Выпускной вечер в школе-десятилетке отсек беззаботную юность Николая Рычина и его сверстников резко и беспощадно. Два этих дня 21 и 22 июня 1941 года разделяет не просто ночь, их разделяет пропасть. Когда Николая разбудила мать и сказала, что напали немцы, Николай несколько минут лежал, не понимая, о чем идет речь. Он только смутно ощутил, что в их маленькую квартиру на улице Ленина, в мирную, залитую летним утренним солнцем Каширу пришла огромная беда. Но вмиг осмыслить, охватить разумом эту беду было никак не возможно. Николай повернулся лицом к стене и так лежал еще несколько секунд.
Никто не знает своей судьбы и Николай Рычин не знал, что очень скоро будет училище командиров в городе Чкалов, а потом - фронт, где его артиллерийскую батарею не снабдят зенитками, а личный состав винтовками. Оружие, оказывается, положено добывать в бою. Потом будет отступление, потом Сталинград, запомнившийся Николаю неразберихой и громадным количеством убитых и раненых.
На Дону, возле станицы Гороховской, бригада, в составе которой служил лейтенант Рычин, попала в окружение. Николаю было дано задание перейти линию фронта, пробраться к своим и сообщить о месте прорыва бригады. Он стал пробираться по территории занятой врагом. Шел ночью, а днем отлеживался в небольших перелесках, которыми изобиловала местность. Почти в самом конце пути, когда уже слышна была прифронтовая канонада, он поторопился и потерял бдительность и пошел днем. Когда он услышал неподалеку голоса, спрятаться было уже некуда, Николай упал на землю и притворялся мертвым. По своеобразной военной форме и русской речи он без труда отличил
власовцев. Человек десять шли прямо на него, и миновать никак не могли. А у него пистолет в кобуре и офицерская планшетка на боку. Если заподозрят обман, пощады не будет: офицера, да еще и коммуниста, живым не оставят ни в коем случае.
Смерть прошла в полушаге от Рычина. Приоткрыв глаз, он увидел запыленные кирзовые сапоги, вздымавшие пыль прямо возле его лица, почуял тонкий запах трофейных сигарет, которые курили власовцы. Пройдет, страшно сказать, пятьдесят с лишним лет, и он будет помнить происшедшее во всех подробностях: и сапоги , и запах сигарет, острый камень, предательски упершийся ему в бок, и то страстное желание жить, которое теснило ему в ту минуту дыхание и заставляло плотнее вжиматься в закаменевшую от летнего зноя землю. Рычин переплыл Дон, плавал он отменно, не зря на Оке вырос.
Бригада из окружения успешно вышла с оружием, со знаменем, сохранив свой номер. Когда в 1944 году они вышли в Крым, старший лейтенант Рычин был уже командиром зенитной батареи, состоявшей, как известно, из 6 орудий.
Крым запомнился обидной контузией и смертью младшего брата командира орудия старшего лейтенанта Чегодаева. Младший брат пришел в батарею, когда освобождали его родное село. Он не принимал военной присяги, и вообще не значился ни в каких списках, просто попросился повоевать, и его взяли: людей не хватало. Шустрого белобрысого парня полюбили, вскоре он стал своим, военную науку освоил без труда. А погиб, он вот при каких обстоятельствах.
Командир полка отличался крутым нравом. Однажды, придя в батарею Рычина, он заметил висевший, казалось бы, неподалеку воздушный шар с вражеским наблюдателем.
- Немедленно сбить! – поступил приказ. – Глаз что ли нет? У него же вся наша позиция как на ладони.
Рычин попытался объяснить, что воздушный шар находиться вне досягаемости зениток и если открыть огонь, то неминуемо придѐтся рассекретить их тщательно замаскированную батарею. Командиру полка эти доводы показались неубедительными и даже глупыми:
- Вы приказ слышали или нет?
Приказы не обсуждаются, их положено исполнять. Рычин дал команду открыть огонь. Шар, конечно, не сбили, а батарею немецкие дальнобойные орудия сразу же засекли и взяли «в вилку»: сначала перелет, потом недолет. Следующий выстрел был точен. Единственный кто был убит, - младший брат Чегодаева. Все остальные отделались ранениями и контузиями.
В Крыму же погиб старшина, которого Рычин как то по домашнему звал Алексеич: по возрасту он вполне годился двадцатиоднолетнему командиру батареи в отцы. Еще в 1943 году, когда батарея попала под сильную бомбежку, он, грустновато усмехнувшись, сказал Николаю: «Нет, меня здесь не убьют, меня в Крыму убьют». Никто не мог знать, где будет воевать 270 полк 18 дивизии через год, потому Рычин только отмахнулся от трагического пророчества Алексеича: болтаешь что попало. Он погиб от осколка бомбы на окраине Симферополя сразу же после освобождения этого города от фашистов. Вот и попробуй утверждать, что человек не знает своей судьбы.
…Через очень много лет Николаю Васильевичу Рычину самые разные люди будут задавать один и тот же вопрос:
- Было ли Вам страшно на войне?
И он всякий раз будет честно отвечать:
-Да, было очень страшно.
И вспоминаться ему будут не только пикирующие на расположение его батареи фашистские самолеты и не только угрожающее шуршание, с которым летят снаряды дальнобойной немецкой артиллерии. Так же он вспоминает Цуркана, который в первом же своем бою сбежал и спрятался в лесу. Командир полка, тот самый, из-за которого погиб младший Чегодаев, публично срамил Цуркана перед строем и грозил ему трибуналом. Но Рычин
не склонен был осуждать командира орудия: он столько раз пересиливал в себе страх, призывал на помощь всю силу воли, что давно не верил в отчаянных, никого и ничего не страшащихся смельчаков. Командиру полка, который обычно находиться за три километра от передовой, намного легче быть неустрашимым.
Победа застала комбата Рычина неподалеку от Франкфурта-на-Майне, в местечке Мезер. Начиналась мирная жизнь, в которой Рычину еще предстояло найти свое место. Гражданской специальности он не имел, единственное пока, чему он научился в жизни, - это сбивать из 37- миллиметровых зениток вражеские самолеты. Его батарея, по скромным подсчетам, насбивала их за войну больше двадцати штук.