Уходя на войну, Никита оставил дома пять детей, старшему из них, моему отцу было девять лет. Уходил он из деревни Малиновка Саянского района (районный центр Агинское) Возможно, перед отправкой на фронт и была сделана эта единственная за войну фотография. Её реальный размер – с этикетку от спичечного коробка, чёрно-белая. За спиной – нарисованный пейзаж из мирного прошлого, а под ногами уже следы войны.
Попал дед в роту прикрытия гаубичной артиллерии 228 гап. Про войну рассказывать не любил, и рассказывал мало. Вот несколько его воспоминаний, рассказанных мне моим отцом со слов деда. Во время артиллерийского обстрела дед укрывался в окопе. А его друг, что помоложе, говорит: «Хочу посмотреть, как снаряды взрываются». Как его Никита не отговаривал, тот только высунулся над бруствером, как тут же огромный осколок снёс солдату полголовы.
В другой раз шли они с товарищами вшестером, причём, не друг за другом, а группой. Кто-то из бойцов наступил на мину. Взрыв. Все пять лежат убитые, а деда даже не царапнуло.
Ранило и контузило его во время второго наступления под Ельней в 43 году. Множество осколков впилось в спину, попали и в голову. Раненый дед вышел на просёлочную дорогу, сил уже не было. Мимо ехал на телеге обозник. Дед попросил его довести до госпиталя. Тот отказался. Тогда дед, (он, будучи раненым, тащил ещё и ручной пулемёт Дегтярёва) дал очередь, боец соскочил с телеги, заплакал, упал на колени, прося не стрелять (он только тут заметил, что дед ранен). Затем на руках донёс деда до телеги и доставил до госпиталя. Из спины извлекли более 30 осколков, а один осколок в голове, пробивший череп, врачи извлекать побоялись. Так дед всю жизнь потом и ходил с этим осколком.
Никита участвовал в Курской битве, освобождал Восточную Пруссию, брал Берлин. В Германии приключился с ним следующий казус. Попросил он у одной немки молока. Та вынесла алюминиевый бидон, открыла крышку, а из него выпрыгнула лягушка. С тех пор дед всегда питал отвращение к молоку. Во время войны спиртного не пил ни капли.
Однажды их подразделение подверглось артиллерийскому налёту, командир, сразу понял, по точности огня, что кто-то корректирует стрельбу. Он приказал Никите и ещё одному бойцу, обнаружить и ликвидировать вражеского корректировщика. Никита был охотником. Пройдя вдоль линии фронта, он обнаружил телефонный кабель, который привел его к замаскированному доту. Никита пинком ноги открыл дверь и отскочил в сторону. Из глубины дота раздалась автоматная очередь. Никита ответил пулемётной очередью и услышал, как немец выронил автомат и тот ударился об бетонный пол. Он забежал внутрь. Держась за окровавленное плечо, там стоял немецкий офицер. Дед в ярости схватил его за горло и задушил.
За войну был награждён двумя орденами, на второй орден было послано представление, но война закончилась, и он его так и не получил. Вот точная выписка из наградного листа (взята с сайта www. podvignaroda.ru, орфография сохранена):
«В боях с немецкими захватчиками тов. Прудников не раз показывал образцы мужества, отваги и отличного знания своей военной специальности.
В уличных боях в гор. Берлин 22.04.45 года, несмотря на сильный артиллерийский и пулемётный обстрел противника, принебрегая жизнью выкатил своё орудие на прямую наводку и точными выстрелами уничтожил 2 пулемётных точки противника вместе с прислугой.
В период уличных боев с 24 по 27.04.45 года со своим орудием беспрерывно передвигался в боевых порядках пехоты и огнём прямой наводкой уничтожал огневые точки и живую силу противника, обеспечивая продвижение вперёд пехоты.
За мужество и отвагу проявленные в боях достоин Правительственной награды ордена «Красная Звезда»».
После войны работал кладовщиком, ходил на охоту. Будучи глухим, брал двух лаек. Одну отпускал, а другую держал на поводке. Эта собака слышала лай и тянула его за собой. Жители из города часто заказывали ему добыть медведя, что он неоднократно и делал.
Далее о том, как воевал мой дед Никита, я случайно узнал из книги Маркевич М.К. «Муранжинское поселение (Малиновка)», Красноярск 2012г. Отпечатано в ИП Азарова Н.Н. типография «ЛИТЕРА - принт» т. 295-03-40 Тираж 100 экз. Из главы «Я тащил фашиста на своих плечах» стр54 - 59.
«У нашего соседа, Никиты Петровича Прудникова, был орден Красной Звезды, медаль за отвагу и другие боевые награды.
Однажды под вечер, справившись со своим большим хозяйством, Никита Петрович пришел к отцу в гости. Он знал, что два дня назад я приехал в Малиновку. Осенние вечера всегда долгие – о многом можно поговорить, многое можно вспомнить. С особым вниманием слушали отец и Никита Петрович мои рассказы о Европе, про те места, где проходил войной Никита. Интересно было узнать, как восстанавливаются и обустраиваются города после страшного фашистского разгрома.
В разговоре я незаметно коснулся темы боевых заслуг Никиты, зная, что тот на войне был разведчиком. Никита Петрович поведал нам о том, как пришлось ему на своей спине тащить фашиста, захваченного в качестве языка. – Все события разворачивались под Березино в Белоруссии. Вокруг было много непроходимых болот. Но это для немца непроходимые, а разведчикам почти всегда удавалось пройти там, где их не ждали. Во многом нам помогали местные жители: показывали только им одним известные тропы через болота и проводили по ним. Мне с белорусами было легко находить общий язык, потому как мой разговор почти не отличался от белорусского, а мои родители, родом из Оршанской волости, всего только тридцать лет назад как приехали в Сибирь. Язык не забывается.
И вот на нашем направлении ожидалось крупное наступление, и как объяснили нам в штабе батальона, нужно было захватить и доставить в штаб немецкого языка.
Командиром нашего отряда был старший лейтенант Коля Бурый. Душевным был человеком, умница. Говорил, что в разведке каждый солдат сам себе командир, когда остается один на один с темнотой в тылу противника, что каждый должен знать, что ему делать в любой сложившейся ситуации. Каждому всё разжуёт, и несколько операций мы проигрывали на полигоне. На каждое задание сам отбирал мужиков, выносливых, натренированных, владеющих элементами рукопашного боя и знающий оружие как свои пять пальцев. «Ты будешь жив, если раньше фашиста выстрелишь, замахнешься и ударишь ножом, штыком, сработаешь удавкой. На какой-то миг ты должен опередить фашиста», – поучал командир своих бойцов.
Бурый никогда не позволял высказываться, что немец не тот, что был в начале войны:
– Настоящий немец, – отменный вояка, его надо побеждать умением, хитростью и, кончено, храбростью. Вот когда побываешь в переплётах несколько раз, тогда у тебя появляется всё.
Трое суток, днём и ночью, ходил отряд вдоль передовой, высматривая место перехода линии фронта. Вскоре нам указали участок, где можно было перейти линию немецкой обороны. Артиллеристы нанесли удар по этому месту. И пока немцы были в суматохе, наш отряд был уже в тылу немецкой обороны. От этого места отряд ушел километров десять вглубь немецкой обороны, туда, где должны были брать языка. Вот тут-то, у самого немецкого гарнизона, Бурый поставил нам задачу: «После взятия языка, будем отходить болотом, которое немцы считают непроходимым. А мы эти болота хорошо изучили с проводниками белорусами. Отходить двумя группами: одна будет отвлекать, а другая тащить языка и, возможно, документы».
Немцы сменили караулы. На постах у штаба стояли двое часовых, где-то метров сто друг от друга. Часовых поснимали быстро и бесшумно, но внутри штабного помещения тоже были часовые.
На захват штаба Бурый взял пять человек, восемь других разбирались с караулом. Внутренний часовой успел выключить свет и поднял шум. Бурый моментально убрал его. Начали работать с фонариками (свет почему-то так больше и не загорелся), а фонарики были немецкие, надо сказать, хорошие и надежные. Внутри, кроме часовых были ещё два офицера, по-видимому, дежурный наряд. Первый офицер, который показался в двери, успел выхватить пистолет, но кто-то из наших успел бросить в него нож, и немец упал. Бурый взревел на нас, что, мол, наделали, убили того, кого искали.
В это время другой наш разведчик, перепрыгнув через немца, уже барахтался с другим немецким офицером, оказавшимся в той же комнате.
Бурый с фонариком в руках метался от шкафа к шкафу, сгребая документы в папки. Я только успевал их запихивать в вещевые мешки. На улице раздались выстрелы. Бурый крикнул мне беречь немца, а сам бросился с ребятами из помещения.
Пока я завязывал вещевые мешки и специальный запечатанный баул мешок, немец сполз со стола и попытался развязать руки. Я, как кошка, одним прыжком оказался рядом с ним, схватил его за загривок, резко поднял и усадил на стол. Но немец вдруг, как мешок с мякиной, упал на пол. Когда я поднимал его за шею, то слышал под пальцами, как что-то хрустнуло. Но у меня и мысли не было, что я немцу сдвинул позвонки. И именно от этого немец скончался в конвульсиях.
Мой фонарик продолжал искать по помещению папки с документами, и я не подозревал, что надо мной нависла опасность быть убитым за такой трофей. Когда я из углового шкафа доставал документы и запихивал их в мешок, вдруг раздался взрыв. Меня отбросило от стены. В какой-то момент я, видимо, потерял сознании, практически перестал слышать, что творится вокруг меня. К моему счастью, привязанный к руке фонарик остался в рабочем состоянии. От взрыва железный шкаф, стоящий сразу у входа, упал на проход, и в луче фонарика я увидел сидящего в углу немецкого офицера с выпученными глазами. Вот этот-то офицер мог и убить меня, но скованный страхом, он уже ничего не соображал.
Я одним прыжком выхватил немца из угла и увидел, что за ним тянется какая-то сумка, прикреплённая к его руке. Около меня вдруг оказался Бурый, он что-то мне кричал. В голове у меня стоял страшный шум, звон и какое-то попискивание. Командир догадался, что я контужен, но двигаюсь свободно, поэтому я без особых усилий вытащил немца из-за шкафа. Двое наших ребят навьючили на себя мешки с папками, а я взвалил немца на плечи, и мы ушли. К счастью, немец оказался не тяжелым, поэтому я с этой ношей почти бежал. Один из разведчиков, раненный в ногу, опираясь на палку, тоже пытался бежать за мной. Он нёс мой и свой автоматы и вещмешок.
Бежали мы только вчетвером. До спасительного болота было почти полтора километра. Лицо заливало потом. Руки мои были в крови, но боли я не чувствовал. Откуда же кровь? А она сочилась из ушей, и я размазывал её руками вместе с потом по лицу.
Пройдя полкилометра по болоту, мы остановились. Я сбросил с себя немца и попытался поставить его на ноги, но ноги у него были как ватные. Немец был живой и на вид невредимый. Я по-прежнему ничего не слышал. Мы догадались, что и немец был тоже контуженный, но потихоньку начинал приходить в себя. Несли поочередно и немца, и документы. Только портфель, который отобрали у немца, Бурый никому не отдавал.
Почти от самого болота нас обстреливали из миномётов. Я-то ничего не слышал, а ребята говорили, что мины плюхались в болото, как жирные утки по осени, прилетая с хлебных полей.
Немцы больше преследовали вторую нашу группу. Там погибли двое наших ребят, двоих принесли ранеными, а один разведчик погиб ещё в немецком гарнизоне.
После этой операции по взятию языка я попал в госпиталь и надолго. В госпитале мне командир нашей дивизии вручил орден Красного Знамени. Заглянул ко мне и командир Бурый, но уже в звании капитана. Его тоже наградили орденом Красного Знамени, а я ему дал бы и Героя Советского Союза. Глухота, к сожалению, не покидает меня и сегодня.
Умер Никита Петрович в возрасте семидесяти лет: всё же сказались последствия контузии. А ведь Никита был настоящим сибиряком: крепкого телосложения, ловкий, смелый, волевой, прекрасный охотник, отменный стрелок. Я был свидетелем, как на одной колхозной гулянке двое мужиков, тоже фронтовиков, решили потягаться с Никитой, но тут же оказались на земле, барахтаясь в луже. «Я вас предупреждал, но вы не поверили. Из грязи вылезайте сами», – отряхнув руки, проговорил Никита и отправился за стол, где проходила гулянка.
А ведь такие Петровичи были в каждой деревне, только мы, к сожалению, не всех их знаем. А надо помнить фронтовиков, их имена, дела и поступки, и память о них передавать их поколения в поколение».