бы сам Бог хотел, чтобы она прожила такую долгую жизнь за своих безвременно погибших сыновей. Опорой ей стали три дочери и сын Петр. Жизнь ее продолжается во внуках и правнуках, которые так же, как их предки, живут, работают и рожают детей на Крутихинской земле. На Земле, мир на которой стоит вот уже более 70 лет.
Наталья Рудько.