С начала войны мама жила вместе со своей престарелой матерью и младшими сестрёнками и братишкой в маленьком городке Абдулино. Трое старших братьев воевали на фронте.
В 1943 году мама только, что, окончив педучилище, получает направление в Сталинград, уже освобождённый от фашистов. Возвращаясь из училища через железнодорожную станцию, она увидела стоящий на путях санитарный поезд, и поняла, что это её шанс попасть на фронт. Ведь все мальчишки и девчонки того времени мечтали попасть на войну.
Она нашла начальника поезда, а тот узнав о её способностях сам предложил ей службу в санпоезде. Им нужен был художник и организатор.
В дальнейшем всё происходило как во сне. Сборы под причитания матери. «Мама до свидания, я поехала помогать братьям». Когда тронулся поезд, она заглянула в чемоданчик и ахнула, ни тёплой одежды, ни обуви, только смена белья, паспорт и комсомольский билет.
Она попадает служить в военно-санитарный поезд № 179. Ей тогда только исполнилось 18 лет.
Военно-санитарные поезда – это своеобразные артерии связывающие медиков фронта и тыла. Это передвижные госпиталя на колёсах, где было всё, что положено стационарному госпиталю: вагоны для раненых, штабной вагон, вагон для команды, вагон изолятор, вагон операционная, вагон перевязочная, вагон кухня, вагон склад, вагон ледник, он же и морг, вагон электростанция, вагон для отдыха и т.д.
Сначала она попадает на должность делопроизводителя. Это была про-стая, не пыльная работа с бумагами, где всегда можно исправить любую ошибку. Через месяц её избирают секретарём комсоргом поезда. И это как оказалось, принесло ей дополнительные заботы.
Специалистов не хватало, и руководство поезда решало эту проблему очень просто. Её вызывал начальник поезда и говорил: «Комсорг, поднимай свою комсомолию. Не хватает санитарок в вагонах для раненых». Она шла к девчонкам, объясняла ситуацию, а затем агитировала личным примером. Ра-ботала делопроизводителем, проводником, санитаркой - в перевязочной, санитаркой в вагоне по уходу за ранеными, медсестрой.
Она сдаёт зачёты своим медикам. И вот она уже санитарка в вагоне для тяжелораненых. Вагон рассчитан на 30 человек. Койки подвешены в три яру-са вдоль стен вагона.
Это было очень тяжёлое время. Когда везли раненых, спать приходи-лось по 2 – 3 часа в сутки.
Подъёма как такового не было, рабочий день мог начаться и в 7 и в 6 и в 5 часов утра. К первому проснувшемуся она подходила и шёпотом говори-ла: «Доброе утро миленький! Как спалось на новом месте? Как твоя рана? Давай умоемся». И так каждого надо было умыть сказать ласковое слово. Подать судно, потом вымыть его. А так как мама была воспитана в строгих правилах и ей было всего 18 лет, то она и сама стеснялась и вгоняла в краску молодых бойцов. Затем надо было быстро протереть полы и бежать с вёдрами в вагон кухню за завтраком. Бежать приходилось, как правило, по крышам вагонов, так как это было на много быстрее. Но там была уже очередь, ведь умыть 30 человек это не шутка.
Существовало не гласное правило по которому завтрак для тяжелораненых давали без очереди, но всё равно она подходила к начальнику кухни и тоненьким голосочком просила: «Федя, отец, у меня 30 дохленьких братишек, они умрут, если я здесь задержусь, скорей бы мне, а?». Если Фёдор не в на-строении она обращалась к поварихе: «Люба, мать, выручай, спасай положение». И Люба всегда выручала. Но и мама не оставалась в долгу, выдраив от о сна часик, она приходила помочь вымыть котлы или почистить картошку.
Затем был завтрак, надо было разложить каждому еду. Человек 6 – 7 приходилось кормить из ложечки. Что такое раненый солдат, с культями вместо рук и ли с изуродованным лицом. Ни настроения, ни аппетита, одна сплошная боль. И тут опять помогает волшебное доброе слово.
Первая ложка за маму, теперь за папу, эта за любимую дочку». «Не ус-пел ещё жениться сестричка, дочки нэма». «За будущую дочку, синеглазую Наташу». «Теперь за сыночка, как его будем величать?» И так, хоть часть порции втолкнёшь в больного. Вытру рот полотенцем, быстро уберу крошки.
С завтраком закончили. Быстро мою посуду, потом полы. Затем начинается мед обход. А потом как в скоростном кино, кадры только и мелькают.
Кому-то перевязать тугую повязку, принести воды, дать закурить, на-писать письмо, прочитать письмо, дать телеграмму родным, спеть песню, по-удобней положить раненую ногу, провести заранее подготовленную беседу о Кутузове, Суворове, Невском, прочитать книгу. И вот уже вечером читая Раненым книгу она засыпает не прочитав и страницы. Но сон чуткий. «Пить сестричка». И другой отеческий голос «Тихо, видишь, задремала. Весь день как белка в колесе, а ведь ещё ребёнок, потерпи». И уже все раненые начинают цыкать друг на друга, в вагоне воцаряется тишина, не слышно даже стонов. Но я уже на ногах, несу пить. И что-то родное почудилось мне в человеке, который только что проявил заботу, от которой уже отвыкли за многие месяцы службы в санпоезде.
Помня, как они не доедали, рука не поднимается выбросить в унитаз объедки. Всё складывается в одно ведро, объедки хлеба в марлевый мешочек.
На первой же остановке она отдавала оставшуюся еду стрелочнику, путевому обходчику, просто проходящему мимо человеку. Но так как люди не готовились получить этот дар, то еда вываливалась в шапку, в подол, в снятый пиджак, в платок, или беспризорникам прямо в горсти рук.
Попадали они и под бомбёжки. Первый раз это было на станции Дарница под Киевым. Станцию бомбили каждую ночь, но всё равно всё случилось неожиданно. Её охватил панический ужас, она выбежала из вагона , но далеко уйти нельзя поезд мог тронуться в любую минуту. И действительно через несколько минут его стали отгонять в тупик.
Но хуже всего было, когда бомбили эшелон с ранеными. Ходячие раненые и большая часть персонала отбегали от поезда. А ей не только уйти , а и лечь на пол вагона нельзя, потому, что рядом 30 недвижимых раненых. Она пытается их ободрить, но видимо глаза и голос выдают её и уже сами раненые пытаются её успокоить. Теперь они знают, что их ни кто не бросит.
Затем опять вызывает замполит поезда: «Не хватает проводников». И всё повторяется сначала. Мама сдаёт зачёт в управлении Октябрьской желез-ной дороги.
Вот она проводник. Курсы сдала на «хорошо». Ей вручили 2 вагона и предупредили, если выведет из строя отопительную систему, её ожидает военный трибунал.
Топливом их не обеспечивали. Добывай его как сумеешь. Естественно добывали воровством. Чаще всего, в порожних от угля вагонах, по углам оставалось немного угля, вот его то они и подбирали. Надо было взобраться по поручням на стенку полувагона, спрыгнуть вниз, набрать мешок угля, поло-жить его на край стенки вагона, затем подняться самой. И как-то раз уже перелезая через эту стенку она слышит окрик «Стой стрелять буду». Как из под земли вырастает охранник.
«Товарищ, миленький. Я из санитарного поезда, едим за ранеными, а вагонах холодно. Пожалуйста, помогите мне спустить мешок. Ведь я не для себя стараюсь».
«Ты мне зубы не заговаривай. Быстро высыпай уголь» - прикладом выбивает мешок, и тот гулко грохнулся на дно вагона.
Она принялась уговаривать охранника, стараясь разжалобить этого по-жилого человека. Но он неумолим: « А ну пойдём в комендатуру!». И берётся за винтовку.
Я в слёзы: «Неужели у вас нет детей? Неужели вы не в состоянии понять, что не для себя я стараюсь».
Но мучитель мой неумолим. И ведёт он меня под ружьём в комендатуру.
Тут меня увидели санитары из нашего поезда.
В комендатуре начали составлять протокол допроса. В этот момент входит начальник поезда с двумя солдатами. Он лихо откозырял дежурному и гневно начал её отчитывать: «Сколько раз говорить, что бы не самовольничали. Десять суток ареста. Приказывает снять ремень и под конвоем солдат меня повели к санпоезду.
И снова клич; «Не хватает санитарок в перевязочной. Опять подготвка, сдача зачётов
Первое время ей было дурно при виде раскрытой раны. Спёкшаяся кровь, гной, сукровица, страшный запах, особенно летом. Прошли месяцы и раны, страшные раны перестали её пугать, но сострадание не исчезло.
Бинтов не хватало и приходилось употреблять одни и те же бинты не-сколько раз.
Особенно тяжело было стирать грязные бинты. В начале я их замачивала, добавляя карболки, но когда дело доходило до стирки, и я запускала руки в скользкую, вонючую массу, меня начинает страшно рвать. Уговариваю себя, приказываю себе и опять начинаю все с начала. После стирки просушивание, бинты закладывались в бокс и стерилизовались и скручивались.
И снова вызывает начальник поезда. Не хватает медсестёр. Это уже серьёзно. Зачёты сдают в Москве. В мединституте, на курсах усовершенствования медсестёр РККА. Дальше работает медсестрой.
Эту душевную доброту, теплоту она пронесла через всю свою жизнь. 35 лет мама проработала в школе № 15 учителем, завучем, классным руководителем. Ученики называли её классной мамой. И даже после её выхода на пенсию, они каждый год приходили к ней домой поздравляли её с днём учителя, с 8 марта, с днём рождения. Приводили своих детей. Обо всех своих учениках мама говорила только хорошее, всегда восторгалась их успехами. И ученики отвечали ей тем же. Ведь добро бывает только от добра.