По отцовской линии - Ширинкин Иван Алексеевич - пропал без вести весной 1942 на Северо-Западном фронте. 

Особый счет…

Не побывав на этой войне, не увидев все собственными глазами, можем только попытаться понять, осмыслить, узнать о ней в фильмах, книгах, рассказах еще живых свидетелей, но как быть с теми, кто с той войны не вернулся и остался «там» навсегда?..

Как правильно о них выразить свои мысли, сказать нужные слова, если павшие остались лишь в воспоминаниях тех, кого сейчас, по большей части, уже тоже, с прошествием времени, нет в живых. Как рассказать о тех, кого ты никогда не видел, не сидел на коленях, не смотрел в глаза, - они живут лишь в нас своими генами… «Повезло» тем семьям, чьи павшие герои учтены, поставлены обелиски, а награды получили жены и дети… А что, если в семье до сих пор нет никакого другого документа, кроме пожелтевшей бумаги, с опустошающей надписью «Пропал без вести»?..

Мой рассказ про деда по папиной линии, который навсегда остался на той войне. Он не имеет званий, почестей, орденов и медалей и даже могильного холмика, с фанерным обелиском и красной звездой, а только оглушающую нас уже 70 лет участь: «Пропал без вести».

Мой, никогда «не знакомый» мне, дед, Ширинкин Иван Алексеевич, родился 30 марта 1896 года, в деревне Селенки, Верхнемуллинского района Пермской губернии, в бедной крестьянской семье. Мы не знаем, как прошло его детство, с кем дружил, во что играл, о чем думал, и удалось ли хоть немного выучиться грамоте. В 1914 году начинается, как тогда говорили, «война с германцем», и он попадает в солдаты 18-летним пацаном. Об этом этапе его жизни нам тоже ничего не известно: где служил, как и где воевал, номер части, - все это, наверняка, останется, если не тайной, то достоянием тех не простых, переломных для России лет.

Ивану Алексеевичу посчастливилось выжить в «мясорубке» Первой мировой и, похоже, он явно не отсиживался в тылу, хоть может и не совершил значимых подвигов. И вот почему: есть у меня предположение, что он мог в составе «пермских» частей в составе армии Российской империи побывать в знаменитом Брусиловском прорыве… Потому что вернулся с войны дед Иван не один, а… с «немкой»! Кто она была, откуда, как по-настоящему ее звали и какая у нее была фамилия, теперь не узнает никто. А может и не немка это была, а австрийка или чешка, но звали ее потом все просто «Миля», и акцент у нее был «не нашинский». До самой смерти, где-то в 50-е годы ХХ века, она, похоже, так и не научилась хорошо говорить по-русски…

Время возвращения деда с «германкой» не известно, но ясно, что он тут же попал в водоворот революционных событий и Гражданской войны. Как известно, на Урале и в Прикамье бои между белыми и красными были серьезными, да и Колчак полгода был в Перми и успел даже на территории «Красных казарм» сформировать Первую пермскую дивизию, которая успела повоевать с красными. На чьей стороне был дед Иван, имел ли «пролетарскую сознательность» - не известно. Остались тайной и его отношения с Милей, которая, похоже, была старше его, но один факт очевиден: детей у них не было. Но «иностранка» была при нем: не бросил, не выгнал, хотя, может, и «куролесил» на стороне. Долго ли, коротко ли, но и в «Гражданскую» дед Иван снова уцелел и, похоже, подрабатывал после, где придется. С детства имел хорошие навыки к столярному, плотницкому, обувному делу и даже впоследствии обзавелся ружьишком и иногда охотился.

Примерно в 30-м году решил перебраться в Пермь и купил деревянный дом в «Новой Деревне». Этот микрорайон и сейчас в Перми известен не многим. Его примерные границы – от «Колхозного рынка» и до железнодорожного вокзала в сторону Гознака, по правую руку от Шоссе Космонавтов. Сейчас там, на месте деревянных домов, стоят панельные пятиэтажки, построенные во второй половине 60-х годов. С Милей, похоже, брак так официально и не оформили, и в 1934 году Иван Алексеевич в дом, где жил с «немкой» привозит молодую жену со своей родины, из соседней деревни, Верхней Качки, там же, где и Горшки… Тогда в колхозах тяжело было, голодно, да и «трудодни» надо было накапливать, вот Иван и присмотрел 22-х летнюю крестьянскую молодку – Зою (1912 г.р.), Ивановну по отчеству, в девичестве Маркову.

Уж не знаю, как на все это прореагировала Миля, да только дело в итоге закончилось вот чем: избу разделили пополам дощатой перегородкой, а для «немки» сделали отдельный вход. Мне крайне интересна и печальна судьба этой женщины: почему, например, не уехала? Конечно, по тем временам это дело было не простое, да и документы «особые справить» нужно было. А может ехать было уже некуда, да и любила, потому и осталась, разделив потом с Зоей Ивановной и военное время и судьбу семьи и горе по не вернувшемуся Ивану…

В 1935 году родился первенец Геннадий, в 1937 году Аркадий, в 1939 году – мой отец Сергей, а в 1941 году, в апреле, уже перед самой войной, родился Виктор (сегодня уже покойный, спортивная знаменитость советского времени, - боксер).

Не обошли стороной Ивана Алексеевича и страшные 30-е годы. Однажды, где-то в 37-м или 38-м пришли и арестовали, обвинив за участие в Гражданскую войну на стороне… белых! Так это было или нет, но только дядька Геннадий говорил мне, что это, наверное, Миля написала на него донос за нанесенную женскую обиду. Однако, заключенный Ширинкин Иван Алексеевич попросил жену Зою принести имеющуюся и припрятанную «на полатях» справку о том, что он служил в войсках самого… Буденного! Правды сейчас не найти, но сюжет закрученный. Жена справку принесла и спасла мужа, если не от расстрела, то точно от этапирования на бесчисленные коммунистические стройки. А справочка оказалась, видимо, серьезной и в дальнейшем вопросов не возникало. Не думаю также, что это донос Мили, вскоре и тебе, читатель, станет ясно по ее отношению к детям Ивана, что не могла она этого сделать.

К июню 1941 года Ивану Алексеевичу было уже полных 45 лет. По тем непростым временам – не мало! Да и сегодня не многие мужчины к этому возрасту полностью считают себя здоровыми и годными к военной службе. Работал дед Иван перед войной завхозом областной больницы, что возле рынка. Война для всех пришла неожиданно, началась мобилизация. Призыв начали с «молодняка», но и вся административная система города Молотова (так тогда называлась Пермь) стала «сжиматься» и контролировать всех и вся. Ивану Алексеевичу, с учетом возраста, предложили бронь и работу в милиции… - Отказался! Причины не очень ясны, ведь понимал, что в этом случае, со временем попадет под призыв. Но, по словам старшего сына, не хотел в милицию, потому что после «чисток» в 30-е годы у населения было сложное отношение к людям в погонах. Не хотел, наверное, косых взглядов соседей, а, может, после ареста и короткой отсидки имел «особое» отношение к советской власти.

О чем говорили в те первые месяцы Иван с Зоей не знает никто, что думали и решали. Но только кажется мне, что не просто ему тогда жилось, да и душа, наверное, болела: «немка» за стеной дома, четыре малолетних пацана, один из которых младенец… Может, показалось, что проще будет на войне, что и в этот раз уцелеет, а может и призыв подошел – подчинился, да только осенью 1941 года, никогда не известный мне, мой дед, начал собираться на свою третью войну. Оговорился дома, что счет у него к немцам не разменянный имеется…

В ноябре или декабре 1941-го в последний раз обнял жену и детей, качнул Витьку в люльке, потрогал перегородку в доме и пошел на вокзал. Призвали в это время не мало пермяков старше 30-ти. Родной брат Зои Ивановны – Малков Александр пошел, и отцы друзей моего папы тоже пошли: Филипп Пищальников и отец Володьки Авдеева (имя и отчество мой папа не помнит). Все, наверное, в одном эшелоне были. На формирование повезли в Куйбышев, там и дали приписку многим пермякам к 645 стрелковому полку, 202 стрелковой дивизии. 645-й стрелковый был пополнен после тяжелых боев лета 1941-го пермяками, самарцами, да и жителей Кировской области хватало, то есть почти все «наши» и еще одна примечательная деталь: полк собрали из «матерых» мужиков старше 30-40 лет, многие имели боевой опыт с «германской» или «гражданской» и как потом расскажут боевые сводки 645 стрелковый бил фашистов, не отступая ни на шаг, в лесах и болотах восточнее Новгорода и Ленинграда, почти до середины 1943-го удерживая свои позиции вдоль железной дороги на Ленинград.

В осиротевшем и поредевшем без мужиков Молотове (Перми) начались военные тыловые будни «от письма до письма». Жили плохо, голодно. Зоя Ивановна была, похоже, почти безграмотной и все время отдавала работе да малолетним детям. Перебивалась случайными заработками: пилила дрова, мыла полы. Не знаем, как она общалась с Милей, похоже, не очень, ведь ждали Ивана, наверное, обе… Генка с Аркашей Милю дразнили. Немцев, да и всех «с акцентом» похоже после Первой мировой в народе недолюбливали. А вот моего отца Миля привечала, может от того, что был похож на Ивана. Отец запомнил, как она ласково говорила с апострофом: «Сер׳ежа» и гладила по голове. А тут еще отец Ивана – свекор Зои совсем занемог, а с начала войны жил в избе вместе с ними, и стало нужно «ходить» и за ним…

В марте 1942 года пришло последнее письмо от Ивана, с номером полевой почты 839, и вдруг почти сразу умирает свекор, будто почувствовал… Зоя побежала ко второму своему брату – Геннадию Малкову, у которого была «бронь» - работал кузнецом на авиационном заводе. Он отпросился со смены, пришел в Новую Деревню, поел и… пошел пешком (!) ночью в Верхнюю Качку – сообщить родне! А ведь дело было ранней весной и даже сегодня, на машине, это более 40 километров! Дошел... Вернулся с лошадью и телегой. Положили покойника и повезли. Когда поднимались по дороге к Центральному рынку, отвалилось колесо, кое-как приладили. Сами, без разрешения, выкопали могилу на Егошихинском кладбище – похоронили.

* * *

Похоже, на третий раз судьба не спасла Ивана Ширинкина… Провоевал он, наверное, всего-ничего, с января (февраля) по март 1942 года. Это было самое тяжелое время поражений и изматывающих позиционных боев Красной Армии с фашистами по всему фронту, тогда еще никто не думал о победе, а командование еще «училось» воевать и бросало в лобовые атаки солдат, на немецкие пулеметы, день за днем…

Мы не знаем, как погиб дед Иван… Было ли ему страшно, думал ли о детях, жене или Миле, или просто о родных пермских переулках, но точно знаем, не струсил, не отошел, не выпустил вверенное ему оружие… После войны семью нашел неизвестный «одноногий» и рассказал почерневшей от горя жене, да Миле, что Иван был пулеметчиком. Однажды он и другие «пермские» пошли в атаку… Форсировали какую-то речку и всех немец накрыл минометным огнем, так что никто из той атаки не вернулся… «Одноногому» сразу, в начале атаки, оторвало осколком ногу, так он и уцелел…

Как Зоя Ивановна вырастила четырех пацанов, не знаю. Тем, кому приходила бумага «Пропал без вести» пенсия была не положена, какой-то паек тоже. Пухли с голода, у ребят был рахит, так что нижние ребра «разворачивались крыльями». Зоя работала где могла, а сорванцы целыми днями пропадали на улице, играли в «чику», хулиганили в меру, как все. Все время хотелось есть, так что они выломали у себя дома в перегородке к Миле нижнюю доску, рассчитывая пролезть туда и чем-то поживиться, но не успели доделать свое «гнусное» дело, как обнаружили кастрюлю с картошкой, - возле самого пролома, так что нужно было только протянуть руку… Так Миля потихоньку молча и подкармливала Зоиных детей, - «не своих детей» своего любимого Ивана, а те по малолетней дурости думали, что открыли «прикуп».

Короткий остаток послевоенной жизни Зоя Ивановна потратила на четырех парней, которых надо было одевать, обувать, кормить и, наверное, все это время она ждала, что скрипнет калитка, и он придет… Вернется… Но не случилось…

Мили не стало в 50-е, а Зои Ивановны в 1968, в возрасте всего 55 лет. Наверное, они до самых своих последних дней верили, что Иван как всегда «выкрутится» и вернется… И ждали каждый день...

Мой отец рассказывал: «Среди нас, сверстников, про отцов вспоминали не часто, ни у кого их не было. Отец Володьки Пищальникова тоже пропал без вести, и отец Володьки Авдеева тоже. Брат матери – Малков Александр – тоже пропал. Из тех, кто был призван в конце 1941 года, почти никто не вернулся…».

В 1966 году уже родился мой старший брат, внук деда Ивана, а уже после смерти Зои Ивановны начали сносить его избу в Новой Деревне – освобождать землю под те самые панельные новостройки. Так что вдова не дождалась даже улучшения жилищных условий. Да что там: все тогда так жили… А вот изменение статуса «Пропал без вести» мы все ждем до сих пор.

* * *

Ездили мы с братом летом 2013 года в те места, где весной 1942 года сражался 645 стрелковый полк 202 стрелковой дивизии. Демянск, станция Лычково, деревня Кневицы, речка Ловать. Война будто никогда не уходила из этих мест: земля перемешана со сталью и свинцом, кругом безымянные братские могилы с насквозь пробитыми касками, а на каждом шагу кости, кости, кости... Немецкие и советские солдаты как сошлись в последнем бою, так и лежат. Местные говорят, нельзя даже в огороде канаву выкопать, сразу солдатские кости.

Мы с моим братом, два внука, приехали на места боев, где, возможно до сих пор не захороненный лежит наш дед Иван, спустя ровно 71 год после его гибели. Вот и дождался дед родню… Почему же никто не приехал раньше? Может быть мы такие бесчувственные? Дело в том, что только совсем не давно рассекретили полевую почту и номера воинских частей, и появилась возможность хоть примерно определиться с фронтом и географией боевых действий.

Приезжают и немцы, потомки тех, кто тоже не вернулся. Поисковики говорят, что к лету 1943 года и немецкие и наши части обновили свой состав почти полностью (более чем на 90%), а те, кто встретились в бою, по обе стороны, на северо-западном фронте, так и лежат сейчас, схватившись за ржавое оружие. Так и мой дед, Ширинкин Иван Алексеевич, где-то все еще ведет свой последний бой, не выпуская вверенный ему пулемет и не подозревает, что живут уже его внуки, а, значит, живет его генетическое древо, помнит и родина, дав ему посмертный «орден» - «Пропал без вести».

Уж не знаю, какие счеты были у моего деда с немцами, о чем думал и чем жил, но завершил он свою жизнь достойно – погиб в бою за Родину. За город Молотов, за деревню Селенки и Горшки, за Верхнюю Качку, за деревянный дом в Новой Деревне, за Зою и детей, за Милю, за нас с вами… И все, чего я хочу, а уверен, что вместе со мной и десятки тысяч других родственников пропавших без вести, чтобы хотя бы через 70 лет их статус был изменен: «Ширинкин Иван Алексеевич, 1896 года рождения, Молотовская область, погиб в бою, за Родину…».

Примерно в том месте, где стоял, а потом был снесен дом моего деда Ивана, в Новой Деревне, что рядом с Шоссе Космонавтов, ниже рынка, родился и я, в панельной пятиэтажке. Круг замкнулся, значит, все было не зря, даже тот последний бой. Вот только у нас у всех остался особый счет…

***

Я, внук Ширинкина Ивана Алексеевича, обращаюсь к поисковикам, однополчанам, детям и внукам, с просьбой о поиске, переписке и общению по истории 645 стрелкового полка, 202 стрелковой дивизии.