Статья в газете дочери Михаила Ефимовича - Серафимы Михайловны

"Отцовские письма с фронта Серафима Михайловна Островская бережно хранит. А одно из последних его писем, на- писанное ровно 70 лет назад, в мае сорок четвертого, даже переписала, чтобы лишний раз не разгибать сложенный вчетверо пожелтевший хрупкий лис- ток бумаги. Перечитывать эти письма для нее все равно, что с отцом поговорить. Подержать их в руках – почувствовать тепло его рук, которые последний раз держали ее, пятимесячную Симушку, в 1941-м, когда отец уходил на войну. С тех пор они никогда так и не увиделись, отец погиб в сорок четвертом, освобождая Украину от фашистов. Серафима Михайловна чита- ет письмо и попутно вспомина- ет подробности своего детства, которые с годами все чаще оживают в памяти. «Траншея, I Украинский фронт. Здравствуй, родная семья, дорогая жена Татьяна и дети – Валя, Игорь, Тама- рушка, Коля, Шура и Сима». Жили они в Калининской области (теперь – Тверская). Когда началась война, брату Игорю было всего девять лет, старшей сестре Вале немногим больше. Несмотря на то, что в семье было шестеро детей, отец, Михаил Ефимович Прокофьев, не захотел воспользоваться положенной ему бронью, чтобы потом кто-нибудь не упрекнул его в том, что он «отсиживался» дома. «Шлю я вам самый близкий сердечный привет. Крепко целую вас и желаю вам быть здоровыми. Хороших успехов в делах ваших. Сообщаю вам, что письма ваши получил. Писаное одно, Таня, твоей рукой, а второе – Валиной. Писаны они вами 4 июня, а я получил 18-го. Таня, я, было, на тебя оби- делся и даже в письме Вале пенял, почему ты мне не пи- сала. Я думал, что ты боль- на или что-нибудь случилось. Что это – дети пишут, а друг жизни – нет? Или, думаю, она забыла за два года, и я стал чужой? Ведь я не знал о вас ничего два года и три месяца». Эти два года и три месяца семья Прокофьевых надеялась только на чудо, ведь матери сообщили, что ее муж пропал без вести. А за этой фразой могло стоять разное… «Новостей у вас всяких много за это время. Читал твое письмо, Таня, стоя в окопе. И как будто ты это все рассказывала, а я слушал, и на глазах вы- ступали слезы. И бойцы плакали со мной. Я теперь окончательно узнал, как вы живете, как ваше здоровье. Конечно, всем тяжело, а я вам помочь ничем не могу. Таня, ты просишь, чтобы я сфотографировался и при- слал вам карточку. Дорогая моя, я с удовольствием это сделал бы, но, к сожалению, мы стоим не в городе, а в поле, да и денег у меня нет, ни копейки. Если будет это возможно, то я постараюсь. Таня, может у вас окажется фото всей семьи? Пришлите мне, я на вас посмотрю». Мама тогда нашла возмож- ность сфотографироваться со всеми детьми и отправить снимок. Теперь эта фотография, отреставрированная и увеличен- ная, как и портрет отца, стоят рядышком на видном месте в комнате. Они по-прежнему вместе, большая и дружная семья Прокофьевых. «Валя просила отписать, как я переживал фашистский плен. Я написал, послал фото памяти фашистского плена. Писать я о переживаниях вам больше не буду, вы все увидите из фото. Сей- час я чувствую себя немного лучше, но меня все зовут стариком. Но это ничего, лишь бы быть живым». Серафима Михайловна плачет. Сердце сжимается от невыносимой жалости: на той фотографии папа был обросший, с ввалившимися щеками, изможденный… «Насчет еды. Пока хватает, одежи – тоже. Пока стоим на одном месте, но, наверное, скоро будем двигаться. Не знаю, получу ли я на это письмо от вас от- вет по этому адресу. Жизнь у нас такая: сегодня – здесь, а завтра – в другом месте. И адрес другой. Знакомых близких нет, кро- ме Климичева. Но здесь все знакомы. Таня, ты меня упрекаешь, чтобы я писал письма, не забывал по два года. Дорогая, разве это зави- село от меня? Я знал, что моя семья далеко от меня, но кто-то есть живой, бес- покоится обо мне. И я все время стремился вырвать- ся, рискуя своей жизнью, чтоб скорее получить какое-нибудь известие. Теперь писем я получил много. И на все дал ответ. Пишут мне родственники и друзья, Таня, что хотят хорошего моей семье и помогают. А вот Валя пишет, что Сергушины говорили, что я расстрелян. Таня, напиши, за что они так обо мне думали и какая им от этого радость? Живы ли пчелы, и кто за ними ухаживает? Был ли мед в прошлом году? Со- хранилась ли лодка и сети? Какая у вас корова? Старая или вы обменяли?» Корова была старая, молока давала мало и совсем нежирного. К тому же в колхоз нужно было сдавать норму, поэтому мама поила детей разбавленным молоком, почти водой. А они, вечно голодные, рады были и этому, нетерпеливо ожидая, когда закончится дойка. «Таня, ты пишешь, что пло- хо из-за обуви холодной. Я знаю, что семья большая, и кожа, наверное, вся вышла. Что я могу посоветовать? Смотри, как тебе лучше. Ко- нечно, обувай перво-наперво себя и ребят, которым надо идти на работу и в школу. Пишите, какой вид на уро- жай». Отец был, что называется, «от сохи», крестьянская кос- точка. Разбил возле дома сад из 25 яблонь. А работал председателем колхоза, потом стал председателем сельсовета. Люди его уважали, слушались. Умел он не только на работу всех поднять, но и после сенокоса, например, или сбора урожая устраивал праздники. В деревне устанавливали столы, женщины готовили угощение, не обходи- лось и без самогонки местного приготовления. Отпраздновав, все отдыхали еще два дня и – снова за работу. И при этом – никаких драк и опохмелок. « П е р е д а в а йт е п р и в ет от меня всем родным и знакомым, моей матери Ирине Варламовне. Таня, Валя пишет, что многие в деревне померли от болезни какой-то. Ка- кая же это была болезнь? Жаль, что померла бабуш- ка. Но что сделаешь? Таня, я работаю рядовым телефонистом, сейчас де- журю и пишу тебе письмо. Пока время писать есть, но скоро его не будет, когда будем двигаться. Таня, наверное, дети уже подросли, я так по вас со- скучился. Если есть время, отвечай на письма сразу. Ну, дорогая и дорогие дети, до свидания. Крепко я вас целую и обнимаю. Ваш друг и отец, Прокофьев М. Е». Отец писал и старшим де- тям. Из письма Игорю: «Гаринька, ты пишешь, что ты работаешь. Я знаю, что ты еще мал, и работать тебе тяжело. Но что сде- лаешь? Надо как-то вам жить. Ты спрашиваешь, в каком я городе и что делаю? Не в городе, а в окопах и землянках. А дело наше – когда немец идет сюда и стреляет, то и мы в него стреляем. Гаринька, ты учил географию. Найди на карте горы Карпаты, я нахожусь близко от них. Напиши, сколько у нас ульев. Уж ты ухаживай, Гаринька, за пчелами. Это будет хо- рошо. Гарик, спроси маму, почему она не найдет од- ного часа написать мне письмо. Ведь все может случиться, может быть в последний раз». А Серафима Михайловна вспоминает, как измотанная заботами мама просила Валю и Игоря отвечать на письма отца. Хоть и было у нее шестеро ребятишек и муж на фронте, а скидки никто не делал: при- ходилось и в свинарнике кол- хозном работать, и за детьми ухаживать. Дети сызмальства трудились. Сама Сима уже после войны с братом и сестрой помогали маме пахать огород в тридцать соток: втроем впрягались в лям- ки и тянули плуг, а мама стара- лась его подтолкнуть посильнее, чтобы им не так тяжко было. Все пережили, но потерю отца ничем не восполнить. Серафима Михайловна с мужем в 1986 году побывали под Тернополем, где погиб отец. Украинцы встретили их тогда, как родных. Поле показали, где шел последний для Михаила Ефимовича бой, еще живые в то время очевидцы рассказали о тех событиях. Сопроводили за тридцать километров в сторону Львова к братскому захоронению и па- мятной стеле, на которой среди более трех тысяч фамилий они нашли свою, родную. Все моги- лы воинов, которых множество видели они по дороге, были ухожены, везде – свежие цветы, венки… Что там теперь с этими могилами? Горько Серафиме Михайловне, что на Украине опять война, опять фашисты. В советское время туда уехал служить брат мужа, да так и остался с семьей в Харькове. В марте они сообщили, что у них там стало очень опасно оставаться, и они хотят уехать в Россию. На этом связь прервалась. От переживаний за их судьбу у Серафимы Михайловны случился инсульт, потом – больница, теперь лечение продолжается. И продолжается Украинский фронт в ее судьбе"