ДЕСАНТНИКИ
Начиналось с лыжных бригад…
По постановлению Государственного Комитета Обороны в Уральском военном округе были созданы лыжные полки. За зиму 1941—1942 года в Челябинске подготовлено тысячи лыжников. Проверить их прибыл представитель ГКО Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов. Он остался доволен боевым духом, выучкой солдат.
21 января 1942 года ЦК ВЛКСМ принял постановление о мобилизации лыжников из комсомольско-молодежных формирований в Красную Армию. Обкомы комсомола должны были снабдить снаряжением, теплым обмундированием, организовать проводы.
15-я отдельная лыжная бригада находилась на окраине города — за рекой Миасс. Лагерь состоял из нескольких сараев, плетенных из ивовых прутьев, обмазанных глиной, крытых дерном. Достраивали мы его сами, сооружали нары, прорубали окна, ставили «буржуйки»…
В мороз и снег, в жару и слякоть готовились мы к боям. Еще летом, чтобы не прерывать лыжной подготовки, тренировались на… соломе. Да-да, выстилали соломой лыжню, и по ней на лыжах как по снегу. Ну, а уж зимой! Броски на десятки километров.
Челябинцы как могли помогали нам. Собирали теплые вещи, валенки. Шефы нашей бригады — работники управления дороги, рабочие и служащие железнодорожного узла — сделали очень многое. В локомотивном и вагонном депо изготовили десантные ножи, волокуши для пулеметов. Даже были придуманы маски из ткани против обмораживания. Эти маски и халаты сшили нам шефы.
В управлении дороги состоялся торжественный вечер, на котором нас провожали на фронт. Это были грустные и теплые проводы. Мы услышали столько добрых напутствий. Удивил отдел рабочего снабжения отделения дороги — выдал каждому бойцу по талону на получение… конфет! Нам и конфеты? Другого не было…
…Бологое. Несколько часов назад станцию бомбили. Над путями висело облако черного дыма. Дальше только в походном строю. На Осташков. Бригада вошла в состав 1-й ударной армии. Где-то впереди, куда мы шли через заносы и оттепели, вела бои 2-я воздушно-десантная дивизия. На ее боевом счету уже был большой десант в тыл врага, длившийся несколько месяцев… Герой Советского Союза Н. С. Демин, заместитель командира дивизии, пишет:
«Наша дивизия, вошедшая в состав 1-й ударной армии, сосредоточилась в районе деревни Галузино. Началась подготовка к наступлению. Стал ясен оперативный замысел командования — планировалась операция по ликвидации так называемого Демянского плацдарма, который глубоко врезался в нашу оборону. Враг рассчитывал в удобный момент нанести отсюда новый удар в сторону Москвы.
Полтора года в этом районе шли кровопролитные бои. И теперь к основной группировке войск противника вел сильно укрепленный длинный и узкий проход, названный солдатами рамушевским коридором (он начинался от населенного пункта Рамушево).
Демянский плацдарм (в поперечнике до 50 и по переднему краю до 200 километров) обороняли 12 дивизий, главные силы 16-й немецкой армии, общей численностью до 70 тысяч человек. Внутри плацдарма было до 7 дивизий. До 5 дивизий обороняли коридор».
Для многих десантников это были первые бои. Ведь они совсем недавно прибыли в дивизию по комсомольскому призыву.
Рядовой И. Д. Ахлюстин, ветеран дивизии, рассказывает:
— Местными партийными и комсомольскими органами проводилась большая работа по отбору молодежи в воздушно-десантные войска. Я уходил в них через Кыштымский райвоенкомат по рекомендации райкома комсомола. Сформировали в Челябинске целый эшелон и отправили в Москву. Еще в пути мы передружились и договорились вшестером (Иван Реут, Иван Марченко, Григорий Шарафутдинов, я и еще двое ребят, имен которых не помню), приехав в Москву, во чтобы то ни стало сходить к Мавзолею В. И. Ленина и дать клятву верности нашей Родине. Мы понимали, что по Москве нам так просто не пройти. Но помог политрук Григорян, который на Казанском вокзале построил нас по два и строем привел на Красную площадь. Клятву мы дали, а вот, вернувшись на станцию, долго не могли найти свой эшелон. Ходили от поезда к поезду, пока нас кто-то не окрикнул…
Такими они были. Порой наивными, порой смешными даже и совсем неопытными в военном деле…
И. Д. Ахлюстин:
— Иван Марченко был хорошим солдатом. Однажды он был дневальным по роте. Мы ушли на тактические занятия, а в это время наш комбриг пришел в роту. Был он майором (на петлицах по две шпалы), а Иван знал лишь знаки различия до капитана. И вот заходит комбриг, а Иван докладывает: «Товарищ дважды капитан! Рота находится на тактических занятиях!» Из-за этого «дважды капитана» мы неделю по два часа в день зубрили знаки различия…
Такими они были желторотыми. Но они рвались в бой. Они овладевали десантной наукой. Сначала прыгали с парашютных вышек в московских парках, потом выбрасывались из корзин аэростатов, затем первые прыжки с самолетов. Они-то и должны были пойти на те войска Демянского плацдарма, вышколенные, обученные, вооруженные до зубов, намного превосходящие по численности наши войска.
В это время пришли в воздушно-десантную дивизию и мы. Дороги развозило, на лыжах не пройдешь, и 15-ю лыжную бригаду передали на пополнение десантников. Мы распределились по всем полкам дивизии…
Н. С. Демин:
— Утром 7 марта после короткого артналета десантники Галимова преодолели реку и завязали бои на окраине деревни Ляхново. Несмотря на отчаянное сопротивление гитлеровцев, батальону, которым командовал Мирошниченко, к вечеру удалось захватить Ляхново и закрепиться.
В этих боях отличился наш земляк старшина Николай Харламович Стуре. Он командовал минометным расчетом, был ранен, но не уходил с поля боя. Командование расчетом принял на себя сержант Василий Крюков. А после боя Николая Стуре эвакуировали в армейский госпиталь. Там ему и вручили орден Красной Звезды. Не раз потом настигали пули Николая, но он, поправившись, снова шел на фронт и дошел до Берлина, с победой возвратился в Челябинск. Но вернемся к тому бою…
Н. С. Демин пишет в своих воспоминаниях:
«Ночью предстояло развить успех и выйти к шоссейной дороге. Однако сильная контратака противника опрокинула наши расчеты. Часа в три ночи Галимов доложил, что после кровопролитного ночного боя гитлеровцы оттеснили батальон из Ляхново.
Утром начался сильный минометный и артиллерийский обстрел, непрерывно налетали бомбардировщики противника. В роще, в которой находился полк, не осталось ни одного целого дерева. Переждав обстрел, я перебрался на НП дивизии. А через четыре часа сообщили о гибели Галимова. Он поднял людей в атаку и погиб».
Командир 5-го полка дивизии Х. Х. Галимов не мог примириться с тем, что батальон отступил. Рядом деревня, рядом шоссе, по которому откатывается противник. Перерезать! Закрыть путь! Но силы были неравны…
Демянская операция для нашей дивизии закончилась неудачей. Мы нанесли фашистам значительные потери, истрепали их, но полностью окружить не смогли, они все же вышли из «мешка». Что ж, урок пойдет впрок. После ликвидации Демянского выступа войска Западного и Калининского фронтов очистили от врага Ржево-Вяземский плацдарм, фашистов отбросили на десятки километров. А нас отвели для отдыха, укомплектования. Мы еще не не знали, что впереди будет Курская дуга, огненная дуга…
Огненная дуга
В середине апреля 1943 года 2-я воздушно-десантная дивизия погрузилась в эшелоны, и нас повезли в неизвестном направлении. Спрашивали мы командиров: «Куда?», а они и сами толком не знали. Только потом, когда ранним утром стали выгружаться на станции Касторное, кое-что начали понимать…
Н. С. Демин вспоминает:
«24 апреля 1943 года наша 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия из района Касторное своим ходом двинулась под Поныри, на Орловско-Курскую дугу. Дивизия вошла в состав 18-го гвардейского корпуса, который вместе с 17-м гвардейским корпусом получил приказ занять оборону во втором эшелоне 13-й армии по фронту Малоархангельск, Поныри, Ольховатка, Верхнее и Нижнее Смородино.
— Здесь будем драться, товарищи, — отчетливо произнося каждое слово, проговорил комдив. — Оборону занимать надежно, прочно. Зарыться в землю так, чтобы устоять против любого натиска — вот сейчас самая главная, самая важная задача.
…Обстановка на Орловско-Курской дуге с каждым днем накалялась. Участились налеты авиации противника, артиллерийские обстрелы. Небо беспрерывно бороздили самолеты-разведчики. А дни стояли чудесные. Кругом благоухали цветы, колосились хлеба. Курские соловьи, не умолкая, звенели по ночам.
В конце июня, поздно вечером, командир дивизии сообщил:
— Завтра до рассвета выезжаем в штаб фронта. Генерал Рокоссовский вызывает на совещание в район станции Свобода.
Генерал армии К. К. Рокоссовский и член Военного Совета генерал К. Ф. Телегин ознакомили нас с положением дел на Центральном фронте, поставили задачи.
— Я вам могу сказать свое мнение, — сказал Рокоссовский. — Нам невыгодно первыми начинать, а тем более переходить в решительное наступление. Много людей потеряем, а задачу можем не выполнить. Когда же противник начнет наступать, мы перемолотим его ударную группировку, сломаем ему хребет. Вот тогда и пойдем вперед».
О Курской дуге написано много. О ней сняты кинофильмы. Изучена тактика фашистов, ясна наша стратегия. Это все — спустя годы. Но каждый из оставшихся в живых участников этой битвы помнит ее эпизоды до мелочей. Нельзя забыть это неимоверно трудное, ожесточенное сражение. Гвардейцы стояли насмерть!
Н. С. Демин:
«В 2 часа 20 минут 5 июля тихая летняя ночь была разорвана гулом артиллерийской канонады. В нашу землянку ворвался комдив Илья Федорович Дударев. Он с радостью сообщил, что проводится артиллерийская контрподготовка по вышедшим на исходные рубежи пехоте, танкам и артиллерии врага. Мы выбежали наружу. Горизонт озарили вспышки артиллерийских залпов. Они слились в такой шум, что, казалось, работает какая-то гигантская молотилка. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.
— Обалдел небось фашист от такой бани, — первым нарушил молчание комдив.
И от того, что кругом разлилась удивительная тишина, голос его показался особенно громким. Мы тогда не знали, что наш упреждающий артудар спутал карты фашистского командования, нанес значительные потери, особенно в артиллерии. Ждали ответного удара. Тишина. Подождали еще десяток минут, а потом спустились в блиндаж. Гитлеровцам понадобилось около двух часов, чтобы привести в относительный порядок изготовившиеся к броску дивизии. Только в 4 часа 30 минут началась их артиллерийская подготовка. Впереди, над позициями первого эшелона, встала сплошная стена разрывов. Все заволокло дымом, пылью, гарью.
В 5 часов 30 минут пехота и танки противника под прикрытием огня артиллерии и авиации атаковали на 45-километровом фронте полосу обороны нашей 13-й армии и примыкавшие к ней фланги 70-й и 48-й армий».
Так началось крупнейшее в истории войн сражение на Курской дуге. После него навсегда овеяны боевой славой Поныри и Прохоровка, многие города и села этого края. Довелось сразиться с врагом в тех боях и нашему 7-му гвардейскому полку. Гитлеровцам удалось вклиниться в нашу оборону лишь километров на десять, но они дорого заплатили за эти километры. Мы еще этого не знали. Ведь мы были во второй линии обороны. В полной боевой готовности следили за простиравшимся впереди участком фронта, прислушивались к надвигавшейся канонаде. И увидели перед собой фашистские танки! Вот что пишет Н. С. Демин:
«Во второй половине дня позвонили из штаба армии: «Противник прорвался в районе станции Поныри. К вашему левому флангу может выйти большая группа танков». Илья Федорович Дударев сразу же предупредил командира 7-го полка подполковника М. Е. Козина, поставил дополнительные задачи артиллеристам. А уже через час Козин доложил:
— В бой вступил 1-й батальон. На него вышло до 50 немецких танков с пехотой.
Схватка развернулась жестокая. Огонь по машинам противника прямой наводкой открыла наша артиллерия и бронебойщики из противотанковых ружей. Минометный и ружейно-пулеметный огонь был сосредоточен по пехоте врага. Десантники смело вступили в единоборство с фашистскими танками.
Под вечер я позвонил в 7-й полк. Подполковник М. Е. Козин только что вернулся из 1-го батальона. Он коротко рассказал об итогах боя.
— Я насчитал более двух десятков сгоревших машин. Их сожгли прямо на позициях батальона. А пехоту положили перед траншеями. Она так и не встала, — возбужденно говорил Михаил Евдокимович. Видно, в нем еще не улеглось волнение боя, радость первой победы.
Поздно вечером я побывал в медсанбате. Расположен он был в густом саду под яблонями. Обошел раненых, поговорил с ними, вручил письма и подарки, присланные со всех концов нашей Родины. Командир медсанбата майор Шапошников, усталый, с покрасневшими от бессонницы глазами, указал мне на одного солдата:
— Восемь ранений в голову и плечи. О нем чудеса рассказывают! Герой.
Вся голова, верхняя часть туловища были у солдата забинтованы так, что осталась лишь узкая щель для глаз.
— А я Спичкин, — донесся слабый голос. — Вы меня знаете.
Все сразу вспомнилось… Отважный пулеметчик вместе с товарищами отбил несколько атак противника. Окоп у него был узкий, глубокий. Спичкин пропускал танки и бил по пехоте. Немецкий танк дважды утюжил его окоп. Но Спичкин выстоял. Солдат был восемь раз ранен, но продолжал стрелять до тех пор, пока враг не был отброшен.
Вечером комдива вызвал к телефону генерал Пухов. Он заслушал доклад об итогах боя, а потом поинтересовался, как дерутся люди. Дударев передал мне трубку:
— Докладывай.
Я рассказал о 1-м батальоне 7-го полка, о его героях, о Спичкине. Командарм помнил этого солдата. За отвагу и мужество он наградил его орденом Красной Звезды. На другой день командир дивизии вручил боевой орден Спичкину. Спичкин — один из первых солдат, получивших награду у нас в дивизии за бои на Курской дуге».
…Так было несколько дней и ночей. Не раз еще подходили фашистские танки, не раз откатывались назад, оставляя перед нашим полком дымящиеся машины. Боролись с ними по-разному, всеми способами. Зажигали «горючкой», подбивали из ружей и гранатами, ловили на подвижные мины. А для этого натягивали меж двух окопов проволоку с укрепленной миной и тянули ее в том направлении, куда двигался танк. В общем, на карту победы было поставлено все — наша сила и ловкость, смекалка и стойкость, мужество и самопожертвование.
Курская битва называла имена героев. Здесь получил свою первую награду наш земляк — минометчик Александр Иванович Минин. Уходил он на войну из Бредов и вернулся в сорок седьмом туда же. А тогда на Курской дуге заслужил медаль «За отвагу». Вот как об этом рассказывает районная газета:
«Было это на Курской дуге. Взводу автоматчиков, которому придали расчет сержанта Минина, приказали выдвинуться на окраину станции Поныри, овладеть возвышенностью, закрепиться на ней и своим огнем способствовать продвижению батальона. На гребне высоты гитлеровцы оборудовали мощный дот с металлическим колпаком. Рядом минометное гнездо, система ходов сообщения, стрелковые ячейки. Все это обнесено проволочным заграждением в три кола. Впереди минное поле. Надеясь на неприступность своих инженерных сооружений, гитлеровцы у подножия высоты в районе минных полей не выставили боевое охранение. Вот сюда и направились десантники.
Саперы умело прорезали в минных полях проходы, сняли проволочные заграждения. В них тотчас вступили автоматчики. Вслед за ними потянули свое орудие солдаты расчета Минина.
Семь дней не смолкал бой. Расчет сержанта Минина обрушил шквал огня на вражеские укрепления. Фашисты много раз штурмовали высоту, стараясь вернуть утраченные позиции, но бойцы выстояли, не дрогнули.
Три станковых пулемета, один миномет, пятнадцать гитлеровцев во главе с офицером было захвачено советскими воинами.
За участие в дерзкой операции по занятию ключевой позиции врага, умелое использование оружия противника, за мужество, проявленное в боях за безымянную высоту и станцию Поныри, сержант Минин был награжден медалью «За отвагу»…
Он только начинал счет боевым наградам. За форсирование Днепра Александр Иванович получил орден Славы III степени, за минометную дуэль, за единоборство с «тиграми» — орден Славы II степени, а в Чехословакии, где мининский расчет атаковал гитлеровцев с тыла, Александру Ивановичу вручили орден Славы I степени. Полным кавалером он и вернулся в родное село…»
Но это произошло потом. А сейчас наступил решающий момент Курской битвы. Ломая хребет озверелым фашистским дивизиям, наши части пошли в наступление. Это было утром 15 июля. И снова 7-й гвардейский, как и вся дивизия, отличился в этих боях.
Показал свою храбрость и мужество старший сержант Иван Иванович Ушаков (сейчас он работает учителем в школе № 39 города Челябинска). Иван Ушаков был командиром отделения связистов. Кто не знает, как важна связь в наступательном бою. А тут она вышла из строя. Сколько раз приходилось ему восстанавливать ее под огнем противника — сосчитать трудно. В один из таких моментов его ранили, но связь он обеспечил и не ушел с поля боя. Только в конце атаки он согласился отправиться в медсанбат. За проявленную храбрость прямо на поле боя Ушакову вручили медаль «За отвагу».
К утру 18 июля передовые батальоны дивизии заняли восточную окраину станции Малоархангельск, начались бои за Кромы. Здесь теперь было наше главное направление. Полки выполнили задачу дня.
Нас отвели во второй эшелон на переформирование. В этот же день мы прощались с нашим комиссаром полковником Никитой Степановичем Деминым — его назначили начальником политотдела 17-го гвардейского корпуса. Расставались не совсем — дивизия входила в состав корпуса, — и мы были рады этому.
На пути водные преграды — Сейм, Десна. Впереди был Днепр. Частям корпуса выпало форсировать его на слиянии с ним Припяти. Девяносто шесть воинов стали Героями Советского Союза за эту операцию. Через несколько дней корпус вышел в резерв фронта. Здесь и услышали десантники радостную весть: «Киев наш!»

ВПЕРЁД НА ЗАПАД !
Почти месяц мы стояли в обороне, пока снова не получили приказ: «Наступать!» Наступать по февральским раскисшим дорогам. Казатин, Шепетовка, Грицев… Мы шли по сожженной, измученной Украине, и кровь застывала в жилах, когда слышали рассказы местных жителей о зверствах фашистов. Надо было мстить, мстить! В это время мы получили задачу взять Проскуров.
Читаем в воспоминаниях Н. С. Демина:
«Едва штаб корпуса переместился в Черный Остров, на КП приехал генерал А. А. Гречко. Выслушав доклад, сказал:
— Командующий фронтом поставил задачу: вашему корпусу во взаимодействии с соседями взять Проскуров.
Гречко посмотрел на наши вытянувшиеся лица, усмехнулся:
— Все ясно. Сейчас помощи просить будете. Тяжело, мол, «активных штыков» мало. Знаю. Поможем… — Он помолчал и добавил: — Чем можем. Но в основном рассчитывайте на собственные силы. Подумайте, все подсчитайте и доложите свои соображения.
Командарм уехал. Командир корпуса Бондарев долго сидел над картой. Курил больше обычного. Потом поднял на меня ввалившиеся, обведенные синевой усталости глаза:
— Ну что молчишь, Никита Степанович? О чем начальству докладывать будем? Давай думать… Негоже скисать. Наступать-то все равно надо. Где людей возьмем, комиссар?
— Придется опять «Машку с Сашкой — в роту».
Бондарев улыбнулся.
— Ну что ж, давай, действуй. А я буду операцию планировать.
«Машку с Сашкой — в роту» — фраза со смыслом. Символическая, что ли, вроде морской команды «Свистать всех наверх!» Создали мы в корпусе небольшой ансамбль. Два солдата в нем выступали в роли конферансье. Коронный номер их — шуточный перепляс с частушками на злобу дня, и назывался «Машка с Сашкой». Здорово он у них получался. Бойцы, помню, ладони отбивали, аплодируя. И вот в один из таких же, как сейчас, тяжелых для нас дней приехал к нам генерал — представитель штаба фронта. Мы доложили ему, что людей в полках мало, нужно пополнение.
— Развели ансамбли, а воевать некому, — накричал он на командира. — Все — в роты…
Пришлось нашим самодеятельным артистам разойтись по подразделениям. Надо сказать, что дрались они так же, как играли, отменно. «Сашку» однажды ранило. Так он и выходил на сцену с перебинтованной рукой. В зале обычно при его появлении слышался одобрительный гул: «На все руки мастер, что фрица бить, что бойцов веселить». Тот же генерал позднее, посмотрев концерт, похвалил:
— И воевали хорошо, и ансамбль сохранили. Молодцы.
С тех пор и пошло: «Машку с Сашкой — в роту» — значит, всех, кто способен держать оружие, в критические минуты — на передовую».
…Проскуров мы взяли. На следующий же день после приказа пошли в атаку, в наступление. Бои были тяжелые. Но нам помогли гвардейцы-минометчики. Устроили они мешанину из скопления врага на окраине. Вечером 25 марта Проскуров был очищен от фашистов. А наша 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия стала называться «Проскуровской».
В боях прославились многие. Перед самым Проскуровом попал в медсанбат комсорг полка Никитин. Боевой парень, которого, как он сам говаривал, пуля не берет. А вот поди ж ты. Но в момент боев за Проскуров сбежал он на передовую. Да еще и отличился. Немцы установили на третьем этаже пулемет. Держат под огнем перекресток. Надо снять. Пошел Никитин, голова перебинтована. По водосточной трубе залез на третий этаж. Связку гранат в окошко. Пулемет замолк.
Где-то в тех же местах отличился помощник командира взвода Николай Карманов. Вот какое письмо получил я от него из Кусинского района.
«Июнь 1944 года. Перед западной границей. Наша дивизия стояла в обороне. Вечером мне нужно было проверить правый фланг взвода.
Дойдя до отделения на правом фланге, я услышал от местных жителей, что на нейтральной зоне в дом зашли четыре солдата противника. Что они там делают, зачем пришли? Дивизионная разведка давно «языка» взять не может. Стоит попробовать? С гвардии сержантом Мукиным принимаем решение: взять четверых заблудших. Короткими перебежками Мукин с автоматом, я с пистолетом и гранатой пробираемся к дому. За 20—30 метров побежали в полный рост, распахнули дверь… «Языки» наши будущие сидят и едят кукурузную кашу. Под дулами подняли руки вверх, мы их обезоружили и повели к себе. На нашей территории быстренько доставили их в штаб батальона. Тут же пришла машина за пленными. Их увезли в штаб дивизии. Не знаю, что за сведения дали пленные, но на другой день комбат построил батальон и командир дивизии гвардии полковник Черный вручил нам с Мукиным ордена Славы III степени…»
Находчивость всегда помогала русскому солдату. И как никогда пригодилась смекалка в последующих боях. А бои ожидались труднейшие — ведь впереди уже виднелись отроги Карпат.
Н. С. Демин рассказывает:
«Перед взятием Проскурова и в ходе боев я неоднократно бывал в своей 2-й гвардейской воздушно-десантной дивизии.
Гвардейцы-десантники в те дни воевали крепко, умножая славу воздушно-десантных войск. В их составе сохранилось много ветеранов, прошедших большой и трудный путь. Ветераны скрепляли, цементировали соединение, вносили в боевой коллектив тот порыв и ту энергию, которые присущи всем десантникам…
Все развезло, в оврагах шумели потоки, украинский чернозем размяк. На дорогах море воды. Подвоз боеприпасов и продуктов затруднился настолько, что мы перестали надеяться на автотранспорт. Авторота подвоза перешла на волов.
Однако «загорать» не пришлось. Вскоре нас вызвали на фронтовое совещание руководящего состава. Проводил его новый командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. На эту должность он был назначен 1 марта. Прежний командующий генерал армии Н. Ф. Ватутин 28 февраля во время поездки в войска был тяжело ранен украинско-немецкими националистами.
Совещание продолжалось недолго. Командующий фронтом коротко подвел итоги боев, резко отчитал двух генералов за низкий темп наступления. Потом сообщил:
— Ставка приказала прижать немца к Карпатам. Нужно перерезать его коммуникации, чтобы заставить питать одесскую группировку немцев через Балканы.
В штабе 1-й гвардейской армии, куда мы заехали по дороге в корпус, нашу задачу уточнил генерал-полковник А. А. Гречко. Опершись ладонями о крышку стола, он говорил:
— В первую очередь поймите сами и разъясните подчиненным, что распутица мешает не только нам, но и врагу. Гитлеровцы не верят, что мы можем пойти в наступление, не ждут удара. Пусть же распутица станет нашим союзником. Наше наступление будет неожиданным. А это уже половина победы.
Прорвать оборону юго-западнее Проскурова удалось сравнительно быстро. После короткого артиллерийского налета наши солдаты ворвались на передний край, сходу взяли вторую траншею. Как и предполагалось, наш удар для неприятеля оказался совершенно неожиданным. Из показаний пленных стало очевидным: немцы считали, что пока не подсохнут дороги, никаких активных действий не будет.
…Окруженная группировка врага, сконцентрировавшись на узком участке фронта, пробивалась на запад, в общем направлении — Чертков, Бучач. Тут наряду с другими частями находилась и 309-я стрелковая дивизия, которую лишь накануне переподчинили нашему корпусу.
Эта дивизия занимала оборону на правом фланге, а я с утра поехал на левый, во 2-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Комдив полковник Черный доложил обстановку. Она оказалась угрожающей: противник сосредоточивал танковые силы. Правда, я не особо беспокоился за положение дел в 309-й. Командовал ею опытный, энергичный генерал-майор Дмитрий Феоктистович Дремин. Дивизия не раз отличалась в боях.
С НП 2-й гвардейской в первые же минуты пребывания мне пришлось наблюдать контратаку врага. Группа немецких танков выкатилась из-за соседнего леса и направилась в сторону наших войск. Впереди, настороженно поводя стволами, шли несколько королевских «тигров». Полковник Черный рассказал, что рядом с дорогой, по которой идут танки противника, замаскирована самоходная установка. Неожиданно «тигры» повернули прямо на самоходчиков. Расстояние быстро сокращалось. Семьсот метров… шестьсот… пятьсот… Мы все волновались за судьбу артиллеристов. Нервничал и полковник Черный.
Вдруг грянул орудийный выстрел… другой. Оба «тигра» задымились. Один уткнулся хоботом пушки в дерево, другой крутанулся на перебитой гусенице, замер.
— Красиво сжег! — громко сказал Черный, окидывая собравшихся горделивым взглядом. Оказал так, словно он сам лично уничтожил эти танки.
Остальные танки противника остановились, открыли огонь. В бой вступила наша артиллерия. Грохот орудий продолжался более получаса. Противник дрогнул и начал отходить.
Вскоре мы разговаривали с командиром самоходной установки. Молодой лейтенант рассказал, как сидел в засаде, как сдерживал себя, ожидая, пока танки подойдут поближе, подставят борты, хвалил заряжающего за быстроту. Как ни старался лейтенант, он не мог скрыть охватившей его радости. Казалось, она так и брызжет из его глаз.
— К награде его, — предложил я полковнику С. М. Черному. — Его и всех членов экипажа».
Каждый новый день боев приближал нас к Карпатам. В конце апреля левое крыло 1-го Украинского фронта остановилось. Мы подошли к Карпатам. Корпус занял оборону в районе реки Прут, городов Коломыя, Косов, Куты. Штаб нашего соединения расположился в Коломые…

ЧЕРЕЗ КАРПАТЫ !
Остановка для нас была кстати. Не то, что отдохнуть, — на войне об отдыхе думать некогда: надо было подготовиться к боям в горной местности. А воевать в горах — наука сложная, особая. Впереди была «линия Арпада» — грозные укрепления врага. Да что укрепления, порой один пулемет, спрятанный в скальном гнезде, перекрывал всю дорогу. Приходилось заново учиться стрелять и бросать гранаты. При стрельбе нужно было делать поправку на зрительный обман в горах. А при бросании гранаты? Наступаешь, скажем, от подножья. Склоны довольно крутые. Метнул гранату — она скатится, рванет у твоих же ног. Значит, кидать ее надо с задержкой, чтобы она взрывалась сразу же, долетев к фашисту… Тысячи мелочей. Сложности с доставкой боеприпасов. По горным тропам машина не пройдет, тягачом пушку не затянешь. Все приходилось учитывать…
Н. С. Демин рассказывает:
«Из-за частых бомбежек и артналетов штаб корпуса вынужден был покинуть Коломыю и обосноваться на обратных скатах одной из высот южнее города. Сюда к нам вскоре приехал полковник Л. И. Брежнев с работниками поарма (гвардейский корпус к этому времени был передан в состав 18-й армии, где начальником политотдела был Л. И. Брежнев. — Прим. авт.).
С начпоармом я провел целый день в батальонах на переднем крае. Леонид Ильич разговаривал с командирами, политработниками, солдатами, интересовался, как организовано питание, как дела с боеприпасами. В тот день, находясь на КП 317-й стрелковой дивизии, наблюдали за ходом тяжелого боя. С большим трудом удалось соединению отстоять занимаемые позиции.
Вечером, когда мы вернулись с передовой в штаб корпуса, полковник Брежнев сказал:
— Безусловно, круто немец завернул. Но я не думаю, чтобы он предпринял что-то серьезное. Вы правы, надо сбивать противника с ближайших высот, господствующих над местностью, улучшать позиции. Сейчас положение 317-й дивизии, например, таково, что она несет большие потери, чем в наступлении. А все высоты! Взять их надо».
В полосе действий нашей дивизии была всего одна дорога да несколько горных троп. Воины тщательно готовились к боевому походу, ждали выступления. Каждую минуту — боевой учебе, каждую минуту — в подразделениях политработники, партийные вожаки. Важно было не дать скиснуть солдатам, поверить в то, что и в горах мы сильнее фашистов.Н. С. Демин:
«В те дни, когда полк Дружинина готовился к штурму «зловредной горушки» 810,0, я наведывался сюда, чтобы проверить, как идет подготовка.
В лесу царил полумрак. В лунном свете все казалось зыбким. Темные кроны деревьев перечеркнули крохотную полянку призрачными тенями. Время от времени круто взмывала в небо осветительная ракета, и тогда тени становились резче, контрастнее. Красные искры трассирующих пуль чиркали по верхушкам деревьев. Вдруг я услышал хохот. Подошел к группе солдат. Остановился за деревом. В центре тесного кружка сразу увидел Никитина. Он сидел на сложенной вчетверо плащ-палатке и увлеченно рассказывал:
— …И вот один фашист говорит другому: «Хреновая у русского Ивана разведка. Местности ихние разведчики не знают, по карте не понимают. Вчера, говорит, пробрались они к нам и заблудились. Тырь-пырь, а к своим позициям дороги не сыщут».
А тот, второй фашист, спрашивает: «Ты-то откуда знаешь?»
«Ну как же. Они ж, когда назад пошли, — трех наших солдат и офицеров прихватили. Заместо проводников».
Слушатели вновь захохотали. Но Никитин, увидев меня, вскочил и подал команду «Смирно!»
— Товарищ полковник, старший сержант Никитин проводит беседу с новичками. Завтра им в первый раз в разведку идти.
Я смотрел в смеющиеся глаза старшего сержанта и думал: «Нет, не правы те, кто твоих прибауток недооценивает. Хорошая шутка — тоже оружие».
— Как воюешь, Никитин? Что нового?
Старший сержант непроизвольным движением тронул орден на гимнастерке:
— По-старому, товарищ полковник.
И вдруг без всякого перехода:
— Картошечки молодой не желаете отведать? Петро, тащи котелок.
Войска вот уже третью неделю сидели на концентратах. А тут — молодая картошка? Откуда?
— А мы тут на ничейной полосе картофельное поле нащупали. Ну и роем по ночам. Иной раз вместо картошки фашист попадается. Тоже берем — не брезгуем.
В тот вечер мне не удалось полакомиться молодой картошкой: срочно вызвали в штаб. А потом я забыл об этом случае. Не знал, не ведал, что придется все-таки вспомнить об этой картошке. Накануне решающей схватки за высоту 810,0 к нам в корпус приехали генерал Колонин и полковник Брежнев. Они детально познакомились с ходом подготовки операции, поставили задачи политотделу корпуса, побеседовали с людьми. В конце беседы генерал Колонин вдруг спросил:
— Что это у вас там за история с картошкой?
Вначале я не понял: какая история? Но вот выяснилось: члену Военного Совета армии кто-то доложил, что у нас в одном из полков чуть ли не братание с противником. На ничейной полосе — картофельное поле. Ходят, дескать, туда и наши, и гитлеровцы. Копают картошку, не стреляют друг в друга. Генерал Колонии страшно возмущался, обвинил нас даже чуть ли не в притуплении бдительности.
Едва генерал Колонин обронил фразу о «недопустимости потери бдительности», полковник Брежнев предложил:
— Семен Ефимович, а что, если мы послушаем самих «виновников» братания на картофельном поле? — И тут же обратился ко мне: — Ну, рассказывайте, что это у вас за «картофельная история»?
— Есть такое поле, верно, — объясняю я. — И картошку копаем. Гитлеровцы тоже туда изредка ходят и в плен попадают. Наши солдаты устраивают на этом поле засаду и, смотришь, солдата противника с картошкой приведут. «Не самим же таскать картошку, — шутят солдаты, — пусть покопает и потаскает враг. А у нас не только свежая картошка, но и свежий «язык» появится»…
— Могли бы съездить в этот полк, да дорога под обстрелом, — заметил комкор Гастилович.
— Это ничего. Полк завтра идет в бой. Надо поговорить с людьми. Обязательно поедем, — решительно заявил генерал Колонин.
Мы с Гастиловичем переглянулись. К Косову вела отличная шоссейная дорога, но днем ездить по ней невозможно: пулеметный огонь с ближайших высот достает. А ночью немец методично обстреливал ее снарядами и минами. Начальник политотдела армии, заметив, что мы в нерешительности, улыбнулся:
— Поехали.
Проскочили к Дружинину удачно. Только помокли малость — дождь сильный пошел. Прошли по ротам. В одном из блиндажей — группа солдат. Колонин и Брежнев поговорили с ними, расспросили, как идет подготовка к наступлению.
— Мы, — говорят солдаты, — приказа ждем. Надоело в окопах киснуть. Руки чешутся фашисту ребра посчитать.
Настроение солдат члену Военного Совета и начпоарму понравилось. Они приняли приглашение поужинать в полку. Я, признаться, беспокоился: будет ли чем угостить. Консервы да перловка — вот и все «разносолы», которыми мы располагали. Но на стол поставили котелок с молодой картошкой в мундире. От нее клубами валил пар. Ели гости и похваливали. Потом полковник Брежнев спросил:
— А картошка-то уж не с того ли поля, о котором столько разговора?
— Другого нет, — ответил командир полка.
— Гитлеровцы там тоже на довольствии?
— Отучили, — рассмеялся Дружинин. — Самим мало.
Генерал Колонин улыбнулся, перебрасывая на ладонях горячую картофелину:
— Будем считать, что инцидент исчерпан.
— А за картошку спасибо, — заключил Леонид Ильич. — Хороша!».
…Ранним утром загрохотали пушки. После артналета солдаты броском захватили склоны ближайших высот. Было очень трудно, прошли дожди, бойцы скользили по глинистым откосам, сползали вниз, и снова карабкались в гору. Гвардейцы 2-й дивизии вступили в бой позднее. Они штурмовали Маковицу, да неудачно — противник отбил их. И так почти неделю. Штурм — отступление, атака и снова вниз. Лишь после этого 4-й полк нашей дивизии закрепился на ней. Затем освободили несколько населенных пунктов. Потом снова была оборона, передышка. По горным дорогам отстали тылы, а без них какой бой? И все время командиры не переставали тренировать бойцов, готовить к новым атакам на кручах и перевалах.
Заняв господствующие высоты, части двинулись на юг. У Рахова встретили сильное сопротивление. Но соединение обошло город. Маневр через горный хребет — и гитлеровцы выбиты из Рахова. Фашисты покатились на юго-запад. 23 октября наши войска освободили Хуст и через два дня вышли на Венгерскую долину. Главными силами корпус двинулся на Мукачево и Чоп. 26 октября город Мукачево был наш, еще несколько дней — и враг выбит из Чопа.
Совинформбюро передавало:
«На территории Чехословакии южнее города Ужгород наши войска в результате упорных боев овладели городом и крупным железнодорожным узлом Чоп…»
На другой день приказом Верховного Главнокомандующего 17-й гвардейский корпус был назван Карпатским, а 4-й и 5-й воздушно-десантные полки, в которых сражалось много бывших лыжников-челябинцев, Мукачевскими. Почетное наименование Ужгородского получил родной мне 7-й гвардейский воздушно-десантный полк. Здесь тоже отличились многие челябинцы.
Кто они, земляки, отличившиеся в тех боях?
Командир артиллерийского взвода Аркадий Пшеничников. Награжден орденами Отечественной войны обоих степеней, Красной Звезды. Заслуженный юрист РСФСР, председатель областного суда. Гвардии старший сержант Юлия Компанистова (Ю. Е. Пшеничникова) отмечена двумя орденами Красной Звезды. Шофер автороты И. Ф. Васильченко. Комсорг 7-го полка старший лейтенант В. Ф. Карманов. С. С. Числов, минометчик. М. Б. Байтенов, командир разведывательной роты; М. П. Лахин, командир роты; М. Н. Пашнин, парторг артдивизиона; М. В. Шилкин, разведчик-артиллерист; В. Н. Клешнев, заместитель командира лыжной бригады. М. А. Коротких, Н. А. Пилявин, Н. Г. Шумилов, П. И. Говорухин, П. Ф. Турсуков и многие другие.