Мой дедушка - Шестухин Фёдор Иванович родился в 1921 году в с. Казанка, Корочанского района, Белгородской области. Службу по призыву начал 14 января 1940г.  Весть о начале войны застала дедушку в Борисоглебске. В качестве политрука стрелковой роты в июле 1941 года его направили под Смоленск. Стрелковая рота, в которой служил Фёдор Иванович находилась в лесах, добывая сведения для передовых частей и уничтожая десанты врага. О героическом боевом  пути дедушки говорят его награды:  2 ордена  Красной Звезды, орден Отечественной  войны 2-й степени;  медали: Победа над Германией,  50 лет Победы,  медаль Жукова,  25 лет Победы , 30 лет Победы,  70 лет Вооружённых сил,   медаль за доблестный труд».

Дедушка рассказывал, что он родился я 18 февраля 1921 года. В 1939 году закончил  Корочанское  педучилище и был направлен  работать учителем математики в семилетнюю школу. 10 января призван в армию. Службу проходил  в Бутурлиновке  Воронежской области. После того как я провёл несколько политинформаций  в роте, меня назначили политруком. В этом звании был до самого начала войны. На войне выполнял должность политрука роты.

Начало войны застало меня, как и многих военнослужащих,  в летних лагерях. Был приказ погрузиться в вагоны ехать на фронт.  По советским фильмам  люд и  видели, как  провожали родные воинов. Эта картина и сейчас перед глазами: вся станция заполнена людьми, звуки гармошки сливаются  с криками провожающих, крепкие объятия, слёзы. Я в стороне от толпы. Мои родные далеко. И тут ко мне подходит пожилая женщина, обнимает,  называет сыночком и суёт  узелок с незатейливой едой.

 Поезд прибыл  на станцию Бетлица, а после пешим порядком до р. Десны. Наша 2-я рота 766 стрелкового полка заняла оборону у железнодорожного моста. В начале июля роту направили к Рославлю, где мы должны были осуществлять разведку.  Восточнее Рославля рота помогла выйти из окружения штабу 28-й армии. Во время этой операции мне удалось  разгромить роту самокатчиков  и 14 человек взять в плен. За это меня наградили орденом Красной Звезды.

В октябре 1941 года развернулись ожесточённые оборонительные бои на южных подступах к Москве. Враг превосходил в живой силе и технике.  Советское командование ещё не овладело военным опытом. Только выйдем из одного окружения  как окажемся в другом.  Наш 766 стрелковый полк понёс  такие потери, что перестал  существовать  как воинская единица. За это время я был дважды ранен, оставаясь в строю. Кстати, многие медсанбаты попадали в окружение, фашисты раненых расстреливали.

                После зимнего наступления под Москвой некоторые воинские части глубоко вклинились в оборону  противника и попа ли в окружение. Командование решило вывести их из окружения, для этого посылали через фронт по лесам группы из 20-30 человек с боеприпасами и медикаментами. На третий раз я был контужен и ранен в ногу. Местные жители подобрали  и подлечили. Староста села узнал про нас с товарищем и вместе с местными жителями  под конвоем фашистов отправили для работ в Германию.  Нас привезли в распределительный лагерь в г. Пермазенс.  С Михалёвым Петром попали к  бауэру, в село Роден  Бах. Здесь работало нас 28 человек.

Днём  работали, а ночью нас закрывали на ключ.  Хозяева относились  довольно сносно, как к своим лошадям .  До нас дошли  сведения, что немцы начали новое наступление и так стало обидно - Родина истекает кровью, а мы своей работой на бауэра, по существу, помогаем фашистам.  Мы с Петром решили  бежать,  не явились на ночёвку, а спрятались у бауэра в сарае. В час  ночи пробрались в заранее условленное место, где припрятана была на первое время еда. Направились к железнодорожной станции, чтобы сесть на поезд восточного направления, дождались товарного порожняка,  с большим трудом  удалось сесть на ходу. Я оказался в голове поезда  в опасности , перебрался на другой товарняк и забрался за доски. Так я расстался с Петром и о судьбе его не знаю. Ночью выбрался из-под досок и прочёл название города - Кёльн. С  юго – запада  Германии попал на север. Страшно хотелось пить. Еды не было. Мы так  и не смогли воспользоваться тайником с картошкой  и  хлебом из –за погони. Поезд стоял на берегу Рейна. Через заросли камыша прокрался к реке и стал пить, несмотря на разлитую нефтяную плёнку. Я понял, выбирать надо поезда, где на платформах крытые машины - идут на фронт. Забрался в такую  машину, но в ней была сажа и я стал чернее негра. Вскоре понял опасность положения -  в передней платформе стоял автобус с двумя офицерами . Хотелось есть, но особенно пить, в рот и нос  набилась сажа, в машине страшная духота. Часов в 10 подъехали к городу Майнц. И тут я решился покинуть убежище и сказать, что отстал от поезда, который вёз  в Германию на работы. Но станция была пуста - англичане бомбили город. Прошёл  между скоплениями  поездов  и увидел рой пчёл, которые кружились над разлитым  вареньем на подножке  вагона. Пальцем раздвинул пчёл и немного утолил голод.  В городе Франкфурт на Майне вылез из машины и подошёл к офицерам, своим попутчикам, говорю, что отстал от поезда. Они отвечают, что мы не жандармы, аналогично ответили и рабочие, проверявшие вагоны и все-таки рабочие напоили и дали 20 пфенингов на трамвай к бирже труда. Такая беспечность объяснялась уверенностью в победе. Фашистская  Германия  не знала ещё поражений. Я пошёл пешком, чтобы посмотреть на город. Он не произвёл на меня впечатления, узкие улицы  и на каждом перекрёстке рыцари, короли. На скамейке в сквере увидел человека, похожего на себя. Оказался латыш, сносно говоривший по - русски. Рассказал, что убежал с работ, поймали, продержали  3-е суток в каменном мешке и дали 25 палок. За первый побег не вешают, а только за второй. Я спросил, а как они узнают? Он ответил: «Снимут брюки и там на весь век останутся рубцы, их называют попорченный паспорт».

                На бирже труда кое-как умылся - отмыть сажу не просто. Переводчице назвал фамилию Михайлюк, профессия – учитель.  Удивлённо глядя на меня, сидевшие с ней  девушки  повторили: «лерер,  лерер». Врачу я сказал, что украинец, к ним они относились более благосклонно, чем к русским. Переводчица выдала одну марку полицейскому – горбуну, чтобы накормил меня в столовой. Не знаю, ко всем – ли относились так служащие на бирже или проявили уважение к учительской профессии. После обеда меня ожидал мужчина, который знаками показал, чтобы я следовал за ним. На вокзале сели в поезд , через  полчаса  вышли на полустанке в поле. На расстоянии 1,5 км находился огромный распределительный лагерь на много тысяч человек. Распространился слух, что следующим утром всех заразных  больных отправляют в Россию, домой.  Я решил попасть в их число.  Пока меня осматривали, заметил, на столе аккуратные стопки  заполненных карточек, часть окна закрыта фанеркой.  Ночью её выставил, из каждой стопки  взял по 2 карточки и под столом при свете спички искал слово «кранк», больной. Карточки оказались с женскими именами. Одна мне показалась подходящей  с фамилией  Бутишивка  Надя, 1925 года рождения. Исправил Надю на Надзара, 25 год на 23 и стал Бутишивка  Надзар. Решил не рисковать, документа нет, а претендентов два и идти пешком на станцию. Привезли нас в  лагерь для больных Пфанфенвальд. Здесь уже часть людей умерла,  оставшиеся ходили на один день работать у бауэров, где можно было поесть. Недели через 3-4 нас повезли на Восток. Мы обрадовались: «Едем в Россию». Довезли до станции Столбово и повернули назад, чтобы поставить печати на документах. Я с двумя товарищами почувствовал неладное (один из Украины, другой из  Орла). Поставить печати на документы и ехать 300-400 км? Мы втроём сбежали с поезда. В дальнейшем я узнал, больных везли в Майданек-лагерь смерти, где людей сжигали в газовых камерах.

Но не менее трагичен был путь по оккупированной Украине, особенно в  Бендеровской области, где женщины говорили: «Хлопчикы, тикайте, а то вас побьють. - Немцы?- Та ни, наши». По оккупированной территории пробираться было не менее опасно, чем  по Германии. Полтава, недалеко дом, а жизнь на волоске.

                Дндушка неоднократно повторял: «Мне самому не верится, что я смог всё  это вынести и остаться в живых». В своих коротких воспоминаниях он показал  ту  сторону войны, в которой оказалось много воинов, особенно тех, кто сражался с первых её  дней. Рискуя каждую минуту жизнью, он пробирался на  Родину, от воспоминания по которой  щемило сердце.

После  войны Фёдор Иванович  работал директором  Коротовской  школы. С 1954 года, более 40 лет  в Бехтеевской школе учителем математики. Фёдор Иванович видел в учениках  своих друзей, руководил шахматным кружком,  команда   под его руководством  неоднократно являлась призёром в районе и области. Будучи на пенсии,  с удовольствием встречался со школьниками.  Он был человеком с активной жизненной позицией. Много лет возглавлял поселковый Совет ветеранов.  

9 мая для него был священный День. Дедушка тщательно готовился к нему. Продумывал речь  для торжественного митинга, сочинял стихотворение. Для него было трагедией, если он не мог пойти на торжество Победы из-за самочувствия. Однажды молодой мужчина, увидев памятник  Фёдору Ивановичу, с удивлением произнёс: «А как же выступление на день Победы»?