Первые воспоминания о дедушке забавные и грустные одновременно. Я была болезненным ребенком. Помню, ночами, когда родители и бабушка уже лежали без сил, он прижимал меня к себе и носил на руках по комнате, расположив на уютном большом животе, при этом распевая песни военных лет. Колыбельных он не знал или не помнил, но полагал, что такие песни ребенку обязательно надо петь, что это важная часть воспитания маленького гражданина большой страны. Дедушка называл себя охотником. Выписывал журналы про охоту, с удовольствием смотрел передачи, посвященные этой теме. Однако я никогда не видела у него ни одного убитого животного или птицы. Зато я помню ружье. Оно лежало высоко на шифоньере, и мне было запрещено даже пальцем к нему прикасаться. Это было просто замечательное ружье: тульской работы с великолепными чеканными накладками. Он очень лю¬бил природу, прогулки по лесу доставляли ему истинное наслаждение. Дед много рассказывал о птицах, об их привычках, о растениях, ягодах и грибах. Я приезжала в Белгород каждое лето на каникулы, и каждое лето в городской квартире деда проживало какое-нибудь животное или птица. Он хотел научить меня любить природу, научить меня, столичного жителя, заботе и ответственности за братьев наших меньших. Каждый раз, когда мы оказывались с дедом в поле или в лесу, он обращал мое внимание на маленьких насекомых, цветы и полевые травы, запахи и звуки. Он учил ребенка, родившегося в городе, видеть естественную красоту мира. Как-то раз вечером бушевала гроза. Дед задержался с работы; мы с бабушкой очень переживали… Он пришел мокрый до ниточки, уставший, держа в руках завернутого в одеяло огромного филина. Птица запуталась в ветках грецкого ореха, который дед выращивал на даче, и, видимо, повредила крыло. Филин отказывался принимать пищу, и сначала дед кормил его кусочками мяса насильно. Со временем птица освоилась и привыкла. Мы кормили филина с рук, и позволяли свободно передвигаться по нашему жилищу. Филя, так мы назвали этого ночного хищника, поселился в прихожей на вешалке, пугая уханьем и горящими в темноте глазами приходящих к нам домой посетителей… Когда он поправился и окреп, мы его отпустили. Филя не хотел улетать, он долго сидел на крыше дачного домика. Позднее осенью, когда я уже уехала в Ленинград, филин прилетал навестить дедушку, но не один, а с подругой. В течение получаса птицы сидели на злополучном орешнике, а потом, сделав круг над дачным участком, улетели в лес. В дедушкиной квартире в разное время жили ежи, ласточки, сороки, голуби, ящерицы….. Всем им была оказана помощь, все они были отпущены на волю. Дедушка на даче разводил кроликов и пчел. Эта увлечение сопровождало его всю жизнь. Моя мама вспоминает, что он всегда был заядлым кролиководом. Я пчел не застала, но кроликов помню очень хорошо. Я старалась помогать деду, хотя очень боялась взрослых кролей. Дедушка часто привозил в городскую квартиру беременных крольчих и маленьких крольчат, опасаясь оставлять их на даче в сарае. Моей обязанностью было следить за временными переселенцами. Помню, приготовление корма для кролей было целым ритуалом. Дед сам готовил «кашу для живности»: на газовую плиту ставилась огромная кастрюля и дедушка, как заправский средневековый алхимик, начинал бросать в воду крупы и кормовые добавки. Самой ответственной частью было добавление в уже готовую кашу витаминов, которые он предварительно взвешивал на аптекарских весах. Для меня это было настоящим магическим действом, а сами весы и набор гирек к ним – волшебными артефактами, с которыми я очень любила играть.Дедушка был отличным механиком и изобретателем. На даче и в городской квартире он старался использовать как можно больше приспособлений, облегчающих труд и помогающих в хозяйстве. Он придумал и соорудил систему поливальных механизмов, которой завидовали все соседи. На дверях городской квартиры была сооружена система затворов-засовов – металлических штырей, входивших в стены на двадцать сантиметров, и приводящихся в движение самодельным ключом. Кстати, ключи, механические засовы и замки для гаражей заказывали у дедушки многие его друзья и знакомые. Я всегда хвасталась перед подругами входной дверью в нашу квартиру: когда мы ее открывали, загоралась лампочка, как в холодильнике. Машины у дедушки не было, он предпочитал чинить автомобили, а не кататься на них, зато был мотоцикл с люлькой - еще один предмет зависти друзей во дворе. На нем мы совершали рейды по соседним с дачей лесам и полям. Дед очень любил бокс, слушать Людмилу Зыкину и смотреть по выходным передачу «Играй, гармонь». На даче с ним всегда был рядом радиоприемник «Альпинист», который дедушка всякий раз при отъезде заботливо прятал «на потолок» в специальный тайник. Он был садоводом - экспериментатором: кто бы догадался сажать бахчевые под молодыми соснами, чтобы плети «ползли» вверх по стволам, а кабачки и тыковки уютно располагались рядами на хвойных лапах? Или, например, прививать на огромную яблоню-дичку культурные сорта и даже груши. Он первый среди наших соседей в садоводстве попробовал выращивать арбузы и дыни в парниках; мечтал завести индо-уток. Мой дедушка очень любил читать. Я помню стопки «Роман-газет» рядом с его кроватью, помню, как он радовался новому номеру «Приусадебного хозяйства» или газеты «Труд». В его рабочем, огромном тогда для меня портфеле, всегда лежала книга или журнал. А еще я каждый раз находила в нем свежие яблоки, печеные груши или «лисичкин хлеб». Последний раз он приезжал к нам в гости, когда я уже была студенткой Истфака СПБГУ. Мы много спорили; дед был очень осведомленным человеком в области истории, географии и невероятно интересным собеседником.