«А как я стал разведчиком. Пришло пополнение. Много нас пришло. Первое право отбирать предоставлялось разведке, – вспоминал Лев Политов. Прошел офицер по строю, по внешнему виду определил, кто подходит. «Так, сынок, куда? В разведку пойдешь?». У-у-у! Всей душой. На задание, конечно, сразу не пошлют. Помнут мало-мальски ребят. 50 дней приемы борьбы, стрельба, чтобы из любого вида оружия мог стрелять. Сила, ловкость. Двоих нечего делать уработать, будь они даже с ножами».
Первые два Ордена Славы саперу-разведчику вручили весной 1944 года с интервалом всего в два с половиной месяца. В январе он в составе взвода дивизионной разведки при освобождении Крыма совершил несколько вылазок в тыл врага, обезвредил большое количество мин. А в ночь на 7 мая, уже в ходе боев за Севастополь Лев Политов вместе с группой саперов-разведчиков проделал проходы в проволочных заграждениях и минных полях противника. Участвовал в ожесточенных боях по прорыву обороны.
Вот как вспоминал ветеран освобождение Крыма:
«От войны у меня осталось несколько любительских карточек. На одной надпись: «Дивизионный слет мастеров боя». Это Сиваш «съел». Сиваш неглубокий. Когда прилив – по грудь, а так – чуть выше колена. Соль ведь растет, знаете вы об этом? Ночи не было, чтобы по Сивашу мы не ходили к немцам. Волосы стали выпадать. Каждый день мокрый, а помыться негде.
Пять месяцев там «булькались». 5 ноября 1943 года форсировали, а в наступление пошли в апреле. Закрепились слегка за крымский берег, окопались. Не во всех местах он обрывистый. Танки, тридцатьчетверки, только-только появились у нас. А самолетов было много. Я Покрышкина видел в воздухе. Прошел слух, что он прикрывает нас. И у немцев авиация весь световой день летала. Висят и висят – одни уходят, другие приходят.
На Сиваше к немцам проникнуть не так-то просто было. У них вообще-то не то, что у нас. Нагородят по пять – шесть рядов, не знаешь, как пролезть. А на Сиваше – спираль Бруно. Она как гармошка. Запутаешься, считай – конец. Когда трепыхнешься, она еще больше сдавливает тебя. Пройти ее надо уметь. А оружие – какое? Штурмовой нож, сталь такая, какой и потом не видел. Откуда-то с Урала поставляли. Проволоку перерубит – и ни зазубринки. Но спираль Бруно специальными ножницами резали. Изучали систему обороны противника, те же минные поля. «Языков» брали. Ходили почти каждую ночь».
А Орден Славы первой степени, который ветеран считал самой почетной из своих боевых наград, он заслужил уже при взятии Тильзита в Восточной Пруссии, который позднее стал городом Советск Калининградской области. В наградном листе его подвиг описан скупо и лаконично: «При проведении инженерной разведки принял бой с гитлеровцами, огнем из ручного пулемета уничтожил свыше 10 солдат, нескольких гитлеровцев взял в плен. Был ранен, но поле боя не покинул».
Подробности этих событий Лев Александрович не вспоминал даже в своих скромных, трехстраничных мемуарах. Только в общих чертах, о том, как брали Кенигсберг. Вот что писал он четверть века назад.
«Кенигсберг опоясан рвом, долговременные огневые точки. Ров бетонный, с водой наполовину, шириной метра четыре, а глубина… Я не мерил. Как заполнили его трупами, так и прошли. Это город-крепость. Холм и холм, деревья, а из него орудия у них поднимались механически. И пулеметы там (крупнокалиберных много), и орудия. И все это плюется огнем. Когда город взяли, сколько еще возились с дотами. Вроде холм, а там внутри и жилые помещения, и орудия, и люди. И вода была даже подведена. Самые крупные за всю войну потери в нашей 263 стрелковой дивизии – Севастополь и Кенигсберг».