Прибыли мы 4.10.1941. нас разгрузили, и мы временно разместились в саду, заняли цирк, стали ждать более подходящее помещение. В Сталинграде еще не слышали гула немецких самолетов, не видели бомбежек. Война в городе вообще не чувствовалась. Для нас такая обстановка была непривычной. При посещении театра, куда мы ходили организованно, строем, офицерский состав подчас сами спектакли не смотрел, все время, просиживая в буфете за бутылкой пива.
Вскоре в Калач приехал Маршал Советского Союза Тимошенко. Выезжал на линию обороны 62-й армии. Самолеты усилили налеты на Сталинград. Донесений мы получали настолько много, что не успевали все обрабатывать. Я вместе с офицерами не выходил с РП круглосуточно. На одиночные цели уже перестали обращать внимание, так как шли в основном непрерывно большие группы.
Немцы усилили бомбардировки, особенно стремились вывести из строя переправу. Зенитные части вели огонь особенно ожесточенно. Немцы бомбили также батареи зенитной артиллерии, но, несмотря на жертвы, они стояли на своем месте. Наши радиостанции работали на передачу непрерывно.
Воздушные налеты усиливались ежечасно. Я был вынужден вывезти из Калача все имущество и технику на запасной РП. Однажды, немцы подошли слишком близко, и, я приказал всем покинуть РП, решив остаться один. Но моего приказа ослушался сержант Рудаков. Он заявил, что будет рядом со мною до самого конца, каким бы он ни был. Мы остались с ним вдвоем и держали связь с радиостанциями. Свист бомб постепенно приближался к нам. Вдруг свист усилился с молниеносной быстротой прямо над нами. «Эта будет наша»,- сказал я. В этот момент раздался взрыв. И я ощутил на себе огромную тяжесть. В голове появился шум, звон и прочая неразбериха. Пока я пришел в себя, и выбрался из под досок, разгорелся огонь. Это загорелся целлулоид от наших переговорных кабин. В этот момент я увидел поднявшегося из-под досок Рудакова, и мы бросились сжигать секретные документы.
Бомба попала в левый угол нашего дома, разрушив всю переднюю часть. Личный состав, лежавший в щелях, увидел разрушенный дом и пожар, разгоравшийся над ним, заревел благим матом – убит командир роты! (надо заметить, что личный состав - это сплошь девушки). Но мы с Рудаковым быстро выбрались и вышли к ним на встречу. Мы спаслись только чудом. И отделались ушибами и глухотой на некоторое время.
Немцы усилили массовые бомбежки города Сталинграда. На город шло неисчислимое количество групп самолетов. Они постепенно разрушали весь город.
Мне особенно памятен один день, когда на Сталинград Гитлер бросил, наверное, всю свою авиацию.
Несколько часов в небе было самолетов столько, сколько бывает грачей, когда они собираются к полету в теплые края перед зимой. Пересчитать их не было никакой возможности. Как уже позднее стало известно, в этот день над Сталинградом сдавали зачеты выпускники берлинского авиационного училища, под руководством своих преподавателей. Гитлер дал отличную оценку этой бомбежке.
Я с личным составом и имуществом двинулся в Сталинград, на Мамай-бугор (так его называли тогда, сейчас он называется Мамаев курган). Там я возглавил группу автоматчиков с радиостанцией. Нам была поставлена задача, сообщать наземную обстановку. Мы находились поблизости от штаба 62-й армии. Уже в Сталинграде ее принял под свое командование генерал Чуйков.
Мы жили в блиндажах, вырытых в земле. По мере наступления немцев обстановка ухудшалась. Наш участок обрабатывали из минометов, били шрапнелью и часто бомбили. Через некоторое время меня с Мамай-бугра отозвали. Моя рота со всем личным составом была направлена на работу в снаряжательные артиллерийские мастерские корпуса. Располагались они в лесу, около местечка Первомайск. В мастерской было два цеха: гильзовый и сборочный. С фронта привозили гильзы и, забирали готовые снаряды. Работали круглые сутки.
Норма выпуска снарядов для мастерской была 4 тысячи в сутки. Но мы выпускали по 6-8 тысяч. Коллектив в работе спаялся и трудности переносил с гордостью. После работы своими силами отстроили хороший клуб, баню. Все это было врыто в землю, снаружи обшито досками. Слава о нашей роте разнеслась по всему корпусу. К празднику октября много личного состава было представлено к наградам. Меня представили к ордену «Красной Звезды».
Однажды старшина доложил, что к нашему скоту (лошади и овцы) прибилась корова из стада, гнавшегося для частей фронта. Я приказал ее выгнать. Корова вернулась обратно. Так повторилось три раза. Наконец я разрешил старшине ее зарезать. Все были очень довольны сытной едой. И вот, однажды, произошла ссора с заместителем по политической части Сухиновой, которая сама же кушала мясо коровы и, сама же побежала в политотдел с доносом. Якобы она обнаружила факт мародерства. Шумиха была поднята больше, чем кто-либо ожидал. Началось производство дознания. Следственные органы предложили и настаивали отдать меня под суд военного трибунала. Начальство стояло за меня горой. Такая борьба продолжалась около недели.
Наконец вопрос был разрешен. Сняли с меня наградной материал, и командир корпуса приказал наложить дисциплинарное взыскание. Это не было сделано. По партийной линии дали строгий выговор без занесения в личное дело.
Вместо ордена «Красной Звезды» у меня в результате этой шумихи остался от данной коровы рог, который имеет дату «25.10.1942г.». Я дал клятву носить его всю войну с собой, а водку пить только из него. В него входит ровно 100 грамм водки. Я эту клятву сдержал. А теперь этот рог, как исторический документ должен хранить дальше.
Через Качалино потянулись вереницы пленных немцев. Их гнали непрерывной толпой. Один наш солдат сопровождал не менее пяти сотен человек. Вид у этих вояк был довольно-таки неприглядный. Одежда порвана. Лица обморожены. На головах различные вещи домашнего обихода. Многие урывались одеялами, женскими вещами. Это были уже не те немцы, которые издевались над нашими детьми, женщинами, стариками. Из всей толпы не найдешь ни одного солдата, который признался бы, что он стрелял в русских, что он воевал против нас. Все они теперь себя рекомендуют шоферами, лекарями, извозчиками, поварами и пр. это уже не те немцы, которые шли на восток завоевывать Россию, не те великие арийцы, которых восхвалял Гитлер. Теперь на любой вопрос они отвечают «Гитлер капут».
«8-го мая прошли слухи, что в 4 часа будет передаваться особо важное сообщение. Но увы… Наконец, ночью, часа в 2 слышу внизу, у нашего подъезда стрельбу. Думал, из госпиталя, соседи, под градусами, как бывало часто, хулиганят. Но стрельба не прекращалась, а нарастала. Другая мысль пришла – «бендеровцы» напали на наших часовых.
Вдруг влетает в комнату майор Ланько, командует «подъем», хватает меня с постели, целует и кричит: «КОНЕЦ ВОЙНЫ»
Мы моментально, все в одних кальсонах, соскочили с коек и поддержали продолжавшуюся стрельбу. Мы салютовали, кто из чего мог. Салютовал весь город. Стреляли из винтовок, наганов, автоматов и, даже, вопреки запрещению командира корпуса, стреляли из пушек. Небо было освещено прожекторами и ракетами. Это было просто чудо. Салюты продолжались до утра. Мы, после непродолжительного салюта, сели за стол и выпили по 50 граммов в честь великой победы.
Утром мой товарищ Жора стал брить бороду, которую он растил с июня 1941 года. После этого выпили водки, и пошли в город. 9 мая день победы. С утра ликовал весь город. Весь народ вывалил на улицы. Танцы были на каждом шагу. Я таких праздников не видел еще ни разу в жизни. Город представлял собой сплошной гул. Мы гуляли в городе до вечера. Война окончена, мы остались живы – пей! Вечером опять принесли водки, после чего организовали пляски и салют. День и вечер провели так, что к заключению у меня от ручных часов остался только один корпус. А сам механизм нашли через неделю под лестницей. Это было неописуемое торжество всего народа. Все пили за победу.»