Война нашу семью застала в Карелии, куда репрессировали нас в 1933 году из Украины. Мне было 17 лет. Где-то вскоре после начала войны женщин с малыми детьми эвакуировали в Архангельскую область. Нас же – подростков, мужиков и остальных женщин отправили на оборонные работы, где мы копали окопы, строили блиндажи. Эти работы велись в районном центре Лахта, через который проходила единственная дорога с твердым покрытием, соединяющая железную дорогу в сторону Мурманска из центра страны с финским фронтом. Немцы стремились овладеть этой дорогой, чтобы отрезать Мурманск от центральной России.
После окончания оборонных работ нас, подростков, отправили к матерям. Здесь я устроился в лесопункт на железную дорогу грузчиком. По этой железной дороге вывозили лес для страны еще до войны. Во время войны потребность в лесе увеличилась, и у работников лесопункта была бронь от призыва в армию.
Во второй половине 1942 года в лесопункт прибыл военный с районного центра Плесецк, он подбирал молодых ребят, которые хорошо ходили на лыжах. Меня записали первым, так как я был участником республиканского лыжного кросса в городе Петрозаводске, и к тому же я был комсомольцем. У меня и остальных четверых ребят была снята бронь после нашего заявления о добровольном уходе на фронт.
Нас отправили сначала в Плесецк, где было уже много таких же ребят. Оттуда нас эшелоном переправили под Архангельск в учебный центр 12 отдельной лыжной бригады, где мы прошли военную подготовку. Я обучался навыкам наводчика 82 мм батальонного миномета, в расчет входило пять человек. Всем нам выдали винтовки СВТ, которые мы тоже изучали.
Месяца через два после подготовки нам объявили, что мы будем переброшены в тыл к немцам, но строго предупреждали о секретности.
По какой-то причине вместо отправки за линию фронта отправили нас на Ленинградский фронт в район Ладожского озера на восточную сторону. Первое время мы участвовали в охране и обслуживании Дороги жизни, по которой доставляли продукты и боеприпасы в осажденный Ленинград. Из города по ней эвакуировали детей, женщин и раненых бойцов. Этот район немцы из орудий обстреливали довольно интенсивно, и вскоре после одной такой атаки я был ранен осколком снаряда в левую ногу. Кость была не задета, и после небольшого лечения в госпитале я вернулся на фронт в свою часть и свой расчет.
Однажды вечером нам объявили, что утром будет наступление по Ладожскому озеру. Наш расчет получил НЗ на пять человек – продукты, бутылку водки, ящик мин, ящик патронов. Рано утром на рассвете мы двинулись по льду Ладожского озера чтобы сходу захватить южный высокий берег, удерживаемый немцами. По всему берегу у немцев были установлены пулеметные точки. Немцы подпустили нас к себе поближе и открыли шквальный огонь. Наш расчет двигался позади пехоты. Когда начался огонь немцев, до берега было метров 500-800. Мы тоже остановились, развернули свою волокушу параллельно берегу, установили на ней упорную плиту, лафет, ствол, ящик мин, патроны, сложили свои винтовки. Я, заряжающий Костя и подносчик (то ли казах, то ли узбек, здоровенный парень) улеглись на льду за волокушей. Двое остальных ребят немного в сторону отбежали и тоже улеглись на лед. Нельзя было кучно лежать, так как это было бы видно для немцев. На льду нам пришлось лежать до самого вечера. Когда начало темнеть живые и раненые стали отползать назад. Мы тоже отступили метров на 200. Двое наших товарищей видимо были ранены и уползли в медпункт, так как ни среди живых, ни среди убитых их не было.
Пошли мы дальше вдоль берега на восток. Где-то через километр вышли на восточный берег, заросший камышом. Здесь какая-то часть сумела в занесенных снегом камышах пробить траншею до самого льда (а может земли) и на южном берегу озера захватила один немецкий дзот. Наш командир приказал и нам пробиться по этой траншее к берегу. А сам с остальными бойцами ушел на берег, пытаясь обойти немцев с тыла с восточной стороны.
Толкая перед собой волокушу, мы добрались до конца траншеи. Немцы все время пускали осветительные ракеты. Камыш кончился, до берега была чистая полоса метров 10. Пока мы передвигались по траншеям, камыш нас прикрывал, а теперь надо было эти 10 метров преодолеть в открытую под светом осветительных ракет. Мы выждали несколько минут темноты и быстро проскочили этот участок льда и укрылись под высоким берегом. Метрах в 15 от нас был немецкий блиндаж, который заняли наши бойцы. Здесь мы и переночевали. Всю ночь шла канонада. Утром мы установили миномет так, чтобы его не было видно немцам. Они находились от нас метрах в семидесяти. Мы установили прицел миномета на такое расстояние и открыли огонь. Мин у нас было всего четыре. Когда мины кончились, остаток светового дня и полночи мы оставались в укрытии в бездействии. Все это время строчили немецкие пулеметы, но в полночь установилась полная тишина. Один из бойцов поднялся на берег из укрытия и увидел, что немцы бегут, побросав все в противоположную от озера сторону. Солдат закричал: «Немцы бегут!!!». Все выскочили на берег и побежали вдогонку за немцами. Мы же подняться с волокушей на высокий берег не смогли и побежали вдоль берега на восток, пока не нашли низкое место. С берега мы спустились в Беломорско-Балтийский канал, который проходил вдоль берега. По нему мы протащили волокушу метров семьдесят и вышли на другую сторону канала (берег канала с этой стороны был низкий) и побежали километров 1,5-2 в сторону наших войск. Там мы узнали, что войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились, поэтому участок южного берега Ладожского озера, который занимали немцы, оказался в «мешке», что и вызвало бег немцев.
Помню, что когда мы пробегали эти 1,5 километра, то нам навстречу попалась небольшая группа безоружных немцев, человек 10-12. Они стояли кучкой, вид у них был испуганный и растерянный. На снегу рядом с ними лежали несколько раненных немцев. Один из стоявших немцев плакал и кричал: «Война нет! Война нет!» Мы остановились, чтобы посмотреть на живых немцев, они были жалкие. Один из них отошел в нашу сторону и стал говорить на плохом русском языке: «Гитлер капут! В Германии у меня дом, дети.» Он снял с руки часы: «Комрад, на! Нам будет капут!» и протянул их мне. Я махнул на него рукой, Костя же часы взял и сказал: «Будем теперь время знать.» Часы были прямоугольные с ремешком.
Когда мы прибыли к нашим войскам, к нам подошел офицер, поинтересовался, из какой мы части, осмотрел наше оружие и приставил к нам младшего офицера – велел отвести нас на новую позицию. Мы отошли где-то с километр от железной дороги и пришли на старую торфяную выработку. Километра в полтора от этого места было видно село Синявино. Здесь кроме нас было уже три бойца, которые сделали себе укрытие. Мы начали и сами обустраиваться – окапываться. Мы с Костей выкопали глубокие выемки, а наш подносчик поленился и сделал себе неглубокое укрытие. Через какое-то время позади нас разорвался снаряд, и наш подносчик был тяжело ранен. Мы погрузили его на волокушу, и Костя повез его к железной дороге, где должны быть медики. Но вскоре он вернулся с пустой волокушей, так как парень умер, и он его оставил на снегу. Я решил это проверить и убедился, что парень действительно мертв.
Здесь мы простояли до вечера и здесь же впервые увидели залп Катюши. Выстрелы были произведены от железной дороги в сторону Синявино. Вечером пришел приказ «отойти!». Мы отошли на север метров на 200 в сторону железной дороги, потом в сопровождении офицера двинулись на восток параллельно фронту и пришли в воинскую часть, которая в боях еще не участвовала.
Мы с Костей подошли к небольшому строению. Там уже было несколько солдат, они были еще даже без оружия. В этом укрытии мы остановились, поели и заночевали.
Утром меня отправили еще вместе с десятью солдатами и офицером на другую позицию. Костя остался с орудием. Перешли мы железную дорогу, канал и вышли на берег Ладожского озера в то место, где мы ранее занимали позиции. Здесь мы увидели очень много свезенных бойцов. Морозы стояли крепкие и все тела бойцов были замерзшие. Здесь уже работали военные (человек пять) и гражданские (человек десять), вдали стояли подводы с лошадьми.
Тела бойцов раздевали до белья, одежду разрезали ножами, документы изымали. Мы тоже приступили к этой тяжелой работе. Потом все тела были опущены в братские могилы, вырытые здесь же. После того, как был захоронен последний боец, мы встали в строй, сняли шапки и дали салют из своего оружия. Когда принесли нам обед, есть никто не смог. Вернувшись в свою часть, я рассказал Косте и другим солдатам, где был, что делал и как много видел погибших бойцов. Слушали меня молча и удрученно.
Потом было построение, на котором вступили с трибуны командир, гражданский и женщина. Они рассказали, что блокада прорвана, что началось восстановление моста через Неву. Еще они сказали, что во время прорыва было много потерь, но Ленинград выжил. Несмотря на жестокую бомбежку в Ленинграде все заводы, связанные с обороной, работали. Потом был зачитан Указ Президиума Верховного совета от 22 декабря 1942 года о награждении медалью «За оборону Ленинграда». В этот Указа попали и мы с Костей, но сама медаль мною была получена, когда я уже учился в техникуме.
На следующий день утром рано вся часть двинулась на передовую. Через 2- 2,5 километра увидели несколько подбитых немецких танков, в этом районе мы и начали окапываться. Нас опять стало пять человек. Под вечер привезли боеприпасы (мины), командир предупредил, чтобы ночью огонь не вели.
Весь следующий день мы вели обстрел немецких позиций. А через день, когда я подносил к волокуше ящик с минами, почувствовал удар «хлыстом». Ящик я выронил, мины рассыпались, и я увидел, что около моих ног лежит чья-то рука, белая как воск и лужа крови. Боли я не чувствовал. Рукав шинели висел на лоскутке. Я подбежал к танку, присел и потерял сознание.
Очнулся я на снегу около двух больших палаток. Меня положили на носилки и унесли в палатку. Здесь раздели до пояса, положили на стол, и я увидел высокую женщину лет пятидесяти в белом халате. Лицо мне накрыли куском материи, сбрызнули и я опять потерял сознание. Последнее, что я услышал было: «Ему можно оставить форму плеча».
Когда я пришел в себя, то понял, что моя война закончена, что теперь мне придется жить по-новому, учиться всему заново, так как я был правша и лишился правой руки. Через несколько дней меня и еще несколько раненых перевезли на станцию, где поместили в товарные вагоны, которые были оснащены нарами. Нас сопровождала до госпиталя медсестра. Везли нас долго – госпиталь находился на Серверном Урале в селе Григорьевском. Там я лечился два месяца. Оттуда и уехал к матери в Архангельскую область, откуда призывался в армию. Немного подлечившись, я решил продолжить учебу, для чего поехал в Краснодарский край, который был освобожден от немцев. Здесь я поступил в механико-технологический техникум в городе Армавире. После окончания техникума я устроился на работу, женился. В дальнейшем я закончил заочный институт патентоведения, диплом защищал в Риге. Будучи секретарем партийной организации поступил и окончил институт марксизма-ленинизма.
Общий трудовой стаж у меня около 50 лет. Вырастил двоих детей, имею четырех внуков и трех правнуков.