Отступление

Георгий Митин

Он всегда отличался скромностью, и сколько его не знали, никто никогда от него не слышал героических историй, да и не только героических, он вообще не любил рассказывать про войну. Может быть и этот эпизод его жизни остался бы неизвестен, если бы он, как-то раз не поведал о нем своему товарищу. Шел июль сорок первого года. Командир батареи лейтенант Погорелко отступал с остатками артиллерийского полка, хотя и то и другое можно было назвать с большой натяжкой, так как от полка осталось только часть дивизиона – шесть 76 мм пушек Ф-22, да личного состава чуть менее сотни человек. Половину полка перебило вместе с техникой, треть бросила свою позицию и разбежалась при лобовой танковой атаке. Лобовой атакой все же фашистам пройти не удалось и они обошли этот очаг отчаянного сопротивления с флангов, а так как с тыла полк прикрывали болота то и окружить их не смогли, оставив бойцам к путь к отступлению через слабозаболоченную лесистую местность. И осталось после боя только то, что собралось вокруг лейтенанта, да полковое знамя. Сохранилось и десятка три лошадей, что позволяло отступать без изнуряющей транспортировки артиллерии солдатским паром. Снарядов оставалось около трех выстрелов шрапнели на ствол. Соединение, в которое они входили, давно уже убежало от них километров на шесть восточнее, да и в боях они вторые сутки участия не принимали, так как отступали скрытно, не привлекая к себе внимания, стараясь как можно быстрее соединиться с основными силами. Ранее отступившим частям фронта удалось закрепиться на этом участке обороны, и вопрос соединения с ними был одной ночи. Предпринять возможность соединения с ходу было невозможно, так как напрямую с техникой не пройти; сплошные болота, а соединяться по их краю днем было гибельно для людей и техники. Погорелко, выставив охранение, послал разведку, провести рекогносцировку местности. Бойцы, уставшие от бессонных ночей, тут же завалились спать, кто где. Лейтенант, собрав оставшихся младших командиров, решал каким образом действовать дальше. Принятый план не блистал особой замысловатостью. Решили по результатам разведки определиться, какой стороной болота выходить, то есть той на которой немец еще не закрепился, а если это не удастся, то, подорвав пушки, отступать болотом. Все бы может так и произошло, если бы в это дело не вмешался его величество случай.Часам к четырем дня с запада стали доноситься разрывы артиллерийских снарядов, но слышались они не на опушке леса, прикрывавшего болото, а довольно далеко, километрах четырех-пяти от линии противостояния, в глубине обороны противника. Среди бойцов возникло предположение, что немцами обстреливается какая-то часть, стремящаяся прорвать линию фронта, чтобы выйти из окружения. Через некоторое время вернулись и разведчики, которые доложили, что основные силы противника развернулись и работают на уничтожение группировки, пытающейся выйти из окружения. С тактической точки зрения более удобного случая для выхода из окружения нельзя было придумать, противник сосредоточен на уничтожении соединения, а о существовании их подразделения не имеет никаких сведений, час марш-броска и они у своих. Но лейтенант принимает другое решение, он выставляет корректировщиков огня, выводит свои орудия на боевую позицию и дает команду на артиллерийскую поддержку выходящих из окружения частей. Ошарашенные, неизвестно откуда взявшейся огневой поддержкой немецкие части по линии огня дали брешь, в которую лавиной хлынули выходившие из окружения части. Все дело решилось в течение часа.Теперь о соединении наших частей путем обхода болота и думать было нечего. Немец сосредоточил по отступавшим частям такой шквальный огонь, что не рассредоточься они в лесистой топи, уничтожение их было бы делом времени. Но ничего уже не мешало и форсированию болота. Лейтенант Погорелко представился командиру вышедшей из окружения дивизии Моисееву и доложил, что ввиду расхода оставшейся части боекомплекта на артобстрел, ни подорвать орудия, ни транспортировать их через болота невозможно. Поэтому предложил их затопить. Комдив выразил благодарность лейтенанту за оказанную помощь и одобрил решение по затоплению артиллерии, что с помощью бойцов дивизии было сделано незамедлительно и основательно. А к вечеру выход из окружения был закончен.Комдив Моисеев доложил командующему армией об успешном выводе вверенных ему частей из окружения и пребывал в ожидании дальнейших распоряжений. А лейтенант Погорелко доложил начальнику штаба дивизии о выводе остатков артиллерийского полка из окружения. Да вернее сам доклад не затянулся, ибо не составил и трех минут, так как после доклада за дело принялись специалисты: где был, что делал, как выходили, что с техникой. Спецы оказались что надо и, уже через полчаса после начала дознания, лейтенанту Погорелко вменялось предательство, ибо он, такой сякой, намеренно при отступлении в нарушение требований «Боевого устава артиллерии» оставил на территории занятой врагом шесть 76 мм пушек. И никакие возражения на то, что последними снарядами оказывалась помощь выходящему из окружения соединению, а сами орудия хоть и не подорваны, но надежно затоплены, не принимались и осталось только дождаться утра, чтобы направить его вместе с материалами дознания в суд военного трибунала, а так как время было позднее, то в ожидании своего судного часа лейтенанта «распоясанного» препроводили на гауптвахту, неудосужившись даже покормить. И осталось у него светлым пятном в этой неприятной истории крепкое рукопожатие комдива Моисеева, которого встретил в коридоре штаба дивизии, когда направляли его на дознание.Ранним утром, часов в шесть, комдив Моисеев совместно с комдивом Самойловым были вызваны в штаб армии, где им была поставлена новая боевая задача. Надо сказать, что волей того же случая оба были дружны еще с довоенного периода, и, по получению задачи, состоялась их встреча. Встреча была недолгой и, между короткими фразами о житье-бытье, Самойлов спросил своего друга, как ему удалось выйти из окружения без больших потерь. Здесь Моисеев и рассказал ему о чудесном спасении своего соединения лейтенантом, который принял в той ситуации единственно правильное решение, поддержав их огнем артиллерии. В заключении Моисеев попросил товарища не оставить без внимания этот, прямо сказать неординарный случай. На вопрос Самойлова, о местонахождении этого героя он заметил, что буквально вечером видел его в коридоре штаба. Тут же было дано высокое указание комдива найти этого лейтенанта. В шесть утра находящегося на гауптвахте лейтенанта Погорелко подняли, и, сводив в туалет и покормив, оставили под конвоем до начала заседания трибунала. Дела обычно собирали со всего соединения и ждать начала заседания надо было часов до восьми. Со своим положением, Погорелко уже смирился и знал, что в лучшем случае его сошлют в штрафбат, если не расстреляют. В половине восьмого его подняли опять и, состояние его было настолько подавленным, что он уже не понимал, зачем ему отдали ремни, заставили привести себя в порядок и доставили к командиру дивизии. Дальше все было как во сне, в котором все призрачно и туманно. И, сквозь эту пелену, внимались только обрывки фраз, из которых он понял, что действия его в данной обстановке были правильные и что представлен он к награждению Орденом Боевого Красного Знамени. А он стоял, еще ничего не понимая в происходящем, и его черные кудрявые волосы на глазах комдива обрели пепельно-серый цвет.