Мой дед Степан Моисеевич Широкий ненавидел войну. Боевые награды он не надевал даже в День Победы, его военные рассказы были редки и скупы. Дед умер в 1980 году, когда мне было десять лет. А сейчас мои сыновья, которым 12 и 9 лет, часто просят меня рассказать, как воевал прадедушка Стёпа. После архивных поисков мне удалось, наконец, собрать отрывочные сведения в один рассказ. Дед Степан происходил из новозыбковских крестьян. Он родился в 1910 году. В конце двадцатых вслед за братом Пантелеем уехал на строительство Магнитогорска, затем, после срочной службы в армии, работал механиком на заводах Донбасса и Казахстана. В июне 1941 года Степан Широкий приехал в отпуск на родину, в село Рогов. Там его и застала война. Он встал на учёт в военкомат и уже 10 июля был мобилизован в Красную армию. Призывника отправили в Орловское бронетанковое училище. Но недолго довелось курсантам проучиться в Орле. Немцы подходили к городу, и училище спешно эвакуировали на Северный Кавказ, в Майкоп, который первым военным летом был ещё тыловым городом. Учёбу на механическом факультете училища курсант Широкий совмещал с обязанностями шофёра. Однажды, когда немцы уже подошли к Майкопу, он повёз заместителя начальника училища на фронт. Внезапно началась бомбёжка. Немецкая бомба упала поблизости от машины. Шофёр потерял сознание. Очнувшись, курсант Широкий понял, что ранен: гимнастёрка была залита кровью, не то что встать, но и повернуться на бок не получалось: тело пронзала дикая боль. Рядом лежала на боку обгорелая машина, а в ней – почерневшее от огня тело заместителя начальника училища. Вдалеке по краю большого поля ходили какие-то люди: похоже, это были санитары. Позвать их на помощь? А вдруг это немцы? Нет, лучше подождать. И раненый шофёр опять впал в беспамятство. Из забытья его вывели голоса санитаров. Это были наши. Ранение в тазовую часть оказалось очень серьёзным. Степан Широкий долго лечился в госпитале города Сочи. А когда, наконец, в октябре 1942 года выписался, то возвращаться было уже некуда: немцы заняли Майкоп, почти весь личный состав училища погиб в боях за город, а немногие оставшиеся в живых были эвакуированы на Урал. Доучивался курсант Широкий во 2-м Киевском артиллерийском училище, которое дислоцировалось в Саратове. 28 февраля 1943 года, в день 33-летия, ему было присвоено воинское звание «техник-лейтенант». На следующий день новоиспечённый выпускник училища был направлен по распределению в Москву, в распоряжение начальника Центра самоходной артиллерии. Неделя в столице запомнилась Степану Широкому на всю жизнь: он познакомился с будущей женой, Зоей Васильевной Москалёвой. Она несла через железнодорожные пути тяжёлый мешок с картошкой. Молодой лейтенант представился Сергеем и предложил помочь и проводил до дома. Зоя Васильевна так и звала его до конца своих дней Серёжей. Тем временем лейтенанта Широкого зачислили на должность техника ГСМ 1890-го самоходно-артиллерийского полка 31-й гвардейской Барвенковской отдельной танковой бригады 2-го Украинского фронта. Он отправился в район города Барвенково Харьковской области, в расположение полка. За семь с половиной месяцев боёв лейтенант Широкий дважды горел в танке. В сентябре 1943 года он стал начальником службы ГСМ полка. В кровопролитных сентябрьских сражениях полк освободил многие города Черниговской области. Когда наступило затишье, Степану Моисеевичу удалось даже взять кратковременный отпуск и на денёк заскочить в родное село, куда только что вошла Красная армия. Мать Харитина Григорьевна уже была совсем старенькая, слепая, она всю войну молилась о четырёх своих сыновьях, и все они вернулись живыми и невредимыми. Потрёпанный в сражениях полк отправили на переформирование в Москву. Грудь лейтенанта Широкого украсила медаль «За боевые заслуги». «Благодаря чёткой работе и проявленной им лично инициативе полк за период наступательных боёв перебоев с горючим не имел. В самых сложных условиях наступательного боя, рискуя своей жизнью, доставлял горючее непосредственно на поле боя» – гласили скупые строки наградного листа. С октября 1943 года лейтенант Широкий – техник ГСМ 1103-й самоходно-артиллерийского полка 2-го Украинского фронта. В апреле 1944 года, освободив город Винницу, полк продолжал двигаться на запад. Лейтенант Широкий с небольшой группой отправился в разведку. Они выходили из леса к шоссе и вдруг сквозь кустарник увидели, что по дороге движется немецкая пехотная колонна. Силы были неравны, и наши решили переждать. Внезапно в небе показались советские самолёты. Они открыли огонь по врагу. – Давайте и мы ударим по немцам, – предложил лейтенант Широкий. – Пусть подумают, что это – спланированная совместная атака. – И первым начал автоматную стрельбу. Фашисты бросились врассыпную. В этом бою Степан Моисеевич был легко ранен в левую ногу. Пуля прошла через сапог, оставив небольшую дырочку. Спустя год в этих сапогах он вернулся домой с победой. С орденом Отечественной войны первой степени за тот памятный бой. Последние полгода войны техник ГСМ лейтенант Широкий воевал в 912-м самоходно-артиллерийском полку 207-й самоходной артиллерийской Ленинградской краснознамённой ордена Суворова танковой бригаде на 3-м Украинском фронте. Полк участвовал в освобождении Румынии, Венгрии и закончил войну в столице Австрии Вене. За взятие Вены лейтенант Широкий был награждён орденом Красной Звезды и представлен к очередному воинскому званию. «В период боевых действий полка, – писал в представлении на присвоение звания командир полка майор Катаев, – машины всегда были заправлены, и заправкой руководил лично тов. Широкий, часто непосредственно на поле боя и в период коротких передышек». Всё лето 1945 года полк дислоцировался в поверженной столице Австрии. Тот год запомнился Степану Широкому не только Победой: 13 июля в Москве у него родилась дочь. В последний день лета он вернулся из Вены и впервые увидел маленькую Наташу. Старший техник-лейтенант Широкий так и не сфотографировался в военной форме перед демобилизацией. Медали «За взятие Вены» и «За победу над Германией» он получил в военкомате только спустя два года, медаль «За оборону Кавказа» так и не нашла его после ранения, а он никогда о ней не вспоминал. Самая главная для него награда, считал Степан Моисеевич, – что, пройдя кровопролитные битвы великой войны, он остался в живых и вернулся домой к любимой семье.

ВОЕННАЯ ТАЙНА

Мой дедушка Степан Моисеевич привёз в далёком сорок пятом году с войны трофейный пистолет. Мне было лет пять, когда я узнал об этой тайне, случайно подслушав кухонные разговоры взрослых. Узнал – и не мог поверить: значит, можно попросить, и дедушка даст потрогать настоящий пистолет, из которого он стрелял по фашистам. А если повезёт, то разрешит поиграть им в войну. Вот ребята во дворе удивятся!
Всю неделю я с нетерпением ждал, когда мы поедем к дедушке за город. Мысли о пистолете не давали мне покоя. Однажды мне даже приснилось, как я просыпаюсь, а дед Степан сидит на моей кровати и протягивает мне свой пистолет, который я тут же прячу под подушку. Сон был такой чёткий, что, проснувшись посреди ночи, я сразу стал шарить под подушкой, поднял её и, когда понял, что пистолета нет, горько заплакал.
– Что, плохой сон приснился? – подошёл ко мне проснувшийся от моего плача папа. – Повернись на другой бочок, и тебе приснится что-нибудь хорошее.
Папа даже представить себе не мог, от какого сладкого сна я плакал!..

Наконец, настала пятница, и вечером, после детского садика, меня повезли на выходные к дедушке. Они с бабушкой жили в обычной квартире двухэтажного кирпичного дома. Из их подъезда шла лестница в подвал. Там у каждой семьи был свой собственный чулан. Дед Степан держал у себя в чулане маленький слесарный станок, на котором иногда работал, мастеря что-нибудь по дому. Рядом, в ящиках самодельных шкафов, лежали гвозди, молотки, стамески и ещё куча всяких известных и не известных мне инструментов. А ещё – банки с вареньем и солениями, которые закатывала бабушка каждое лето.
Я любил спускаться в чулан. Каждый раз дедушка показывал мне какой-нибудь новый инструмент, учил, как им пользоваться, и объяснял, что с его помощью можно сделать. И в этот раз, когда дед Степан открывал дверь чулана, я рассчитывал увидеть что-нибудь интересное. А ещё мне очень хотелось узнать у дедушки про пистолет. Несколько раз этот вопрос уже чуть не слетал у меня с языка, но каждый раз мне мешали: то звонил телефон, то приходила соседка, то бабушка давала дедушке какое-то поручение. А в чулане, как мне думалось, уже никто не сможет отвлечь деда Степана, и здесь он уж точно расскажет мне про пистолет!
И вот мы вошли в чулан.
– Дед, скажи, пожалуйста… – начал я.
– Сейчас, только вот отнесу бабе банки с огурцами, – перебил меня дедушка, – и тогда рассажу. Подожди меня здесь.
Он достал из-под своего станка две трёхлитровые банки, стёр с них тряпкой пыль и понёс их наверх. А я остался в чулане.
Ожидание показалось мне долгим и скучным. От нечего делать я открыл один из ящиков. Там лежали гвозди – самых разных размеров. Открыл второй – куча саморезов, тоже разных. Третий ящик был заполнен какими-то заржавевшими деталями. Я взял одну из них – металлический шланг, как будто от душа в ванной. Кончик этого шланга потянул за собой засаленную тряпку. Её край развернулся. Там лежали патроны. Ура! Значит, дедушкин пистолет где-то здесь, рядом!
Я быстро завернул патроны обратно в тряпку и положил на неё шланг. Едва успел закрыть ящик, послышались шаги, и через полминуты в чулан вошёл дед.
– Ну, что ты меня хотел спросить? – поинтересовался он. И, не дожидаясь моего ответа (а я за эти минуты уже всё узнал!), достал с полки какую-то длинную прямоугольную палочку с узеньким окошком посередине: – Смотри, вот это называется уровень. Сейчас я покажу тебе, как им пользоваться…
Я слушал дедушкины объяснения рассеянно и бросал напряжённые взгляды то на один, то на другой, то на третий ящик: в каком же из них, в конце концов, спрятан заветный пистолет?
– Степан Моисеевич, дорогой, – раздался вдруг в коридоре подвала голос, и на пороге чулана появился сосед со второго этажа Пал Палыч. – Подсоби мне перину из чулана вынести.
– Охраняй тут хозяйство и никуда не уходи, а я скоро приду, – сказал мне дед Степан.
Едва за дедушкой и Пал Палычем стихли шаги, я начал поиск. Сначала ещё раз осмотрел ящик, в котором только что нашёл патроны: может, пистолет лежит рядом? Затем стал шарить по другим ящикам. Но пистолета нигде не было. Огорчившись, я с силой задвинул нижний ящик. Дощечка, поддерживавшая его снизу, упала, и ящик покосился. Надо было, пока дедушка не увидел, срочно вытащить этот ящик, поставить дощечку как стояла и снова – уже аккуратно – задвинуть его.
Вытащить нижний ящик мне удалось с большим трудом, и то не полностью. Я уже поставил дощечку, но тут моё внимание привлёк небольшой свёрток под тем местом, где стоял ящик, – он-то и мешал выдвинуть его сразу. Времени у меня было мало, но любопытство пересилило: я снял полиэтиленовый пакетик и развернул старую газету. В ней лежала тряпка, а в тряпке – что-то ещё. По моей спине пробежал холодок: кажется, понятно, что там внутри!
Разворачивая тряпку, я не мог справиться с волнением. Руки мои задрожали, и пистолет вывалился из тряпки на пол.
– Это что тут происходит? – раздался вдруг за спиной грозный бас деда Степана.
Дед, кажется, никогда не повышал на меня голос. Самое строгое, что я от него слышал в детстве, было полушутливое «Вот паршивец! Сейчас уши надеру!». Но сейчас дед по-настоящему кричал на меня. Первый и последний раз в жизни мне довелось видеть его таким сердитым. Стало страшно. Глаза мои повлажнели, подбородок задрожал, и я заплакал.
– Ладно, вытри слёзы, – смягчил, наконец, тон дед Степан. – А то баба увидит, что глаза на мокром месте, – и тебя, и меня отругает. Но смотри, – погрозил он мне пальцем, – никому никогда не разболтай, что у меня есть пистолет! Это военная тайна, понял?
– Понял. Никому-никому про него не скажу, честное слово! – пообещал я.
– То-то же! – примирительно кивнул дед.
– Дедушка, а ты мне когда-нибудь его дашь потрогать? – робко спросил я, поняв, что стал хранителем военной тайны.
– Когда-нибудь дам, – пообещал дед, – если вести себя хорошо будешь. И прекратишь без спросу в моих ящиках рыться. Только смотри: тс-с!
И он заговорщически приложил к губам указательный палец.

Когда меня в следующий раз привезли к дедушке с бабушкой на выходные, я старался изо всех сил хорошо себя вести: помогал бабушке по дому, съедал до конца всю тарелку овсяной каши, которую терпеть не мог, и даже соглашался, чтобы меня укладывали после обеда спать, хотя презирал дневной сон с раннего детства. Дедушка не оставил мой порыв незамеченным. Когда мы с ним спустились в подвал за гвоздями, он как бы между прочим полушёпотом сказал мне:
– А пистолет я на дачу отвёз. Вот летом поедем туда с тобой – покажу.
– И патроны тоже отвёз? – вырвалось у меня с досады.
– Как, ты и патроны у меня успел найти? – удивился дед Степан. – Вот паршивец!

В детстве время тянется очень медленно, и поэтому наступления лета мне пришлось ждать долго. Но когда, наконец, настал июнь и детский сад закрылся на каникулы, я простудился и две недели проболел. Потом целый месяц мы провели на Рижском взморье. А вернувшись в Москву, из разговоров старших услышал грустную новость: дедушка с бабушкой на днях продали дачу.
– Дед, а пистолет с патронами ты оттуда забрал? – спросил я шёпотом, едва мы с дедушкой остались наедине.
– А вот про пистолет-то я совсем и забыл, – покачал головой дедушка. – И диплом танкового училища, и письма с фронта – всё на даче в подвале осталось. Надо завтра с утра туда поехать, забрать, пока не поздно…
Но было поздно. Когда дед Степан приехал на дачу, новые хозяева развели руками: всё что осталось от прежних владельцев, они в первый же день выбросили. О пистолете и патронах дедушке ничего не сказали, а он и не стал спрашивать. Ведь ни при каких обстоятельствах нельзя разглашать военную тайну.