В 1942 году в июне-июле на Уткине был аэродром, который функционировал недолго. Я в это время работал в Бутырской школе, которую необходимо было ремонтировать, так как школа была обезображена немцами. Возвращаясь из Бутырок, я увидел в малооблачном небе 5 самолётов, это были немецкие стервятники. Они летели на Москву. Это, видимо, была охрана, так как позже появились 12 бомбардировщиков. Ястребок капитана Пустошкина (имя летчика-истребителя рассказчик узнал позже) врезался в их строй и навязал бой. Немецкие стервятники в страхе побросали бомбы в лесу за деревней и повернули обратно. Наш ястребок схватился драться с пятью "мессершмиттами), из которых 2 было сбито. У меня на глазах происходила перестрелка самолётов. Немецкий самолёт набрал высоту, наш оказался внизу и был сбит. Самолёт разбился, а тело мёртвого лётчика осталось целым. Немецкие лётчики сделали круг над аэродромом и улетели. Собрались местные жители и военные. Лётчики принесли тело погибшего в деревню Уткино и положили в сарай. Утром сделали гроб и с почестями похоронили напротив конторы колхоза, дали салют их 30-ти винтовок. Этой ночью приехали другие военные, попросили верёвки, вытащили гроб с лётчиком и куда-то увезли. Позже мы узнали, что в село Спас-Загорье. Там на аэродроме базировался авиаполк. При нём мы обнаружили фотокарточку, которую много лет позже переслали Смирнову С.С. на Центральное телевидение.

Шёл на смерть - вошёл в бессмертие.

На глазах мужей навернулись скупые слёзы. Они стояли у могилы друга. Полевые цветы - дань земли русской - покрыли холм. А где-то вверху, в бездонной тишине плыла одинокая песнь моторов, и казалось, осиротевший самолёт сам, без чьей-либо помощи, взмыл в родное небо, чтобы оттуда, с высоты, послать последнее "прощай" своему боевому лётчику. А те, кто стоял у могилы невольно подняли головы вверх. Им бы очень хотелось поверить в близкое и привычное для них небо: сейчас, широко развернув гудящие крылья, самолёт зайдёт на посадку, пробежит по зеленой траве аэродрома, и капитан Пустошкин, их живой, улыбающийся Фёдор, подойдёт как раньше к командиру полка и скажет, как говорил он десятки раз:
-Задание выполнено!
...Но слишком глух сегодня голос комиссара, слова даются ему с трудом, но слишком много людей пришли сюда, но слишком тягостна боль в груди.
Вот стоит друг капитана, его товарищ. В руках у него тоненькая стопка бумаг, аккуратно перевязанных синей ленточкой - они кажется сохраняют тепло своего владельца. Черная корка переплета с золотыми буквами ВКП(б), удостоверение воина Красной Армии, выцветшая любительская фотография с детскими каракулями на обороте "Дорогому папочке от Шурика и Валечки", два неотправленных письма. Простые, еще не остывшие слова. Сейчас, когда смерть подвела черту, они звучат особенно гордо. Одно из них - жене - он не успел отправить, а другое - матери - не успел даже дописать. Письмо обрывается в середине фразы. Словно специально для того, чтобы автор завершил его своим подвигом. "...Я чувствую себя здоровым и сильным и готов в любую минуту..." Здесь росчерк пера прервался. Он перешел в воздушный росчерк его машины и слова капитана Пустошкина слились с благородными боями.
Он еще ничего не знал, но минута, о которой он писал самая большая минута его жизни, уже наступила. Спокойно, легко, как делал он это не раз, лётчик поднял в воздух свой истребитель и стремительно умчался на запад. Капитан летел навстречу противнику, и никто тогда ещё не подозревал, что этот последний путь станет для него дорогой в бессмертие. Он раньше всех прибыл в нужный сектор неба, пятнадцать "юнкерсов" чёрными крестами пятнали белую кучевую облачность - прямым курсом они шли на город Н и тонны бомб, спрятанных под крыльями, таили в себе сотней смертей.
Никому не суждено узнать какие мысли и чувства владели капитаном Пустошкиным, когда он увидел чёрную армаду бомбардировщиков, но о том как он поступил, еще долго будут рассказывать крестьяне села Рябцево. Они были свидетелями беспримерной воздушной схватки. Одинокий самолёт не только принял, он сам предложил бой. На предельной скорости истребитель ворвался в строй немецких машин, и те, обескураженные такой стремительностью, тотчас же расступились перед его дерзостью. Гудящий рой самолётов на секунду скрылся в облаках, а потом снова изумлённые люди с земли могли наблюдать, как одна машина, выделывая невероятные зигзаги, кружилась среди многочисленных врагов, и "юнкерсы" разлетались от этой бешено клокочущей стали.
Уже задымил и огненной кометой закатился за лес один немецкий бомбардировщик. Уже испуганно заметались по небу другие машины. Уже летели в болота, в леса, куда попало сбрасываемые ими бомбы, а истребитель крылатой местью все еще носился по небу, стремясь настичь, нагнать, столкнуться с врагом. И еще раз крик восхищения и радости вырвался из груди людей, когда они увидели, как вторая черная немецкая машина заковыляла в воздухе, сорвалась с поднебесья и штопором, дьявольской мельницей стремительно понеслась к земле. Но в ту же секунду сердце крестьян облилось кровью. Сверху, из облаков, вынырнули пять "мессершмиттов-109" и, крадучись, сзади пошёл в атаку.
Увлечённый преследованием убегавших бомбардировщиков, капитан Пустошкин не приметил новой опасности. Враги полоснули его сзади, ударили в хвост самолёта. На израненной машине капитан развернулся в последний раз, чтобы увидеть врага, и так лицом к лицу встретился со своей смертью... Трепетные руки женщин подняли его тело. В траурном безмолвии лежала широкая русская земля. Не стыдясь слёз плакали русские крестьянки о человеке, которого им суждено было узнать только мёртвым, но который вечно будет жить в их сердцам...