Имя мое ему не нравилось - Олег, олежка-пельмешка.
Друг у него был в гражданскую и погиб.
Сына хотел назвать его именем - Шурик.
А рождались одни девчонки.
Был сын, но в голодный год умер двух лет. И могилка та потерялась,
крестами с кладбища топили печи...
И вот внук, парень. Отца он моего недолюбливал - "сквозняк" говорил.
Подпоить, так все что угодно сделает - нет божьего света.
Моя мама - дочь была нелюбимая, последняя.
Парня так и не родил, после.
С бабушкой, Алексанрой плохо жили, ругались
- у каждого своя половина дома и дверь между, на щеколде.
В бабушке казацкая кровь, он взял ее когда ее семью раскулачили.
Двенадцать душ детей и никаких батраков, а кого это волновало, грабили…
Прадед-урядник не стал дожидаться революционного беспредела
- посадил всю семью на подводы и уехал куда глаза глядят.
Дед в ту пору был партийный, "схоронил" семью бабушки,
вымарал из списков, не преследовали.
Рядом у нас все, ездили - в прадедовом доме чего только не было после лихолетья,
теперь магазин. Землю определили в колхоз, теперь "новая власть" ее продала.
От власти жуликов чего еще ожидать.
Из тюрьмы, с лесоповала, дед писал бабушке
- Нинка снится каждую ночь, мстит за нелюбовь, привези на свидание...
Аттестат с фронта прислал – когда «кровью искупил», все же семья фронтовика,
карточки. Нашел треугольные конверты, с фронта.
Думал там будут описания боев, геройств деда...
Все же медаль за отвагу у него, орден славы третьей степени. Мальчишка.
Человек писал и отдыхал душой, спешил отдохнуть, ведь завтра могло и не быть...
Дед, теперь - только могилка. Прихожу поплакаться, хоть мужики и не плачу
- пьют, заливают смертную тоску... Мужики - на нас мир стоит.
Пришел с войны дед и в работу.
Все разрушено, хоть и не прокатывалась по Уралу линия фронта
- люди живут в землянках, едят суп из крапивы, жуют корешки лопухов,
варят суп из картофельных очисток.
Семьи нужно поднимать, а мужиков... Когда я родился, он со мной водился,
правда неумело, но от души. Все лучшее - чаем напоит, сгущенкой.
Бабушке говорил, давай возьмем Олежку, воспитаем - я пить не буду.
Всегда мне что-то приносил, конфетку...
Поругаются с бабушкой - он ляжет на пол, укроется шинелью, дома.
Я и ползал то плохо, но ухвачу подушку и тяну её деде, под голову…
Разозлится на бабушку, горяч был - "учил" бабушку шомполом от немецкой винтовки.
А вот умер он легко - пришел домой, лег на пол и умер, царствие ему божие.
За все отстрадал, всё искупил – что по революционной молодости натворил.
Оркестр, похороны, а я крепко спалю на руках мамы.
Иду по улице, а во мне узнают деда - фигура, походка, профиль...
Вот таков мой родной дед
и я хочу быть на него похожим,
может не судьбой,
но это не выбирают...

Не любил он вспоминать, пил очень от этого...