4 марта 1942 года мобилизован в Красную Армию и прибыл на станцию Раменское (деревня Новое Село Можайского района), после чего был включен в личный состав резервного полка, сформированного в Гороховецком лагере (Гороховецкий учебный артиллеристский центр) вблизи станции Золина Ивановской области.
После ускоренной подготовки (17 дней) направлен на Ленинградский фронт. Стояла задача по прикрытию непосредственных подступов к Ленинграду и недопущения его захвата противником.
26 апреля 1942 года прибыл в воинскую часть: 33 отдельная стрелковая бригада 2 отдельный артиллеристский дивизион 3 батарея (полевая почта № 1646). Командир дивизиона старший лейтенант Григорьев (других данных нет).
С апреля по июнь 1942 года воевал в составе 54 армии на Ленинградском фронте. Шли ожесточенные бои, сопровождающиеся огромными потерями. Тяжелые бои в наступлении шли за деревню Виняголово, но наступление оказалось не удачным и в мае перешли к обороне на достигнутых рубежах.
С июня 1942 года воевал на Волховском фронте, в составе 59 армии (командующий – генерал-майор Коровников Иван Терентьевич, командир артиллеристского орудия – старший сержант по имени Мухабат (других данных нет), которая вела тяжелые бои за коридор у деревни Мясной Бор для обеспечения выхода из окружения частей 2-ой ударной армии (командующий генерал-лейтенант Власов Андрей Андреевич) и Волховской группы войск.
Те соединения, которые прибыли в качестве пополнения, испытывали значительный недостаток в оружии, средствах связи, транспорте, продовольствии и фураже. Мне, как и другим прибывшим в пополнении красноармейцам было выдано: 5 кусочков сахара-рафинад, по 10 сухарей, по 5 патронов к винтовке. И все…
Противник непрерывно осуществлял бомбардировки: днем с воздуха авиация утюжит, а ночью наземная артиллерия поливает. Но нужно было и нам воевать! А кругом сплошная вода, топь и болота. Снаряды для пушек таскали на себе, по пояс в воде.
На этом участке, кроме 2-ой ударной армии и воинские части группы войск Волховского направления также попали в окружение.
В тот период ситуация на данном направлении была тяжелейшая. Воинские формирования Ленинградского и Волховского фронтов действовали не согласовано, разрозненно.
Наш артиллеристский дивизион 59-ой армии наступал на противника, с целью расширить «коридор» у деревни Мясной Бор для вывода наших
частей из окружения. Для того чтобы вырваться из котла и расширить «коридор» для вывода войск находившихся там, соединения групп войск Волховского направления вынуждены были наступать на противника, неся колоссальные потери. Но это скорее напоминало имитацию наступления, боезапасов катастрофически не хватало. Артиллерия окруженной группировки практически бездействовала ввиду отсутствия боеприпасов.
В отдельных местах была форсирована река Волхов, неся огромные потери, наступление 59-ой армии завязло.
Коридор у Мясного Бора переходил «из рук в руки», то открываясь, то опять захлопываясь. Но даже когда он был открыт, пройти по нему было трудно, он весь находился под постоянным артиллеристским обстрелом. Наши солдаты были голодные, практически без боезапасов, их засасывало в трясину болот.
С мая 1942 года фашисты еще более усилили нажим на наши войска и при поддержке авиации перешли в наступление и наглухо закрыли коридор для вывода наших сил. В котле оказались части, которые практически уже не были способны сражаться, снабжение армии прекратилось совсем. При этом в окружении оказались не только бойцы воинских частей армии, но и полевой госпиталь (медсанбаты) с тысячами раненых солдат. Много было раненых и в блиндажах, они медленно умирали от ранений, голода, сырости и комаров. Был жуткий голод. Были съедены все погибшие лошади, мясо на жаре быстро портилось и приходилось есть его тухлым, от того были у нас кишечные расстройства. Бывало, штаны спустить не успеешь. Настоящее бедствие!
Мы питались корнями кустарников, шишками, листвой, молодыми стеблями растений, корой деревьев, ежами и лягушками, им приходилось варить голенища кирзовых сапог погибших бойцов, которые также шли в пищу. Имели место случаи каннибализма. А еще ужасные комары, от них спастись было невозможно.
Думал ли я когда-нибудь в свои 19 лет, что доведется практически сходить с ума от голода, есть несъедобное, чтоб выжить? А ведь пришлось... Мне, как и другим моим сослуживцам жить хотелось, а жизни не было. Умереть бы надо, да смерть не шла.
Голод духовно опустошал человека, превращая его в зверя-одиночку, бездумного и злобного, готового на любое насилие. Этот процесс идет постепенно, по нарастающей, разъедая человеческое достоинство.
В этот период человек меняется и внешне: с лица исчезает улыбка — появляется тоскливая хмурь, глаза шныряют по сторонам, зубы плотно сжаты, на щеках — ямы-провалы, речь отрывистая, как у косноязычного... Голодный не вспоминает прошлого, не думает о будущем. Притупляется всё: чувство долга, любовь к ближнему, к соотечественнику, законы морали: остается одно страстное желание — есть! Не желание смерти, нет, а именно жизни. Как угодно, но жить! Жить физически, потому что духовно такой человек давно уже умер... Такова власть тела над человеком, и преодолеть ее — ох, как трудно и не каждому это удалось. Были случаи самоубийства бойцов.
После закрытия коридора отвод войск, попавших в окружение, к нему не прекратился, а был продолжен. С боями, под нажимом противника, авиационными налетами, к деревне Мясной Бор стягивались остатки армии из котла. А вместе с ними еще старики и голодные дети из близлежащих деревень. Фашисты бомбили и убивали всех, не разбирая: солдат или старики или ребенок. Коридор был усыпан трупами советских солдат и немецких, а также местных жителей.
Заметив, что мы отступаем, немцы начали преследование и теснили со всех сторон. Остатки армии бежали под обстрелами, кто как мог, передвигаясь на машинах, танках, у которых не было боезапаса для стрельбы, на гужевых повозках, в пешем порядке по трупам русских и немецких солдат, погибших жителей окрестных сел и деревень, которые лежали под ногами слоями. Гусеницы танков, выходивших из окружения, забивались кровавыми кусками тел погибших. Танкисты прочищали гусеницы металлическими крюками и двигались дальше, пытаясь вырваться из этого «огненного котла».
От жары тела погибших разлагались, на всю округу стояла невыносимая вонь, до тошноты и рвоты.
Июнь. Белые ночи. Целые сутки висели над нами немецкие самолеты, сбрасывая бомбы, поливая из пулеметов. Не смолкая, гудела орудийная канонада. Стоял жуткий треск ломающихся, горящих деревьев, от грома и грохота артиллерийского огня, адской чечетки пулеметных очередей, надрывного воя мин. Каждая пуля — в цель, снаряд — в цель и бомба — тоже в цель, потому что скученность войск была в тех местах невероятная. То уже не армия, а просто толпа. Полная неразбериха, связь между частями потеряна, управление нарушено. Не было никакой информации о нашем положении. Ни деревень, ни дорог, одни обломки утонувших в болоте стланей, когда-то наведенных нашими же бойцами для прохода войск, а теперь полностью разрушенных. Кругом мечутся люди в поисках подходящего убежища. Лес горит, торф дымит... везде воронки, изуродованные деревья, кучи ненужных винтовок, искореженные бочки, трупы повсюду. Тысячи зловонных трупов, сплошь облепленных мухами, разлагающиеся на июньском солнце.
На каждой кочке, где по суше — раненые. Крики и стоны, мольбы о помощи. Кто пить просит, кто умоляет прикончить, и никому нет до них дела. По лесу бродят равнодушные, полубезумные люди в ватных фуфайках и наглухо завязанных ушанках (все-таки меньше лезут комары и мухи), с красными, опухшими от бессонницы глазами. Какой сон может быть в кипящем аду? Часов ни у кого нет, счет времени давно потерян. День сейчас или ночь? Какой сегодня день, какое число? Что ждет нас — плен или попытка прорыва?
25 июня 1942 года коридор для выхода наших войск был окончательно закрыт немцами. 2-ая ударная армия и части Волховского направления оказалась в полном окружении в тылу у немецко-фашистских войск, наши бойцы были обречены на гибель или плен.
Сам командующий 2-ой ударной армии генерал-лейтенант Власов А.А. сдался в плен фашистам, бросив на произвол свои части. Отдельным малочисленным группам советских бойцов впоследствии все-таки удалось чудом вырваться из этого ада.
Командир дивизиона собрал всех оставшихся в живых бойцов (нас было 11 человек) и сказал, что бы мы разбивались на мелкие кучки и спасались, кто как мог. Так и поступили, я и еще 3 красноармейцев со своим оружием (винтовки) через болота и лес стали пробиваться из окружения к своим. Нам чудом удалось вырваться из этого котла смерти и выйти из окружения.
В дальнейшем, рассказывать о том, что мы были в окружении под Мясным Бором было не безопасно. Всем было известно о предательстве генерала Власова А.А. Бойцов 2-ой ударной армии, попавших в плен и окружение несправедливо считали предателями и трусами.
К бойцам и командирам 2-й ударной армии прилепили клеймо — «власовец». Миф культивировался очень долго и глубоко укоренился в массовом сознании. Я, принимавший участие в сражении за Мясной Бор долгое время стеснялся признаться, что был в окружении.
Разве все они, живые и мертвые, виноваты в том, что генерал Власов сдался немцам живым? Никакой армии Власов не сдавал, он, спасая себя, сдался сам. Никто из тех бойцов и командиров, попавших в фашистский плен, не пошел туда добровольно. И какая их вина в том, что их взяли на болоте, погибающими от голода и ран?
Я убежден, что мне удалось избежать репрессий по нескольким причинам:
1. Я воевал под Мясным Бором в составе 59 армии, отдельные воинские формирования которой также попали в окружение вместе со 2-ой ударной армией.
2. Попав в «огненный котел», мне и немногим моим сослуживцам по 59-ой армии удалось вырваться из него еще до того, как сдался фашистам командующий 2-ой ударной армии генерал-лейтенант Власов А.А., а бойцы и командиры были захвачены в плен.
3. В дальнейшем я старался никогда и никому не рассказывать об этих самых страшных событиях войны.
Долгое время я жил с этими воспоминаниями наедине.
27 июля 1942 года я прибыл в Волховстрой, который лежал в развалинах от вражеских бомбежек. Там была сформирована 33-я отдельная стрелковая бригада в составе 2-ой ударной армии Волховского фронта и началась подготовка нового наступления.
27 августа 1942 года войска Волховского фронта начали Синявинскую наступательную операцию. Это еще одна попытка прорвать блокаду города Ленинграда.
Я тогда воевал в составе 2-го отдельного артиллеристского дивизиона 33-ей стрелковой бригады 4-го гвардейского стрелкового корпуса. Ударной группировке сил была поставлена задача высокими темпами пробиться к реке Нева.
Наступление началось 27 августа 1942 года. Однако, с первых же дней наступления подразделения продвижения не имели, мы несли тяжелые потери. У нас в трех ротах осталось от 10 до 20 человек, был убит начальник артиллерии. Переподчинение частей корпуса вносило путаницу в систему управления.
Фактически начинал повторяться сценарий июньских событий у Мясного Бора: мы сидели в лесах и болотах, а немцы удерживали узлы сопротивления, истребляли нашу пехоту авиацией и артиллерией, накапливая силы на флангах прорыва. Просека оставалась единственной линией снабжения «наступающих» частей советских войск. Но командование требовало «усилить темпы» наступления и как можно скорее выйти к Неве. Мы получили задачу: взять Синявино и соединиться с Ленинградским фронтом.
Мы продвинулись вперед, не обеспечив фланги. Немцы теснили нас с флангов, превращая вбитый в немецкую оборону клин в «бутылку». В ответ нам поступали исключительно наступательные задачи.
В глубине прорыва немцы нанесли контрудар и раскололи боевые порядки 4-го гвардейского корпуса. Мы опять попали в окружение. Попытки доставить нам боеприпасы и продовольствие на лошадях через лес и болото пресекались немцами.
Самолеты У-2 по ночам сбрасывали грузы с боеприпасами и продовольствием в трясины и болота, откуда достать их было очень трудно. Небольшими группами по два-три человека мы пробивались с боем по ночам к сброшенным грузам, чтоб забрать хоть что-то. По пути следования большинство бойцов этих групп погибали от пуль и снарядов фашистов.
В этот страшный период произошла со мной одна невероятная история. Один из офицеров из числа командования, по национальности украинец (мне помнится, что его фамилия была Ткаченко, но я не уверен точно) формировал такие группы по 2-3 человека, из числа рядовых бойцов и отправлял их по ночам в болота в поисках грузов, сброшенных с наших самолетов У-2. Подобным же образом, он же отправлял такие же группы из 2 человек за питьевой водой для полевой кухни. Все прекрасно понимали, что значит попасть в состав этой группы, которая под обстрелами фашистов ползком пробиралась по лесу и болотам на линии огня к грузу или воде, а затем также возвращается. В эти группы назначали всех по очереди. Большинство из них погибло. Однако, приказ есть приказ и его не выполнить нельзя.
В один из дней в подобную группу из 3 бойцов был включен и я.
Ночью, под обстрелами и бомбёжками, наша группа выдвинулась в район предположительного нахождения груза с боеприпасами и продовольствием, сброшенного накануне нашим самолетом У-2. Ближе к рассвету нам удалось все-таки найти груз и часть его была доставлена в расположение дивизиона, но один красноармеец из нашей группы погиб во время миномётного обстрела.
На следующий день этот же командир назначает новую группу из двух бойцов для отправки за питьевой водой для полевой кухни. Вне очереди, по необъяснимой причине, он вновь включает меня в состав группы.
Я и мой сослуживец (по имени Николай, других данных нет) одели на спину походную посуду и отправились к речушке (около километра). Весь путь туда и обратно необходимо было преодолеть ползком под свистом пуль, взрывами снарядов и мин. Двигались на расстоянии 15-20 метров друг от друга. На обратном пути Николай погиб от разрыва мины, его тело разлетелось вокруг на куски. Я вернулся один с водой для полевой кухни.
Утром следующего дня этот же офицер (хохол) мне отдает приказ вновь вне очереди отправляться за водой. Мне не хотелось испытывать судьбу в третий раз и идти вне очереди по очень опасному пути, и я об этом сказал командиру. Последний, услышав это, пришел в ярость, грозил мне расстрелом на месте за невыполнение приказа командира. Я не отказывался выполнять приказ и готов был идти и за грузом и за водой, но мне было никак не понять: почему всех отправляли по очереди, а именно меня вне очереди и третий раз подряд.
Находясь в гневе офицер подскочил к мне и ударил кулаком правой руки сверху по голове (я был в каске). Деваться было некуда, я молча собрался и пошел (точнее пополз) за водой один.
Где-то на половине пути я услышал позади себя свист и взрывы мин. Место расположение дивизиона подверглась артобстрелу со стороны фашистов. Добравшись до речки и, набрав воды, я вернулся назад. В расположении дивизиона увидел следующую картину: кругом воронки и поваленные деревья от взрывов, много раненных и убитых бойцов, разбитые артиллеристские орудия и полевая кухня. Кругом стоны и мольба о помощи. На земле весь в крови лежал тот самый командир, что отправил меня за водой. Увидев меня, он стал просить о прощении, буквально умолял, плакал. И только подойдя ближе к нему, я увидел, что у этого офицера нет правой руки, ее оторвало взрывом (ту руку, которой он ударил меня по голове). В моем создании промелькнула страшная мысль: возмездие Всевышнего. Позже, кого смогли из раненых вынесли из окружения. Больше я с этим офицером никогда не встречался. И о его судьбе мне ничего не известно. Сожалею, что точно не запомнил его фамилии.
В «котле» мы находились 11 суток.
27 сентября 1942 года от командования фронта поступил приказ прорвать окружение и вывести войска. При этом, категорически запрещался вывод без матчасти. Был приказ: «Всех, вышедших без матчасти возвращать обратно». Сплошного фронта не было, поэтому отдельным нашим частям через торфяники и заболоченные низины удалось выбраться к своим. Во время этого прорыва, я получил осколочное ранение правой теменно-затылочной области без повреждения твердой мозговой оболочки.

29 сентября 1942 года с ранением я попал в полевой госпиталь, который находился в н.п. Сясьстрой под Ленинградом, а далее был направлен в эвакуационный госпиталь № 3149 г. Молотов (ныне – г. Пермь).
После восстановления, 28 января 1943 года выехал на фронт в составе 22 лыжной бригады отдельного истребительного противотанкового дивизиона, которая была сформирована в г. Молотов.
В феврале 1943 года бригада вошла в состав 27-й армии Северо-Западного фронта, где мне пришлось воевать в составе бригады на Ленинградском фронте и участвовать в операции по ликвидации демянского плацдарма фашистов.
В апреле 1943 года бригада была расформирована, а личный состав влит в 28-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая была переброшена с Северо-Западного фронта под Курск.
3 мая 1943 года в составе 1 батареи 33 отдельного истребительного гвардейского противотанкового дивизиона (45-мм противотанковых пушек) 28 стрелковой дивизии я прибыл на станцию Касторное Курской области.
С момента прибытия и весь июль 1943 год наши части вели тяжелые оборонительные бои на Курской дуге. В конце июля дивизия находилась у села Смородино и готовилась к наступлению. Затем части дивизии были направлены для обороны Белгорода и расположились в 18 км от города.
Во время одного из боев в августе 1943 года на Курской дуге фашистский танк «Тигр» практически прямой наводкой расстрелял позиции нашей батареи. Весь расчет погиб, я получил сквозное и касательное осколочное ранение в грудной клетки сзади (в левую лопатку) и сквозное ранение кисти правой руки (оторвало безымянный палец, с ограничением движения III пальца), также был контужен.
С ранениями и контузией меня лечили и восстанавливали в полевых госпиталях г. Борисоглебска, п. Алексеевка, откуда был направлен в эвакуационный госпиталь № 2739 (д. Махалино Пензенской обл.).
После госпиталя 13 января 944 года я был направлен на Украинский фронт и в составе 196 полка 28 армии прибыл в деревню Васильевка Запорожской области.
Однако, после тяжелого ранения я полностью не восстановился, к строевой службе пригоден не был и по этой причине был переведен в воинскую часть 236 полка 69 армии, которая дислоцировалась на территории села Любимовка Запорожской области в 5 км от станции Бурчак. Мы привлекались к различным хозяйственным работам, формированием и отправкой грузов на фронт, несли караульную службу. Помню отдельных моих сослуживцев:
- Зитковский (писарь в штабе);
- Вороновский;
- Бабенко;
- Владимир Кулиш;
- Алексеев И.К.
- Кириленко;
- Андрей Путовит;
- Похилка;
- Холодкова (Халаткова) Мария Федоровна (работник продовольственного склада).
9 апреля 1944 года в составе 80 стрелкового корпуса я отбыл на фонт и попал на 1-й Белорусский фронт второго формирования (командующий фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский).
80-й стрелковый корпус занимал плацдарм на Днепре между Рогачевым и Могилёвым в районе железнодорожной станции Тощица. Немцы нещадно бомбили, производили внезапные артналеты, неоднократно пытались атаковать, бросая в бой танки и мотопехоту. Но это успеха не имело: полки дивизии успешно отбивали все атаки немцев, нанося им ощутимые потери, а от бомбежек и артобстрелов нас защищали блиндажи, землянки, укрытия. Потери в личном составе в обороне были сравнительно невелики. Мы, бойцы, находясь в обороне, ежедневно делали свою работу, готовились к предстоящим боям. По приметам, знакомым фронтовикам, мы чувствовали, что не за горами наступление: ночами скрытно на наш плацдарм прибывали все новые и новые подразделения танкистов и артиллеристов, реактивной артиллерии («катюши»).
19 мая 1944 года я заболел брюшным тифом и был срочно помещен во 2 отделение инфекционного госпиталя № 2301 в деревне Лазаревичи Могилевской области Белоруссии (полевая почта 70474).
После выздоровления был направлен на пересыльный пункт г. Минска, откуда попал в ремонтно-восстановительный отряд связи 2167 (п/я № 66). В составе ремонтно-восстановительного взвода был направлен на Борисовский линейно-технический участок (ЛТУ) связи г. Борисов Белорусская ССР для восстановления линий связи.
Меня назначили командиром отделения связи. Командир взвода – лейтенант Креницын Николай, красноармейцы: Прокопенко Федор Яковлевич (из г. Воронеж), Дубровский В.Л., Ананич Сергей, Соколовский, Долбышкин Н.В., Сергиевич, Сидорчук, Антонович, Толкач Адам Антонович.
С 08 сентября 1944 по 18 января 1946 года мы работали в Борисовском и Гомельском районах. Жили и работали в деревнях. В поселке Житковичи меня с несколькими сослуживцами поселили в своем доме местные жители: Люскович Иван Филиппович и Люскович Анна Андреевна.
В Гомельском районе снимали со старых столбов оборванные провода, крепления и из них делали новые линии связи. Для этого нам приходилось спиливать и валить эти столбы на землю.
Во время войны, чтобы оставить немцев без связи, партизаны спиливали столбы и разрывали провода линии связи. После чего, фашисты стали минировать отдельные столбы, чтоб подорвать партизан.
18 января 1946 года я и два моих сослуживца: Дубровский В.Л. и Портфин (других данных нет) валили очередной столб, который в последствии оказался заминирован немцами. Произошел взрыв. От взрыва погиб Портфин, а отец и Дубровский В.Л. получили тяжелые ранения, их доставили в 435 военный госпиталь г. Борисов Минская область.
После очередного ранения, 4 апреля 1946 года отец был демобилизован из Советской Армии.
Так, для меня, имеющего в 23 года контузию; 4 ранения (осколочное ранение правой теменно-затылочной области; сквозное и касательное осколочное ранение грудной клетки сзади; сквозное ранение правой кисти с потерей IV пальца (безымянного) и ограничения функций III пальца; осколочное ранение теменной области от разрыва мины с полной потерей зрения на правый глаз и потерей цветоощущения на левый глаз (дальтоник), перенесшего брюшной тиф, закончилась эта страшная война. Несмотря на инвалидность, я был счастлив от того, что остался жив с руками и ногами.