Боевой путь

Приближался 1941 год. СССР и Германия подписали договор о ненападении. Из Выксы к гитлеровцам шли огромные составы с вилами, которые переправлялись, превращаясь в зловещие, изрыгающие огонь и смерть фашистские танки.

Началась война. Отступление. Дошли до Таллина. Дальше некуда. Авиация передислоцировалась в Ленинград, а нас посадили на корабль "Папанин", который в 1936 году во время гражданской войны в Испании с детьми на борту прибыл в Советский союз. Народу набилось - яблоку негде упасть. Оставшаяся пехота пробивалась в Ленинград. Пути отхода были отрезаны немцами, какова судьба наших солдат - не знаю. На корабле у нас отобрали все оружие и сложили в трюмы - боялись диверсии. "Папанин" направлялся в Кронштадт, немецкая авиация обнаружила корабль, началась массированная бомбежка. Поначалу бомбы ложились мимо - вокруг корабля. К несчастью, ода все же угодила в палубу, вспыхнул пожар. Было много убитых и раненых. Люди бросались в ужасе и панике в воду. Многие тут же утонули. Все это происходило у побережья острова Готланд. С берега на помощь направили катера, подбирать с воды людей. Оставшиеся на корабле пытались потушить огонь, но на палубе были грузовики с горючим, и пожар разгорелся. Капитан решил причалить  полыхающее судно к берегу, но "Папанин" наскочил на подводный риф или скалу и повис на нем. До берега оставалось всего метров триста. Спустили шлюпки, стали вывозить раненых. Вдруг я увидел, как на нас для бомбовой атаки заходят три "Юнкерса". Мгновенно определил, что через секунды нас накроет, и прыгнул за борт. Прыгнул и проплыл столько, сколько позволял запас воздуха в легких - боялся, что зацепит осколками. Вынырнул и оказался в месиве человеческих изуродованных тел - вода была красной от крови, на волнах качались человеческие внутренности, останки. Ужас. Обернулся на корабль - горит. Вдруг он, сильно качнувшись на левый борт, сошел с рифа, избавившись от человеческого балласта, поплыл сам себе по течению. Я хорошо плавал, поэтому триста метров для меня - раз плюнуть.

На острове скопилась уйма людей - такая же участь постигла еще ряд судов. Живые и раненые, мокрые, холодные, голодные и без оружия ожидали приказа, что делать дальше. Пехота поделилась с нами сухим пайком, каждому досталось по тонюсенькому, со спичечный коробок сухарику, но и на том спасибо.

Постепенно на катерах всех эвакуировали в Кронштадт, где приписали к 301 отдельному морскому артиллерийскому дивизиону и отправили ближе к Ленинграду. Там, в 25 км от Северной Пальмиры, на берегу Невы, развернулись наши позиции. С одной стороны реки - мы, с другой - немцы. Меня назначили на должность корректировщика огня. В начале блокады фашистам удалось разбомбить Бадаевские продовольственные склады, запасов которых хватило бы жителям Ленинграда на десяток лет. Увы, гитлеровцам удалось лишить пищи миллионы людей. После бомбежки складов растительное и сливочное масло текло по улицам, как апрельские ручьи весной. Начался голод и никто не верил, что останется жить. Началась цинга: зубы шатались, выпадали, лица людей были покрыты черными точками, как оспой. Тяжело больных старались вывезти, но в общей массе это были единицы.

Зная неизбежный конец, хотелось забрать с собой как можно больше фашистов. Я хорошо стрелял, поэтому мне выдали снайперскую винтовку. И в перерывах между артогнем я был снайпером. Уничтожил девяносто гитлеровцев, за что был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Наша рота, наверное, погибла бы от цинги, если не от пуль и бомбежек. Помог случай: на середине реки затонула баржа, груженая какими-то деревянными бочками. Я догадывался, что там какие-то продукты питания и одежда. Когда разведчики возвращались с немецкого берега с "языком", поинтересовался у них, что в бочках. Оказалось - соленые огурцы. Созрел план, как добыть витаминов. В моем отделении были рецидивисты, осужденные еще до войны за разные преступления на срок от 15 до 25 лет, попавшие с началом войны в штрафные батальоны, но кровью искупившие вину перед родиной.

Командиры боялись их, и чтобы запугать, сломить их волю, мне предложили спровоцировать какой-нибудь инцидент с бывшими зеками и для отсрастки расстрелять пару человек. Естественно, я отказался, чуть сам не поплатившись за это. Я сам предложил комбату сформировать отделение из бывших штрафников, а "комодом"(командиром отделения) поставить человека из среды, но наиболее толкового и дисциплинированного. Начальство на это не пошло, поставило командиром меня.

По всему дивизиону моментально разнесло весть обо мне - что, мол, есть сержант, который по-человечески обращается с уголовниками: строг, но справедлив. Бывшие штрафники стали проситься ко мне из других подразделений, а их командиры с удовольствием шли им навстречу - боялись получить пулю в спину за свое мерзкое обращение с оступившимися когда-то, но искупившими вину людям. Я же относился к ним, как к равным. Отношения складывались на полном доверии. Изложил им свой план: переплываем на баржу, благо лодок на берегу валялась масса, и забираем, если есть, продукты питания. Приказал подготовить веревки метров по 25, лодку без течи, ломик, весла и ждать приказа. Проходит день, два, три, неделя - я молчу. Как-то вечером ребята подходят ко мне: что, мол, командир, сдрейфил? Ничего не объясняю, приказываю ждать. На десятый день в четыре утра бужу подчиненных - без шума - на выход. Вышли из землянок на берег, они все сразу поняли: плотный, как сгущенное молоко, туман, мелкий дождик шуршит по Неве. Жестами, без единого слова приказываю всем сесть в лодку. Бесшумно, под шелест дождя, как призраки, поплыли к барже. Быстренько сориентировались, нашли штабели бочек. Не зря я работал в торговле - моментально определил по артикулам, что в бочках два вида продуктов: в одних - соленые, сморщенные от мороза, как кисель, огурцы, в других - ?.. Ломом вскрываю крышку - моченая клюква. Обалдевшие, больные цингой бойцы набросились на ягоды и чуть было не наделали лишнего шума. Тогда бы нам конец. Сгрузили два бочонка в лодку, бесшумно отчалили. Веревки пригодились для подстраховки. Начинало светать, туман растворился в безоблачном прохладном небе. Нас запросто могли засечь и расстрелять из орудий. Обвязали, сделав петлю с двумя концами, веревками бочки и, причалив, оставили их на берегу. В мгновение ока, с зажатыми в руках концами веревок бросились в окопы. Подтащить кадушки с лучшим лекарством от цинги не составило труда. Через десять минут вся рота дружно уплетала моченую клюкву. Через пару недель цинги как не бывало.

1944 год. После снятия блокады Ленинграда попадаю в 3-ю тяжелую гаубичную артиллерийскую бригаду, назначен командиром отделения разведки. Получаю осколочное ранение ноги, полгода лежу в госпитале в Гатчине. Потом получаю направление во 2-й полк ВНОС (воздушное наблюдение и оповещение связи), там же, в Гатчине, где прослучил до демобилизации.