Неоценимое изобретение человечества – письменность, возникшая ещё в древнейшие времена, похоже, утрачивает своё значение. Даже люди моего поколения предпочитают краткое общение между собой путём обмена СМСками. Становится проще и доступнее просто послать смайлик вместо того, чтобы выразить своё мнение по тому или иному поводу. Так любимый ранее эпистолярный жанр постепенно уходит в прошлое.

Жив буду, вернусь…Тем большую ценность сегодня представляют письма, написанные в самый трудный период истории нашей Родины – в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. И беспримерный поступок совершают потомки погибших воинов, сохранившие до нашего времени эти уникальные раритеты современной эпохи.

Недавно мне для прочтения и работы переслали фотографии, копии писем и документов погибшего при освобождении Белоруссии, лейтенанта Иннокентия Михайловича Рябцева. Он не игарчанин, и не туруханец, и скорее всего, даже не коренной житель Эвенкии. Но именно эти три территории могут по-праву считать его своим погибшим героем. И вот почему.Как известно, Туруханский военкомат был образован только в июле 1944 года. До того времени призыв в войска осуществлял Игарский, или, как он тогда назывался Игаркинский военкомат. И в Туруханске, и в Эвенкии действовали только учётные комиссии, административно они подчинялись Игарскому военкомату. Поэтому история того, как уходил на фронт и воевал там эвенкиец Иннокентий Рябцев, думаю, одинаково интересна для всех жителей енисейского Севера.

Отец нашего героя Михаил Герасимович Рябцев, уроженец Московской области, за участие в революционной деятельности был сослан из столицы в Сибирь, точнее, в Иркутскую область.

Здесь ещё сравнительно молодой человек встретился и создал семью с Екатериной Константиновной Банщиковой, в 1915 году у них родился сын Иннокентий. Перед войной семья оказалась в Эвенкии, видимо, потому что при советской власти Михаил Герасимович работал судьёй.

Тогда уже у самого Иннокентия была жена Лина Ивановна и двое детей – дочь Галина, родившаяся в 1936 году и сын Игорь, 1939 года рождения.

Не вправе осуждать кого-то и вторгаться в личные судьбы людей, но мне кажется, государство должно было быть милосердным. Дело в том, что Иннокентий с женой разошёлся, малолетних детей ему помогали воспитывать родители, и его по закону должны были освободить от воинской обязанности. Но его призвали на фронт. Точнее, обстоятельства складывались таким образом, что 18 февраля 1941 года Иннокентий Рябцев был принят на работу бухгалтером в Оскобскую звероферму.

Жив буду, вернусь…В Оскобе с 1938 года была организована первая в Эвенкии звероферма серебристо-чёрных лисиц – корму для них было полно и в реке, и в тайге. Лисы сюда были завезены из Туруханска.

При приёме на работу нового бухгалтера было оговорено условие, что он должен пройти годичное обучение в Туруханске. На это время исполнять обязанности бухгалтера вместо сына предложили отцу. Вот с этой целью и поехал Иннокентий в Туруханск. А тут война.

Первое письмо из Туруханска датировано 28 августа 1941 года. Нам интересно услышать из уст очевидца, что происходило в первые дни войны в районном центре:

«(…) 26 августа в Туруханске была мобилизация с 1901 года. Воротникова (мой комментарий – попутчик Рябцева до Туруханска) уже призывали, и он проходил комиссию, но по его здоровью оставили. С 1 сентября будет производиться 2-ой набор, очевидно, и мне не миновать, так как с курсовой базы берут педагогов и курсантов, остаются на курсах одни девушки. Если возьмут в армию, то сообщу радиограммой, а вещи вышлю почтой».

Следующее письмо было написано уже 4 октября 1941 года по дороге на фронт. Привожу его полностью, в нём описано, чем наши призывники занимались в краевом центре перед отправкой на передовую. Одновременно хочу, чтобы читающие обратили внимание на существующий в те времена стиль написания писем.

«Здравствуйте папаша и мамаша! Шлю вам свой задушевный привет! 20 сентября сего года мы выехали из Туруханска. В Подкаменной Тунгуске видал наших мобилизованных, они там и остались, так как наш пароход был переполнен. 26 сентября вечером прибыли в Красноярск. На несколько минут забегал к Зусмановичу и того же дня нас увезли на другую сторону Енисея и 28 сентября мы прошли комиссию, до 1 октября нас водили работать на лесозаводы и 1 октября нас отвезли на 30 км вверх по Енисею. Там разгружали лес до 10 числа, а 11 числа мы прибыли обратно в Красноярск и этого же числа нас комсомольцев и кандидатов в первую очередь отправили на Запад в город Красный яр, как будто этот город находится близко возле Ленинграда, а беспартийных отправили на Восток.

Перед отправкой я забегал к Зусмановичу всего на полчаса, там написал три доверенности и оставил лотерейные билеты на сумму 142 или 143 рубля, авансовый отчёт и сохранные свидетельства. И оставил ручные часы для ремонта. Всё это Лидия Самуиловна перешлёт. Я у них на дорогу взял деньгами 100 рублей. При получении по авансовому отчёту перешлите переводом. Все вещи мои остались на курсовой базе в Туруханске. Я дал телеграмму Воротникову, он должен выслать за счёт курсовой базы 3 места. Хотелось описать, в какую часть зачислили, пока не известно. Сегодня, то есть 14 октября в 4 часа по новосибирскому времени мы прибыли в станцию Курган. Очень много эшелонов встречается с ранеными, очень молодые ребята, поотстреляны ноги и руки.

Ну, папаша и мамаша, через некоторое время видимо придётся быть на фронте биться с врагом. Папа и мама, лучше следите за ребятами. Писал на ходу поезда, очень трясёт. Хотел дать телеграмму в пути, но нет возможности, поезд совсем мало стоит на станциях. Передайте всем огромный привет. С приветом ваш сын (подпись) Станция Курган 14.Х.1941»

Прочитав текст письма и понимая, что я вряд ли сумею найти какие-то дополнительные сведения о Воротникове – слишком уж обыденная фамилия у земляка нашего героя, я попыталась отыскать что-то о Зусмановичах, тем более, что была указана не только фамилия, но и имя отчество жены – Лидия Самуиловна.

Руководителя организации блокадников Свердловского района города Красноярска, врача-стоматолога Эсфирь Исаевну Колосову, родившуюся в марте 1940 года в Ленинграде, оказывается, при рождении звали Валей Киселёвой. Вместе с другими детьми из блокадного Ленинграда девочка была вывезена в Сибирь и оказалась в Канском детском доме. О судьбе своих родителей она ничего не знала. Видимо, они погибли от голода в осаждённом немцами городе на Неве. В 1945 году пятилетнюю девочку удочерила семья Зусманович, Лидия Самуиловна и Исай Савельевич. Их сын, командир миномётного взвода Фрол Исаевич Зусманович умер от ран, защищая Ленинград 13 июля 1944 года. В память о сыне они и решили взять на воспитание ленинградскую девочку. При этом дали ей не только свою фамилию, но и имя Эсфирь. «С величайшей благодарностью вспоминаю родителей, я всегда чувствовала их любовь», – говорит Эсфирь Исаевна, при замужестве ставшая Колосовой. Вот вам ещё одна сибирская семья и их судьба, перекроенная войной…

Но эшелон с призывниками из Сибири на этот раз пошёл не в сторону Ленинграда. Не обо всём и не всегда имелась у нашего солдата Иннокентия Рябцева возможность писать родителям. Следующее письмо было написано спустя полтора месяца.

Накануне войны из Подмосковья в Эвенкию к родственникам приехали племянница Михаила Герасимовича Тоня и её муж Иван Васильевич. После войны они вернутся к себе домой, а пока в каждом письме помимо того, что Иннокентий обращается к родителям – папаша и мамаша, он передаёт приветы московским родственникам и обязательно обращается к своим детям – Галине и Игорю.

«(…)Примите от меня все горячий красноармейский привет. Пишу вам записку с пути. В вагоне писать очень неудобно, сильно трясёт. Сообщаю вам, что мы сегодня 28 декабря выехали к Москве. Когда будем отправляться в бой, то сразу ожидайте письмо. Мне хотелось бы побывать у Московской родни, но, однако, не отпустят. И кстати я позабыл адреса. Но это бы нисколько не тормозило, как говорится, язык до Киева довёл бы.

Писем от вас ещё ни одного не получал. Ну, пока всё. Желаю вам всего хорошего в вашей жизни и здоровья. Сообщайте здоровье всех. А сейчас всех вас поздравляю с новым счастливым годом. (…) Писал известный ваш сын (Подпись) 28.ХП.1941.»

Расставшись с родителями летом 1941 года, наш сибиряк вплоть до самого февраля не получил от них ни одного письма, хотя и радиограмму в Эвенкию со своим адресом он, как и другие бойцы, отправлял, когда их часть ещё только обосновалась в Подмосковье. Но сослуживцы уже получали письма от родных, а наш земляк нет. Он же в своём письме сообщал родным самую главную весть, что ждали со страхом и волнением в каждой семье при получении с Запада писем, жив ли адресат:

«(…) Примите от меня горячий задушевный привет. Прежде всего, сообщаю, что нахожусь жив и здоров, чувствую себя бодрым. (…)

Сообщите о здоровье всех вас, а особенно о ребятах. Мы сейчас всё ещё обучаемся военному делу. В конце января наш взвод стрелял из своего родного оружия, которым мы будем ломить и уничтожать немецких извергов. Это из миномёта. Оценку получил отличную. Сейчас я назначен помощником командира взвода. Итак, скоро настанет та минута, когда мы будем сражаться с немецкой гадюкой, будем стараться бить и бить озверелого врага до победного конца, не жалея своей крови и своей жизни для защиты своей любимой Родины. 5/П-1942 Мой адрес: п/о Толстопальцево Московское п/я 10/4 «В» младший сержант Рябцев».

С 1984 года посёлок Толстопальцево входит в состав Москвы и является частью района Внуково. Как видим, в годы войны здесь стояли сибирские части.

Только в конце февраля, наконец, Иннокентий стал получать письма от родных, а им в очередном послании он сообщает о том, что до сих пор проходят тренировки на стрельбище и ему даже удалось прыгать с парашютом. Спрашивал солдат в письме, как здоровье у ребят и опубликовали ли посланную им в районную газету «Чунский колхозник» заметку. В конце письма от 20 февраля 1942 года написал: «Поцелуйте ещё за меня Галину и Игоря. Скажите им, если папа будет жив, при возвращении домой привезёт им гостинцы».

В семье Рябцевых бережно хранятся все полученные с фронта письма, открытки, конверты. Часть текстов, написанная химическим карандашом, стёрлась от времени, плохо читаема. Края листочков обтрепались от времени, видимо, не раз их брали в руки, перечитывали, плакали, пересказывали содержание соседям, не получающим подобных весточек. Письма от Иннокентия были разные.

Письмо от 16 марта написано на листе так, что каждое предложение начинается с новой строки, – вольготно написано. Была, видимо, под рукой бумага, было свободное время, даже о фотографиях речь идёт: «Хотел сфотографироваться во весь рост, но не фотографируют. Мотивируют, что нет материала». Тем не менее, три фотографии домой сержант послал.

А вот письмо от 22 июля 1942 года написано очень плотно, всего на поллисточка и ни одного пустого места не оставлено. И с бумагой, видимо, напряжённо, да и ситуация накаляется, каждое слово отточено.

Не знаю, как на других фронтах, а под Москвой вскоре солдатам начали раздавать универсальные листы для письма: тут же было место не только для самого текста письма, но и для адреса.

Жив буду, вернусь…В начале листа с одной стороны был напечатан рисунок и типографским шрифтом расположен стандартный текст: «БОЕВОЙ НОВОГОДНИЙ ПРИВЕТ с фронта всем родным и знакомым! В наступающем новом году я буду храбро биться на боевом фронте. А вы, не покладая рук, работайте на фронте труда. Общими усилиями ускорим нашу победу над проклятыми немцами!»

Это был своеобразный пропагандистский приём для поднятия духа как бойцов, пишущих письма, так и для их адресатов – участников трудового фронта. И не важно, где работали они: у станков на военных заводах, или, как на Севере – ловили рыбу, выращивали оленей, охотились на зайцев и куропаток, разводили ценные породы лисиц.

Письмо на таком бланке Иннокентий писал, думая о Первомайских праздниках, прочно вошедших в быт советских людей – 26 апреля 1942 года. И в нём радостная новость – удалось побывать в Москве и даже повидаться с родственниками.

Какая она военная столица, узнаём от нашего земляка:

«(…) Ну, вот и мне, папаша, пришлось побывать в Москве, покататься в метро. В Москве я пробыл с 23 по 25 апреля включительно. Квартиру дяди Андрея я разыскал сразу без всяких задержек и трудностей. 24 апреля разыскал Василия Ильича. И он вечером сам пришёл. Кое-как с грехом пополам достали литру водки, где и раздавили её. 25 апреля у дяди Андрея был выходной день, они и поводили меня с Василием Ильичом по Москве. Были и на Красной площади, и так далее. Потом зашли на почту и дали коллективную радиограмму тебе с поздравлением с первомайским праздником.

В Москве в части питания стало везде и всюду скромно, так что сильно не разъесться. У Рябцева Михаила Ивановича, хотя и на квартире не был, но мы справлялись в справочном бюро, его теперь адрес квартиры стал другой, а он сам в армии. (…)

Папа, теперь по новому адресу вы можете мне подавать радиограммы, я из Москвы подал две тебе и одну на имя мамы, всего три радиограммы. 1 мая в Москве будем на параде.(…)

Впечатление о Москве осталось моё такое, что Москва в настоящий период времени стала унылая и невесёлая во всём её мировом масштабе.(…)».

Не было парада в Москве 1 мая 1942 года. Вышел лишь большим тиражом праздничный номер воинской газеты «Красная звезда». В нём на первой станице большой портрет главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина и текст приказа № 150. В нём нарком обороны Сталин ставит главную задачу войскам: «Всей Красной Армии — добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев!»…

Как мы теперь знаем, наши земляки, уезжая на фронт в августе 1941 года (а именно только в августе двинулись с севера к Красноярску первые пароходы с призывниками Игарки, Туруханска и Эвенкии), считали, что вероломного немецкого врага удастся разгромить в несколько недель, или даже месяцев, не более. 1 мая 1942 года шёл 319-ый день войны. До победы ещё оставалось вшестеро дольше.

На следующий день Иннокентий садится писать очередное письмо, сетуя, что ему всё ещё «не выпало счастья получить ни одного письма. Я тогда решил написать сам, не ожидая письма. Итак, теперь я опишу, как я провёл время 1 и 2 мая. Здоровье было паршивое, очень простыл и чувствовал себя плохо. Конечно, как это везде и всюду с утра была демонстрация, где наш корпус получил правительственное красное знамя за отличную учёбу по военной и политической подготовке, наш батальон занял первое место в корпусе.

Таким образом, в нашем батальоне к 1 мая пришло 160 отличников по боевой и политической подготовке, в том числе и я, где мы получили первомайские подарки. Я, конечно, получил, грецкие орехи, урюк, яблоки, папиросы, табак, полотенце, носовой платок, мыло, сушки, копчёную селёдку и так далее. Но вот, чёрт побери, кто посылал посылку, не мог ошибочно положить хотя бы четушечку водки, чтобы можно было так, как это требуется по закону, встретить первомайские дни. Но нашему брату в первомайские дни не пришлось даже губы помочить.

В общем, праздник у меня прошёл незавидно, не так, как приходилось встречать в гражданке дома. За эти 2 дня мне пришлось вспомнить не один и не два раза, а несколько раз, как встречал первомайские дни»…

Жив буду, вернусь…Посылает боец в далёкую Эвенкию праздничный подарок маленькой дочери. Видимо, будучи в Москве, не удержался, купил переводные картинки, украсил ими чистый лист и аккуратно вывел: «Галя, напиши, как ты провела праздник 1 мая и какие получила подарки. Папа твой тоже получил первомайские подарки. Галя, слушай тётю Марусю и бабу Катю, нашего деду. Расти большая, когда вырастешь большая, пойдёшь в школу учиться. Мама и Маруся, пишите обо всём, а в первую очередь о здоровье, сильно обо мне не беспокойтесь, жив буду, вернусь опять обратно домой. Маруся и мама, поцелуйте за меня Галину и Игоря несколько раз. Писал Галин папа. Целует папа. (подпись)»

Сколько нежности и любви в этих незатейливых строках, и какой трагической кажется ситуация, когда уже знаешь её итог! Когда Галка научится писать, отца уже не будет в живых. Она выучится и станет учительницей, воспитает сотни мальчишек и девчонок. Право на это ей и им дал её отец ценой собственной жизни… А пока ещё два следующих месяца часть, где учится воевать сержант И.М.Рябцев, стоит в Толстопальцево: «Когда поедем действовать пока ничего не известно. Очевидно, мы будем завершающими для врага», – пишет он в Эвенкию 28 июня 1942 года.

Жив буду, вернусь…

По-прежнему солдат очень редко получает письма из дома, скучает, не знает, что и подумать, болит сердце и за престарелых родителей, и за малолетних детей. Жена Лина (Акулина Ивановна) уехала в Кежму, в 1942-ом, или даже в 43-ем году забрала к себе младшего Игоря, а Галина так и осталась жить у дедушки с бабушкой.

20 июля 1942 года Иннокентий пишет домой о величайшей, невиданной удаче – рыбацком «счастье»: «Я вам забыл описать, что когда мы были в походе, мне пришлось поудить, я добыл 20 штук пескарей и одного ельца, где и сварил хорошую уху, эта рыба у меня улыбнулась за первый сорт, конечно, когда бы был дома, то эту рыбу использовал бы только для собак. Овощами в этом году мне ещё не приходилось полакомиться и не знаю, когда ими придётся полакомиться».

Вот как, конец июля, а солдаты не видели ещё овощей. Но не это главное. И я, как северянка, его хорошо понимаю – они лишён главной радости в жизни – рыбалки. И этот единственный случай, когда удалось в тишине посидеть с удочкой у воды – для него величайшее счастье.

Не отвечают на письма солдата московские родственники и даже их дочери. Не всё можно написать в воинском письме – возможно, цензура не пропустит, и письмо безвозвратно потеряется. Тем не менее, спрашивая, он и родителям даёт знать, что не всё в наших войсках благополучно, раз на фронт стали призывать и девушек: «Мне интересно знать, берут или нет у нас с Севера девчат в Красную Армию, а вот по России девчат вовсю берут в ряды красноармейцев».

Сегодня мы знаем, что и Игарский военкомат отправлял на фронт женщин – врачей, связистов, медицинских сестёр, тех, кто был нужнее и тех, кто сам не мог находиться в Сибири, в Заполярье, в то время, как любимые сражались вдали. Некоторые женщины уходили добровольцами, получив извещение о гибели мужей, отцов, братьев. В моих списках участников войны из нашего региона 54 женщины, трое погибли, некоторые вернулись, став инвалидами.

Жив буду, вернусь…

Прошёл освидетельствование и был признан негодным к воинской службе отец Иннокентия – Михаил Герасимович – «за негодностью по болезни», всё-таки уже 55 лет бойцу, и малолетние внуки на попечении.

И вот, наконец, беру в руки почтовую карточку с практически не читаемым текстом. Разбираю немногое: «Добрый день, здравствуйте, папаша, мамаша, Галина, Маруся, Тоня, Иван Васильевич и все остальные. Примите от меня горячий гвардейский привет. Сообщаю…сутки… бомбят… не знаю…станция… письме… 11.УШ.1942».

Почти год наш земляк практически не принимал участия в военных действиях, находился в резерве, готовился, изучал оружие, овладевал навыками руководства своим боевым подразделением – взводом. И вот – фронт.

Удалось ли Иннокентию Михайловичу отправлять дальше письма, не знаю. С трепетом беру в руки листок с пометкой родственников – «последнее письмо деда».

Жив буду, вернусь…

Смерть немецким захватчикам! ВОИНСКОЕ
Куда: Красноярский край Эвенкийский национальный округ Тунгусско-Чунский район Поселок Ванавара Кому: Рябцевой Екатерине Константиновне

Обратный адрес Полевая почта 24906 «У» От Рябцева Иннокентия Михайловича

Картинка Спасская башня Кремля и стихи Самуила Маршака «Салют».

На обороте листа рукой уже лейтенанта Иннокентия Михайловича Рябцева написано:

«18 мая 1944

Привет с фронта! Здравствуйте дорогие родители Папаша, Мамаша, Галина и все остальные. Прежде всего, примите от меня горячий гвардейский привет. Сообщаю, что я нахожусь жив, здоров и невредим, чувствую себя бодрым, сегодня получил от тебя письмо, писанное 20 марта, которое шло до меня ровно два месяца, которому был рад и на которое пишу ответ.

Мама, ты обижаешься на меня, что я вам редко пишу, мама, объясняю, что я письма вам пишу часто, но они задерживаются в пути, так что обиду на меня проявлять не стоит. Мама, ты пишешь в своём письме, что вы мне высылали 3 штуки фотокарточек, сообщаю, что я их не получал. Мама, буду просить вас, чтобы выслали мне фотокарточку с папы, с себя и с Галины, а то я соскучился об вас, а когда будут карточки, я посмотрю на них, и то мне на сердце будет веселее, а то у меня с вас при себе нет ни одной фотокарточки. Надеюсь, что вышлете.

Жизнь моя протекает на передовой, где свистят пули и артиллерийская канонада. Пожелаю вам наилучших успехов в вашей весенней жизни, и добыть за меня больше рыбы. Писал ваш сын. С приветом. Всех целую (подпись)»

В следующей почте 15 июля 1944 года в Эвенкию ушло извещение о гибели, официальный документ, сообщающий страшную для семьи новость и дающий право на пенсию по потере кормильца, безвозвратной потере:

Жив буду, вернусь…«Ваш сын гвардии лейтенант Рябцев Иннокентий Михайлович, рождения 1915 года, уроженец Иркутской области Нижне-Илимского района, село Банщиково, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 26 июня 1944 года, похоронен в деревне Тинничи (мой комментарий – правильно Тихиничи) Рогачёвского района Могилёвской области. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства в пенсии (приказ НКО СССР № 23 44 г)

Командир 334 гвардии стрелкового полка гвардии подполковник (подпись неразборчива)

Начальник штаба гвардии подполковник (подпись неразборчива)»

Белорусская деревня Тихиничи Рогачёвского района Гомельской области находится в 20 километрах на северо-запад от районного центра и железнодорожной станции Рогачёв и в 141 километре от Гомеля. В 41-ом через Белоруссию вероломно ночью без объявления войны на территорию Советского Союза ворвались фашисты. Этим же путём наши войска заставили их убираться из непокорённой ими страны.

В ноябре 1941 года оккупанты убили 44 жителей Тихиничей. Но и партизаны несколько раз разбивали созданный в деревне гарнизон оккупантов. В июне 1944 года немецкие захватчики сожгли 130 дворов и убили 32 жителей. В боях около деревни погиб 531 советский солдат, они похоронены в братской могиле в центре деревни. Деревня Тихиничи была освобождена 25 июня 1944 года. Но ожесточённые бои не прекращались.

Сибиряк-гвардеец Иннокентий Рябцев был убит 26 июня 1944 года при освобождении деревни Веричев на плацдарме реки Друть при прорыве сильно укреплённой обороны противника. Как это было, узнаём из его наградного листа, описывающего подвиг офицера: «При прорыве обороны противника на правом берегу реки Друть под деревней Веричев взвод товарища Рябцева первым ворвался во вражескую траншею, преодолевая проволочные заграждения, уничтожив при этом до 25 гитлеровцев. Лично тов. Рябцев гранатами уничтожил ручной пулемет и 3 гитлеровцев. В этом бою Рябцев был смертельно ранен».

Смотрим на дату под документом – 15 октября 1944 года. Идёт четвёртый месяц со дня его гибели, а подвиг его ни сослуживцы, ни командование не забыли. Посмертно представили героя к награждению орденом Отечественной войны 1 степени. 12 января 1946 года орден был вручён отцу – Михаилу Герасимовичу. И.М.Рябцев перезахоронен на мемориале в городе Рогачёв.

Ныне уже нет в живых не только родителей героя, но и его сына Игоря.

Жив буду, вернусь…

Выросла дочь Галина, окончила в Красноярске педагогическое училище, стала работать учителем начальных классов вначале в Ванаваре, а потом в Кежме. В Кежму переехала, чтобы заботиться о матери. Три десятка лет было отдано педагогической деятельности. Сейчас Галине Иннокентьевне Карнауховой 82 года, живёт с детьми и внуками в Новосибирске. В семье её дочери Екатерины Владимировны Нечаевой и хранятся семейные реликвии, прикоснуться к которым нам разрешили дочь и внучка погибшего героя.

Главное фото: довоенный снимок Иннокентия Рябцева, посёлок Ванавара.