Меня, как участника ВОВ попросили встретиться с молодыми солдатами и поделиться воспоминаниями тех грозных лет. Должен сказать, что те воспоминания тяжелы и до сих пор свежы в памяти. Особенно те неслыханые трудности, боль утрат, когда на твоих глазах погибали многие твои товарищи и страна несла огромные потери в живой силе, оружии, территориально-экономические потери.

Моему поколению пришлось пройти через все эти трудности, неся их на своих плечах. Выбитое поколение – нас осталось 3%. Об этом много написано нашими писателями-фронтовиками. Константин Симонов, Евгений Долматовский, Иван Стаднюк. «Война», «Зеленая Брама», «Горячий снег», «Берег» Юрия Бондарева. <Они сумели> донести до миллионов людей, в том числе и нового теперешнего молодого поколения все то, чем жил наш народ 40 лет тому назад. В «Зеленой Браме» Долматовский описывает события, происходившие в <...> и Кировоградщине недалеко от нас в 1941-м году, в июне-октябре. В «Войне» Ивана Стаднюка <повествуется> о событиях на главном Западном фронте, где и я начинал войну.

Я не берусь состязяться с этими писателямив красноречии и полноте описываемых событий, и потому хочу рассказать вам о том, что знакомо по моему личному опыту мне.

В армию <я> был призван в 1939-м году в октябре месяце и начинал службу красноармейцем в 308-м легкоартиллерийском полке 144-й стрелковой дивизии в г. Владимире. <Немного> об этом периоде – периоде молодого красноармейца (сейчас солдата). Следует сказать, что меня, бывшего слесаря ВРП станции Казатин армейская служба поставила в не совсем обычные, непривычные условия. Надо было делать все по команде, начиная с подъема и кончая отбоем. Надо было застилать койку. Ухаживать не только за собой, но и за конем. Надо было подчиняться выполнять «чужую», как мне тогда казалось, волю командира. Что греха таить, сразу не все получалось. Были и срывы, и попытки вступать с командиром в пререкания. Но к счастью я скоро понял, что дисциплина для военнослужащих <...> - это та основа, без которой не может быть армии.

Уже в ноябре 1939-го года, пройдя курс молодого бойца, я принял присягу и участвовал в параде 7 ноября 1939-го года на Красной площади у знаменитых золотых ворот г. Владимира.

Началась упорная учеба, боевые тревоги, стрельбы, выезды в ночь, в пургу, проведенные ночи на снегу, марши, боевые стрельбы и проза: варили себе суп в котелке, делали палатки, стирали обмундирование.

Запомнились маневры войск Московского военного округа, когда на учениях впервые был применен огневой вал из боевых снарядов и бомб, <со> стрельбой из пулеметов и винтовок также боевыми патронами.

Запомнилась встреча с командующим МВО генерал-лейтенантом, в последствии маршалом Жуковым Георгием Константиновичем. Эта встреча памятна тем, что будучи дежурным по лагерю в Гороховецких лагерях на маневрах МВО при посещении нашего лагеря Жуковым я несколько растерялся, не повторил данное <...> мне приказание и бросился его выполнять. Тут же был остановлен, довольно резко, Жуковым и только повторив приказание ушел бегом его выполнять.

К тому времени (это было лето 1940-го года) я окончил полковую школу, получил звание младший сержант и с лихвой узнал соленый солдатский труд. <Сперва> командовал орудийным расчетом, а затем стал старшиной батареи и был вместе с подразделением переведен в 398-й гаубичный артполк, который развертывался в г. Коврове.

22-го июня 1941-го года нас по тревоге собрали на Ковровском стадионе в лагерях, и мы услышали выступление Молотова о нападении фашистской Германии на нашу страну. Скажу, что было ощущение чего то рокового, грозного.

После доукомплектовки наш полк в составе 144-й дивизии был переброшен на Западный фронт под Оршу, в Белоруссии. 28-29 го июня мы вступили в первый встречный бой с далеко прорвавшимися войсками немцев (Гудериан). Было это под г. Мстиславлем Могилевской области. В той неразберихе, когда наши и немецкие войска были перемешаны, наши расчеты действовали хорошо. Немцев мы тогда не пропустили к Смоленску, Брянску.

Здесь были и потери. В бою под Мстиславлем разбило одну гаубицу прямым попаданием крупнокалиберной мины. Здесь же погиб мой товарищ, командир орудия, младший сержант Николай Павлючков, со всем расчетом. Ранен комбат, старший лейтенант Горбушкин.

Начинаются беспрерывные бои. Наши орудия вели огонь по танкам, пехоте противника, бронемашинам. Стволы иногда накалялись и шипели, если попадала влага. Нас беспрерывно обстреливали из орудий и минометов, стрелкового орудия. К тому же над нами постоянно висела вражеская авиация. Войска попадали в окружение. Но приходилось драться, прорывать кольцо и выходить к своим. Где фронт, где тыл, тогда не было четко обозначено. Но и в таких условиях мы дрались упорно и очень хорошо. Помню, прибежал к нам на батарею боец из коммунистического батальона. Ранен, окровавлен, но просит дать пулемет, чтобы вернуться в бой – «нам бы пулеметик». <...>

Немцы засылали к нам своих диверсантов, которые будучи переодеты в нашу форму, творили свои черные дела. В этом аспекте вспоминается случай, когда от их рук погиб наш генерал Белов, руководивший группой прорыва и отхода колонны наших войск на юго-восток за реку Сож, <через> Кричев, Климовичи. Костюковичи. Этот случай описан Иваном Стаднюком в книге «Война».

Вспоминается упорный жестокий бой у города Унеча в августе 1941-го. Тогда мы вели огонь прямой наводкой по танкам и мотопехоте, несмотря на то что позиции батареи обстреливали немецкие автоматчики, не давая поднять головы. Пили коричневую, из болота, воду, сутками не получали еды; не хватало боеприпасов. Тут же, под Унечем, был со мной случай, когда «мессершмит», немецкий истребитель, гонялся за мной полчаса и стрелял, но не попал.

Помню трудные, лесные болотистые дороги Могилевщины, Черниговщины, Брянщины, Курщины при отходе и прорыве из окружения, где нами были проложены «лежневки» - дороги, устланные бревнами как на мостках, для того чтобы смогла пройти техника. Дороги эти, лежневки, были длиной по 4-10 км. Представьте, сколько труда было вложено чтобы их построить.

Под Новгород-Севреским, Серединой Будой (города на Черниговщине) шли болотистой местностью, где земляной слой, видимо не очень толстый, прогинался под тяжестью полуторки-машины ГАЗ или орудия. Земля проседала, и если машина двигалась впереди тебя, то шла как бы крутая зыбь или волна. Если почему либо машина останавливалась, земля не выдерживала ее тяжести – разрывалась, а машину поглощало болото.

А сколько нами было выкопано окопов, блиндажей? Их не счесть. Ведь при каждой замене позиции мы, как правило, окапывались не смотря на чрезмерную усталость прошедшего боевого дня. Надо было закопать также и орудия, а это 56 кубов земли вынуть, уложить и замаскировать.

Никогда не забуду прорыва нашими разрозненными войсками кольца немецкого окружения на границе Черниговской, Брянской и Курской областей, под Севском. Тогда, преодолев лесные болотистые труднопроходимы топи Черниговщины и Брянщины мы не взирая на мощный минометный артиллериский и пулеметный огонь, сокрушительной лавиной смяли немцев и оказались за внешней стороной кольца.

В боях по выходу из окружения запомнился один эпизод. Один немец занял позицию под мостом и в одиночку обстреливал эту несущуюся лавину наших войск из винтовки. Конечно мы его взяли живым. Вот тогда он запел другую песню: «Гитлер капут, Jch kamrad»! Но капут наши солдаты сделали ему.

В этих боях в начале сентября-конце августа я испытал жуткое состояние от таинственного, неизвестного подвывания, никогда ранее не слышанного характерного звука, усиленного лесным эхом. <Это был> звук, издаваемый при запуске реактивных снарядов РС. Неподалеку оказавшийся полковник успокоил нас, сказав уважительно: «Это заиграла Мария Ивановна». Так сперва называли нашу знаменитую установку РС «Катюша». Под Суземкой я видел результаты ее работы. Там, где упали РС, горело все, даже земля. И когда по ходу боя мы оказались в местах поражения РС, то застали действительно жуткую картину. Кругом гарь, копоть, развороченные блиндажи и окопы, а в них трупы убитых, исковерканных и даже невредимых немцев. Немцы бросали после этого листовки и грозились, что применят против нас газы, если мы не перестанем стрелять подобными снарядами. Это были термитные РС калибром 130 мм. Их можно сейчас увидеть в Курске, в музее Курской битвы.

У нас не было танков или было очень мало. Не хватало даже винтовок. Против танков были бутылки с горючей смесью. Не было почти авиации. Немцы днями висели в воздухе над нами, нанося урон, прижимая к земле, поэтому при отходе двигались только ночами. Неоднократно попадали в окружение, но всегда прорывали его и уходили на соединение с главными силами. При всем этом немцы буквально засыпали нас листовками с требованием сдаться в плен, где было написано, что Красная Армия уже разбита и т.п.

Вот так шли напряженные оборонительные бои в июне, июле, августе, сентябре, октябре и ноябре 1941-го года. Красная Армия несла большие потери в живой силе и технике. Но близился час возмездия, когда в декабрьских боях под Москвой. Красная Армия перешла в контрнаступление и нанесла немцам потери не только физические и материальные, но и психологические. «Непобедимая» армия показала, что она умеет в панике бежать. Немцы были отброшены на запад.

В боях под селом Песочное 15 октября я был ранен, но несмотря на это, с боем прорывался с товарищами и вышел из окружения под Льговом, пешком добрался до Курска, переправился через реку Сейм и последним товарным поездом был вывезен в г. Воронеж, в госпиталь. А оттуда – в Оренбург, в госпиталь 1656.

Хочу отметить, что не смотря на неимоверные трудности на фронте, большие потери, оккупацию немцами обширной территории страны, у нас, солдат 1941-го года была крепкая вера в нашу попеду. Мы всегда помнили слова т. Сталина – «Враг будет разбит, Победа будет за нами». Эта вера помогала нам выстоять в 41-ом.

После излечения в госпитале, в декабре 41-го, я был направлен в формируемый в окресностях Оренбурга, в селе Покровка (12 км восточнее Оренбурга, за Уралом), 829-й артиллерийский полк 211-й СД. Здесь в течение декабря, января и февраля 41-42 го года была сформирована эта дивизия, в основном из людей разных национальностей. Очень много было азербайджанцев, казахов, татар. Были конечно русские, и украинцы. Молодежь была конечно не обучена, не обстреляна. Командный состав, за редким исключением, также не обстрелянный, ускоренного выпуска военных училищ. Но командир полка, майор Михайлов, начальник штаба и некоторые комбаты и комдивы уже побывали в боях, были ранены.