"В 1939 году я окончил в городе Краснодаре учительский институт, работал учителем в Кореновском районе, продолжал учиться заочно в пединституте г.Краснодара. 21июня 1941 г. сдавал экзамены за 3-й курс пединститута. Здесь я услышал по радио голос диктора о начале войны. Все разъехались по домам. Через неделю я и мой товарищ – коллега по работе получили повестки явиться в Кореновский райвоенкомат.

Мы были призваны в армию и направлены в военно-пехотное училище, которое находилось в Урюпинске, а затем переехало в Нальчик.

В ноябре месяце 1941 года, когда немцы были недалеко от Москвы, из двух училищ – Урюпинского и Астраханского была сформирована 14-я стрелковая дивизия и направлена под Москву. Мы с товарищем были зачислены в миномётный дивизион.

Когда немцев от Москвы отогнали, наша дивизия была переброшена на самый крайний Северо - Запад возле озера Ильмень. Ехали поездом, потом два дня шли пешком. К концу второго дня остановились на небольшой открытой поляне, кругом был лес. Там была небольшая деревушка, в которой люди жили не в домах, а в земле: вырыта яма размером примерно 3×4 метра и глубиной 2 метра. Сверху положен накат брёвен и насыпан толстый слой земли – это была крыша дома. Внутри были деревянные нары. Мы, конечно, усталые, голодные рады были разместиться на нарах. Не знаю, случайно это или нет, невдалеке от этого места находился немецкий аэродром.

Утром, как только стало светло, появился немецкий самолёт-разведчик «Рама». Этот самолёт имеет мощные объективы и видит всё на земле, как на своей ладони. Самолёт сделал круг и улетел. Минут через 15 появились 6 немецких бомбардировщиков. Самолёты стали сыпать бомбы. Это была страшная картина. Повозки разлетались на части, падали лошади, люди. Все бросились бежать в лес, до которого было метров 200. Мы с товарищем стали отдаляться от общей массы в сторону (самолёты бросали бомбы, где была большая скученность людей). Посмотрим, в каком направлении летит бомба – пока бомба снижается, можно было метров 15 пробежать в сторону и упасть. Я посмотрел на бомбу, сброшенную с самолёта, отбежал в сторону, упал а второй самолёт сбросил бомбу, которая снижалась и летела прямо на меня. (Бомба, сброшенная с летящего самолёта, летит не вертикально, она имеет и горизонтальную скорость, поэтому она летит по наклонной линии к земле). Бомба была уже близко, и я подумал: «Ну вот и всё, сейчас я взлечу на воздух». Я лёг на спину, решив смотреть смерти в глаза, но бомба пролетела надо мной на высоте 5 метров и, пролетев ещё горизонтально метров 50, попала в бревенчатый сарайчик. А там были люди, послышались стоны крики. Там были люди и из нашего взвода, они получили ранения. И так мы удалились от общей массы людей в лес. Но в лесу не видно, куда летят самолёты и бомбы, мы слышали завывания самолётов и кА трещать пули по веткам деревьев. Мы вышли из леса, поднялись на небольшой пригорок, где росли редкие отдельные деревья. Мы уселись под деревом, чтобы нам было хорошо видно, куда летят самолёты. Самолёты бомбили и обстреливали лес. Одна шестёрка самолётов пролетала, потом появлялась другая. Бомбардировка продолжалась целый день, к концу дня она прекратилась. 2/3 дивизии было выведено из строя. Из нашего миномётного взвода из 42 человек нас осталось 18.

Вот так я получил первое боевое крещение. Я за этот день повзрослел или постарел, наверное, на 10 лет. Исчезла ребяческая весёлость, я стал замкнутым, мало с кем говорил. Я, кажется, и сейчас вижу глаза лежащего человека, у которого вся внутренность живота лежит на снегу. Но он ещё жив и умоляюще просит каждого проходящего «Пристрели, браток, пристрели!».

Потом мы пошли занимать оборону. Рыли снежные траншеи. О ленинградской блокаде все мы знаем. Но ведь части, которые были далеко за Ленинградом, оказались в таком же положении, как и ленинградцы, с той лишь разницей, что ленинградцы мёрзли и голодали в четырёх стенах дома, а мы день и ночь на 30-градусноом морозе без горячей пищи. Сухарь делили на 3 дня. Вы можете подумать, что я преувеличиваю. Да, этому трудно поверить. Я бы тоже не поверил, если бы мне сказали раньше об этом. Я удивляюсь выносливости человеческого организма.

Землянку там было отрыть нельзя, потому что там вечная мерзлота. Костёр разводить тоже нельзя, потому что днём дым демаскирует, ночью огонь демаскирует. Единственная возможность у нас была облегчить своё невероятно трудное положение: мы рубили тонкие высокие сосны, составляли их конусом, пол и стены обкладывали еловыми ветками. У нас получался в густом лесу большой шалаш на целый взвод. Брали бочку из-под бензина, вырубали два отверстия – сбоку и сверху, и только ночью, когда не видно дыма и огня, мы жгли в бочке дрова. Здесь можно было отогреть окоченевшие руки, два часа подремать на еловых ветках и идти становиться на пост в снежные окопы. У многих, в том числе и у меня, были обморожены ноги, и только в мае месяце, когда сапёры по лесисто-болотистой местности из брёвен проложили дорогу на расстояние более 100 км, мы получили питание и боеприпасы.

Первый год войны показал, что в этой войне большую роль играет артиллерия, даже появилась такая фраза: «Артиллерия – бог войны». Наша страна стала больше выпускать орудий и боеприпасов, нужны были и артиллеристы – грамотные люди. И вот нас, 10 человек из дивизии, которые имели среднее и высшее образование, направили в артиллерийское училище, которое находилось вблизи Саратова. Через полгода нам присвоили звание лейтенантов и отправили на фронт.

К этому времени появился новый вид орудий – самоходные орудия. Обычно орудия устанавливаются на орудийные лафеты, и автомашина, на которой находятся боеприпасы и орудийный расчёт, вывозит их на огневую позицию. Прорыв обороны противника начинается с артподготовки. Насыщенность артиллерии такая, что на каждые 4 метра по фронту бьёт орудие, бьёт целых полчаса, 40 минут, а иногда и до часа. Казалось бы, там уже всё с землёй смещалось. Потом артиллерия переносит огонь вглубь обороны противника, появляются танки, а за танками идёт пехота. У танков есть небольшая пушка и пулемёты, они стреляют на ходу, огонь у них не пристрельный. И вот танки прогромыхали, пересекли оборону противника и пошли дальше. И вдруг застрочил пулемёт противника. Пехота залегла, пехота отрезана от танков, ну а если пехота не прошла - оборона не прорвана. Вот, видимо, командование и решило, что пехотинцу надо дать пушку, которая всегда была бы рядом с пехотинцем и уничтожала бы ожившие огневые точки противника. Вот и появилась упомянутая самоходная артиллерия. Это такая же машина, как и танк, на гусеничном ходу, только вместо башни, которую имеет танк, поставлена более мощная пушка, и если где-то появилась огневая точка противника, орудие останавливается и точной прямой наводкой уничтожает её. Пехотинцы полюбили эту пушку. Когда они видят, что рядом с ними идёт их защитница, они смелее идут в наступление, иногда даже сами пехотинцы прибегут и подскажут, откуда стреляют немцы.

В декабре 1943 года был сформирован самоходный артиллерийский полк. В полку 4 батареи, в батарее 5 боевых машин. Полк вошёл в состав 2-го гвардейского кавалерийского корпуса под командованием генерал-майора Крюкова. Я был командиром орудия. Боевые действия мы начали в Белоруссии. В первом бою командира батареи убило, и я был назначен командиром батареи.

Памятным днём у меня остался день 22 июля 1944 года. К этому времени вся территория Советского Союза была освобождена от немцев. Наши части вышли к границе Польши. Кавалерийские части в прорыве не участвуют, но они находятся где-то поблизости и готовы к движению. Когда оборона противника прорвана, кавалерийские части входят в прорыв, преследуют противника, жмут, как говорится, по пятам, не давая ему окопаться. 22 июля 1944 года под городом Ковель был сделан прорыв обороны противника. Части кавалерийского корпуса вошли в прорыв (переправились через Западный Буг), вступили на территорию Польши и повели наступление в направлении польского города Влaдава. Части продвигались быстро, но немцы, видимо, чтобы успеть эвакуироваться из города, выставили заслон. Они использовали естественное препятствие. Примерно в 1 км от города проходил овраг, поросший лесом. Здесь мощным пулемётным и автоматным огнём части корпуса были остановлены. Я получил приказ выехать с батареей на ликвидацию заслона. Овраг был глубокий, и не будь этого леса над ним, было бы трудно оттуда выбить немцев. Но нам помог лес. Подъехав на близкое расстояние, мы открыли огонь из 5 орудий. Снаряды, ударяясь о деревья, рвались у немцев над головой, поражая их на дне оврага. После того как из каждого орудия было выпущено по 20 снарядов, немцы не выдержали. Мы увидели машущие из оврага руки немцев, Мы прекратили огонь. Из оврага вышло более 100 немцев. Мы подъехали к оврагу и увидели, что овраг усеян трупами. Позже мы узнали, что из 200 человек 70 были убиты и 130 сдались в плен. После ликвидации заслона наши части без потерь вошли и заняли город.

Мы переехали на противоположную окраину города и стали продвигаться дальше. Я ехал по шоссе, остальные орудия шли справа и слева от меня. Проехав от города полкилометра, мы увидели, что на шоссе на расстоянии километра от нас стоит немецкий тяжёлый танк «Тигр». Встреча с этой машиной ничего хорошего не сулила. Можно было бы быстрым маневром уйти из-под обстрела (впереди был населённый пункт), но вот беда: справа и слева были прямые глубокие кюветы. Мы оказались в мешке. Пришлось принимать бой. Итак, у нас состоялась с «Тигром» дуэль. Но дуэль эта была неравная. Во-первых, «Тигр» стоял, наполовину скрытый за перевалом, он был трудно уязвим, мы же для него были хорошей мишенью. Во-вторых, у «Тигра» толщина брони была около 9 см, у нашей самоходки толщина лобовой брони 4,5 см. В-третьих, у «Тигра» более мощная пушка, прямой выстрел её 1000 м, у нашей самоходки прямой выстрел 700 м. Прямой выстрел – это то расстояние, когда снаряд летит ещё по прямой линии, это значит, что куда навёл, туда и попал. Дальше траектория снаряда будет искривляться, и чтобы попасть в цель, надо соответственно расстоянию ставить прицел. Но так как мы расстояние оцениваем на глаз, и оно может быть неточным, то попадание может быть неточным. Первый выстрел сделали мы, но, как и следовало ожидать, вреда «Тигру» не причинили. Потом я увидел, что от «Тигра» отделилась светящаяся точка. Мелькнула в голове мысль: «Это конец жизни». Но снаряд срикошетил от лобовой брони самоходки и пролетел у меня над головой. Вторым выстрелом танк пробил броню машины возле люка механика и разорвался в боевом отделении у ног заряжающего. Снаряд был термитный. Температура разрыва термитного снаряда 3000ºС. Длится она какие-то доли секунды, но от такой температуры на теле выступает сало и тело загорается. У меня загорелись лицо и руки. К счастью, я не был ранен и через открытый верх машины выпрыгнул вниз головой, сбил пламя с лица и рук. Я получил тяжёлый ожог. Через 3 месяца я вернулся из госпиталя в свою часть. Дальше полк участвовал в окружении и разгроме немецких группировок. Мы дошли до Берлина.

Когда брали Берлин, одни части шли прямо на Берлин, другие обходили город с юга, третьи – с севера. Берлин брали в клещи. Наша часть шла по северной окраине Берлина. Мы остановились на северо-западной окраине. Кольцо вокруг Берлина уже было замкнуто, в городе ещё шли бои, чувствовался конец войны. Утром мы услышали по радио, что Германия капитулировала. Мы поздравляли друг друга, стреляли вверх из автоматов – какая это была радость!

Спустя две недели, мы (офицеры полка) поехали на грузовой машине в Берлин посмотреть Рейхстаг – логово фашистского зверя. Что мы увидели? Квадратное здание с круглым куполом. На куполе развевался красный стяг – знамя победы. Все стены Рейхстага были исписаны (исцарапаны) фамилиями. Вошли внутрь – и там то же самое, что и снаружи, даже на потолке купола, на высоте, наверное, около 10 м, были нацарапаны большими буквами две фамилии. Мы удивлялись, как могли люди это сделать.

Ну что я ещё могу сказать? День Победы – это самый счастливый день в моей жизни."