Я был призван в армию в 1940г. Меня распределили служить в авиацию в г. Старая Русса, зачислили в полковую школу учиться на стрелка-радиста, летать на тяжелых бомбардировщиках ТБ-3. Проучился 2 месяца в этой школе. Получилось так, что летел Риббентроп, министр иностранных дел Германии, в Москву, на заключение Договора о ненападении друг на друга. Наши зенитки, которые охраняли наш аэродром нашей части, обстреляли этот самолет. По ошибке, каким-то образом, произошло это. После этого наши самолеты снялись и куда-то улетели, мы не знаем куда. Мы только слышали, что расформировали, якобы, нашу часть, за то, что они обстреляли Риббентропа. Эта авиационная база – Вторая Краснознамённая, имела заслуги еще в гражданскую войну. Наверное, их не расформировали, а все-таки перебазировали на другое место. А нашу полковую школу, нас курсантов, по тревоге подняли, построились, приехали на вокзал и уехали в г. Рига и я попал в другую часть, противовоздушной обороны. Меня зачислили в орудийный расчет заряжающим. Я теперь служил в противовоздушных силах. Перед началом войны была напряженная международная обстановка. Гитлер уже захватил всю Европу, собирался покорить Советский Союз, потом Индию и Америку и хотел стать владыкой всей земли, но ему это не удалось сделать. В то время Советский Союз очень быстро укреплял свою тяжелую промышленность, военную в первую очередь. Строили новые заводы, новые фабрики, увеличивали добычу нефти, газа, стали, чугуна и других материалов для усиления страны. Перед началом войны уже начали частичную мобилизацию, войска подтягивали к границам, но не в больших количествах. Стали получать мы новую технику – хорошие зенитные пушки, новые зенитные приборы, трактора, машины. Мы тоже готовились, вооружались и уже знали, что немец на нас пойдет, что будет война. Перед началом войны мы жили на батареях, ночевали возле пушек, не раздевались. Стволы у пушек были протертые, снаряды тоже протертые от смазки и каждую секунду готовы были открыть «огонь». И вот 22 июня 1941 года, на самом рассвете, чуть только начинало светать, еще темно было, у нас с наблюдательного пункта передали, что идут немецкие самолеты, пересекли границу и идут вглубь страны. Нам объявили боевую тревогу, мы приготовились. И когда самолеты стали подлетать, а в первую очередь бомбили аэродромы, уничтожали нашу авиацию, налетали на нас, на артиллеристов, на зенитные батареи - хотели нас уничтожить, но им это не удалось. У нас не пропала ни одна пушка. Мы открыли огонь и отражали нападение немецких самолетов. Война застала меня в городе Елгава, в Латвии, это считалась приграничная зона. Перед началом войны из Латвии были высланы семьи военнослужащих. Уехали жены, дети, гражданские лица, а также выслали неблагонадежных латышей, которые были явно против советской власти и советской армии. Остались одни офицеры, наши войска. Первые часы войны наши доблестные пограничники отражали натиск гитлеровских войск и не пускали их на нашу территорию. Но так как у немцев были намного превосходящие силы, чем у нас, и лучше было вооружение – больше было танков, самолетов, и другого вооружения, то они начали нас теснить, мы стали отступать. Когда мы отступали, то думали – на день, на два, а потом подойдут наши войска и мы восстановим свои границы. Но так не получилось. Мы отступали и отступали, хотя и немцы несли большие потери, и наши войска несли большие потери. Мы уже подходили к городу Риге и вот здесь я боялся – как мы будем через Западную Двину переезжать…мосты наверняка уже разбомблёны, разгромлены, а вплавь, допустим я, переплыть такую реку как Западная Двина я не мог, потому что она и широкая и быстрая река…значит всем тонуть придется. Но к нашему счастью, когда мы подъехали к этим мостам, они стояли на месте, но все в дырах и еле-еле держались, скрипели, шатались, но были на месте. Мы закрывали эти отверстия, которые пробили бомбами, досками и перебрались на ту сторону все-таки благополучно. Въехали в Ригу. Мы с облегчением остановились и думали, что теперь от немцев оторвались, как-то полегчало немножко. И вдруг со всех окон, чердаков, с церковных вышек ударили по нам с пулемётов, с винтовок, полетели с окон, с чердаков гранаты и начались уличные бои. Оказывается, в Риге сконцентрирована была старая гвардия латвийская, Ульмановская, и они решили нас там уничтожить. Ну мы быстро развернулись, ударили по ним с пулеметов, а потом и с пушек, и так с боями продвигались по Риге на противоположную сторону в Псков. С боями мы вышли из города, потеряли немало своих солдат. Были в окружении, вышли, немцы уже прошли дальше Риги, к Пскову подходили, а мы все ещё были в тылу. С боями вышли из окружения, в район города Псков. Только вышли, стали еще отступать дальше в район города Дно и попали снова в окружение. Немец нашу часть и другие части окружил, ушёл дальше вперед и мы долго лесами, оврагами, где с боями, где без боёв, продвигались к своим границам. Вышли мы из окружения благодаря нашему командиру части, который очень грамотно давал команды, и целая часть вышла из окружения. Нас погрузили в эшелон и повезли по направлению на Москву. Но в Москву мы не попали, а мимо Москвы, на станцию Волга. Это на Волге в Ярославской области. Там мы охраняли большой мост через Волгу. Эта железная дорога снабжала весь северный фронт, и немцы ежечасно делали налеты на этот мост, хотели разбомбить его, чтобы перекрыть движение нашим поездам и перестать снабжать фронт боеприпасами и вообще всем. Вот там я пробыл, чуть ли не год, на станции Волга. Мы не позволили немецкой авиации ни одной бомбы на этот мост, мост остался целый, и поезда ходили регулярно. Позже, когда разбили немцев под Калининым, и наши войска продвинулись вперед, то с нашей части взяли часть наших солдат и отправили в другую часть. Сказали - будем учить вас на командиров орудий, а я был заряжающий в зенитной артиллерии. Я окончил эту полковую школу, месяц всего учился, а зенитная противотанковая артиллерия намного грамотнее и сложнее, чем полевая артиллерия. Нам там учиться почти нечего было. Там мне присвоили звание старшего сержанта и дали мне пушку, дали мне расчёт и мы уехали под Днепропетровск, в боевую часть. В это время готовилось наступление на Днепропетровск, форсировали Днепр и штурмом овладели этим городом. В этом бою наша часть потеряла много техники и людей. После этого, под Днепропетровском в селе Михайловка, мы остановились и пополнялись людьми и техникой. После этого мы снова вступили в бой и шли по Украине, по Молдавии – освобождали наши территории. Мы видели, что все города и всё было разбито в пух и прах. Мы брали Кременчуг – там не осталось ни одного целого дома, всё было разбито, нельзя было ни пройти, ни проехать по улицам. Так же были сёла – сожженные, разбитые, не было ни домов, никаких строений, было всё уничтожено. Когда Гитлер отступал, то всё сжигал и уничтожал. Потом мы вышли недалеко к своим границам, освободили свою территорию и перешли в Румынию, которая сдалась Советскому Союзу и перешла на нашу сторону, а раньше они воевали против нас. Прошли по части территории Румынии, по всей Болгарии до Софии. В Болгарии я не сделал ни одного выстрела из пушки. В Болгарии все были к нам лояльны, все были за нас. Они помнили нашу помощь в войне, когда мы освобождали их от турок, и против нас не воевали. Потом мы попали в Венгрию и там были сильные бои. Я помню, мы освобождали города Дунафёльдвар, Дунавече, Будапешт, озеро Балатон, города Печ и Папа, прошли с боями через всю Венгрию. С Венгрии мы попали в Австрию и шли с боями. Затем нашу часть отправили в Югославию, я воевал вместе с югославскими солдатами, вместе плечом к плечу. Югославский народ очень был воинственный, преданный своей родине и предан был Советскому Союзу. Они нас, русских солдат, уважали, и мы имели крепкую дружбу с ними. В Югославии я участвовал в больших боях, село Драва Соболч называется, это на реке Драва. Мы после этих боёв в шутку называли «драная сволочь», потому что там очень много погибло наших солдат. Потом я снова попал в Австрию. Наша часть была противотанковая, артиллерия резерва главного командования, её перебрасывали часто с участка на участок. Где надо остановить немецкие танки или где надо прорвать немецкую оборону – нас туда перебрасывали. Участвовал в боях около города Вена. Но в Вену я не попал, а южнее наша часть прошла. И войну закончил юго-западнее Вены, примерно в 200 км от Вены. Война закончилась. Мы тоже знали, что она должна скоро закончиться, потому что гитлеровские войска, те кадры, которые были головорезы, мы их все перемололи, перебили их. А остались молодежь необученная, пацаны даже были и старики, они уже так не воевали, как сначала немцы воевали, и мы с ними быстро справлялись. И мы чувствовали, что война скоро закончится. Ожидали, что война закончится 25го, но она не закончилась. Мы считали 30го, но 30го тоже не закончилась. Только закончилась война 9 мая. Я со своим расчетом в это время был не в боях, стояли в оборонах в окопах и вдруг старшина нашей батареи едет в галоп по направлению к моему орудию в открытую, на лошади, и с автомата стреляет вверх. Мы думали, что немец наступает, поднял боевую тревогу, приготовились к бою, а он подскакивает на лошади и кричит «Мир! Мир!». Он услышал, по радио передали, что конец войны. Мы тут все встали, были очень рады, что война закончилась, что наша победа, что Германия капитулировала и без никаких условий. Кто плачет, кто смеется, кто что делал, были все как сумасшедшие, можно сказать, потому что радости не было предела. Я, например, думал: неужели это конец, неужели я жив остался, я никогда не думал, что останусь жив, потому что ежечасно, ежедневно солдаты погибают, думаю и моя очередь вот-вот будет. Но получилось так, что судьба моя счастливая, я остался жив и был безмерно рад этому. А вот после войны, когда война уже закончилась, мы там воевали против «власовцев». Гитлер уже сдался, а власовские войска – это наши русские войска, но они перешли на сторону Гитлера, и воевали против нас. Они чувствовали, что им пощады не будет, и они не сдавались, даже раненые не сдавались в плен. Мы еще более недели, наверное, дней 10, воевали с этими власовцами, с предателями нашими, пока их не разгромили полностью. После этого переехали в один из городов, уже забыл как он назывется, в Австрии, на казарменное положение. Меня тогда перевели из командира орудия и сделали старшиной батареи, после первой демобилизации. Уже начали солдат старших возрастов отпускать домой. Началась демобилизация. Потом второй срок демобилизации, по годам, уехали и меня поставили заведующим продуктовыми складами, я там пожил, конечно, очень хорошо. У меня было и питание что хочешь и одеваться что угодно. Потом пришел приказ, через год уже, приказ главнокомандующего Сталина – демобилизация моего года рождения. Но меня не пускали ещё с армии, не увольняли и уговаривали остаться сверхсрочно послужить. Но, конечно, я этим заработал много, потому что платили двойную зарплату. Мне обещали присвоить офицерское звание, питание бесплатное, два оклада, мне сказали, что через три года будешь богатым человеком, но мне не надо было ни денег, ни золота кучу, ничего, только домой, в Россию, я соскучился и не согласился. Но еще 3 месяца меня держали, а потом, всё таки, мобилизовали. Ехали мы последними, не только я, там еще были такие, и набралось нас 28 человек. Плыли мы по Дунаю, на корабле, в комфортных условиях. Приплыли в Одессу, попали на свою землю, все встали на колени и целовали свою землю, соскучились по земле по своей. А потом ехали на товарном поезде с Одессы до Москвы, в Москве сошли с поезда на Киевском вокзале. Отошли от вокзала, нашли лужайку небольшую, сели мы 28 человек нас солдат с одной части, разложили у кого что было из питания, выпили, закусили, расцеловались и кто куда, по домам. Я на Курский вокзал, один, у меня даже попутчика не нашлось. Переехал на Курский вокзал, снова на поезд и поехал домой, в Медногорск. Приехал в Медногорск.
Война это очень тяжелая жизнь, так сказать. Воевали мы и не знали никакого покоя. Негде было ни обогреться, ни обсушиться. Особенно было тяжело весной и осенью – намочит дождь шинель до самого тела, и нательное белье, и всё - мокрое, а ночью мороз всё наморозит. Были такие случаи, что шинель замёрзнет вся и как дуб стоит, хоть ноги подымай кверху. Мы не знали ни бань, нельзя было зажечь ни костра, потому что если костер зажжешь, так тут же будет или бомбовой удар или артналет. Нельзя было ни погреться, ни посушиться. Портянки мокрые в сапогах – снимали и сушили на своем теле, вокруг ног окутывали и так они сохли. Было много вшей на теле и в белье. Были такие случаи, что если оторвемся от фронта - зажжем костер, снимем всё бельё, а там этих вшей полно. Мы это белье над пламенем костра держим, и эти вши прям сгорают на огне, аж трещат. Белье все коричневое становится, подпалённое, но зато уничтожили вшей. Но это ненадолго – через день-два - сколько было, столько и есть. И других было трудностей - были и голодные, были случаи такие, когда нельзя было подвезти нам питание, мы снимали сумки, рюкзаки с немецких солдат, открывали и там брали продукты, если удавалось это сделать. А если забирали какие то склады, то мы запасались и у нас тогда пир был. Всё было – то голодные, то сытые. Всё было. У нас даже мыла не было. Если удавалось – мы мылись в речке. Выдавали нам мыла махонький кусочек, его в руках даже нельзя было удержать. И мы на песке стирали и гимнастерки и портянки, и сами купались в речке, и это считалось благо большое. Я помню, когда нам удавалось переночевать где то в сарае или в школе, был такой случай, на полу, это уже был праздник большой, что мы на сухом месте ночевали. А то всё болота, да грязь, вода кругом, все мокрые. Одним словом, война очень много отняла от нас здоровья и морально мы травмированы в этой войне. Когда я служил в зенитной артиллерии, при налете немецкой авиации на нашу батарею, бомба упала рядом с моей пушкой, где я служил, и мне разбило голову, у меня череп был лопнутый, и я был контужен. Потом мне голову обвязали бинтами, стянули, прям трещина на голове была. Она уже заросла, но сейчас на голове обозначено это место, где была трещина. Стянули мне голову, и так я остался жив. Что еще сказать…Я не желаю, что война еще когда-нибудь снова была, чтоб не попали на войну и не испытали такую участь, как я, мои дети и внуки и правнуки. Это самые тяжелые переживания и жизнь тяжелая – война, лучше б её не было никогда.