Накануне войны, за несколько дней до ее начала , Борису пришла срочная повестка на военные сборы. Сборный пункт был рядом в школе на Дербеневской улице, собрал сам небольшой вещь-мешок, оставил записку : «Валя, я внезапно ушел в армию на 45 дней Доверен-ность на зарплату оставил Пентелькову Григорию Ивановичу и дал ему наш адрес, он будет тебе регулярно пересылать. Наши дни зарплаты 15- го и 27- го числа. Будут деньги – заплати за квартиру, квитанцию прила-гаю. В отпуск пока не ходи. Жди меня. Юрика отправь в Ростов…» . А потом их быстро вернули, отпустили домой. Отметка на сохранившей-ся повестке 10.35 мин 21 июня 1941 года «освобожден от прохождения сборов» начальник Кировского РВК, Москва. Из воспоминаний Бориса: «перед началом войны я получил комнату в Москве. К этому времени жена кончила институт и мы смогли взять маленького сынишку, жившего в Ростове Ярославском у ба-бушки к себе. Жить стало хорошо, впереди, казалось, не было никаких туч. 20 июня, за два дня до войны я получил повестку из военкомата в которой говорилось о том, что меня призывают на 4х месячный сбор на переподготовку. На утро 21 июня я отправился на сборный пункт, размещавший-ся в одной из школ Кировского района Москвы, где собралось человек четыреста моих одногодок 10-11 года рождения. Ночью половину их нас куда-то отправили, а оставшиеся дожи-дались в школе до утра, ожидая что будет с нами. Я еще утром по-шутил с ребятами, что вот сейчас придет работник военкомата, раздаст нам военные билеты и распустит по домам. Все же хотелось, тем более лето, побыть вместе с семьей. И в самом деле, нам раздали билеты и распустили по домам. В воскресенье 22 числа вся семья была в сборе (жена вернулась из командировки). Настроение было отличное и вдруг по радио раздает-ся голос В.М. Молотова о начале войны. Просто невозможно было осмыслить слово «война». Но это было так. Правда, особого страха в глазах и поведении людей не было – была вера в то, что немцы далеко не пройдут и в то, что страна наша непобедима. На второй день войны меня вызвали на сборный пункт для от-правки на фронт. Пробыл я на пункте два дня и опять меня отправили домой, тогда , как другие уходили на фронт команда за командой. Ме-ня вызывали и отпускали домой раза три. Возможно по тому, что я по военной специальности был танкистом, башенный стрелок танка. А в начале войны людей этой специальности было мало. (Возможно, не брали, потому что у должности главного инженера фабрики была бронь). Но 6 го июля 1941 года И.В. Сталин обратился к народу о создании народного ополчения.» Как жалко, что эти воспоминания остались не завершенными…. Но 6 го июля Борис добровольцем ушел в РККА. Вступил добровольцем в дивизию народного ополчения Сталинского района г. Москвы. У Бориса, как у главного инженера фабрики была бронь, но всеобщая беда подняла на борьбу с врагом всех. Он отдал свою бронь, положенную ему , как начальнику, своему заместителю и отцу большого семейства, у которого было трое детей , а сам добровольцем ушел на фронт. Борис до войны на сборах получил военную специальность танкиста, думали, что и на фронт он попадет в тан-ковые войска. Но танкистом на войне он почему то не стал. Как тол-кового и образованного специалиста , руководителя производства, его в начале июля направили на ускоренные курсы младшего командного состава. Он попал в артиллерийскую школу, где через некоторое время получил должность заместителя политрука роты, стал помощником командира взвода, а в декабре 1941 года уже получил звание младшего лейтенанта, стал командиром орудия , попал в артиллерию "на конной тяге" , Сначала Школа располагалась в ближайшем Подмосковье, и при любой возможности , он старался приехать ко мне и мы могли иногда видеться. Однажды, еще до его отправки на фронт был такой случай. Я собиралась в Ростов к сыну, который жил там у бабушек и дедушек. Собрала вещи, купила сладости, целую наволочку конфет. Юрик очень любил сладости, и отправилась на Ярославский вокзал. Сижу на платформе, на своих пожитках, читаю книгу и жду поезда. Вдруг чувствую, кто встал радом со мной и стоит, посмотрела - за книгой передо мной остановились форменные сапоги. Поднимаю глаза, а это Борис! Удивительно! И так неожиданно для нас обоих! Оказалось, что ему дали увольнительную на сутки и он помчался ко мне. Меня не нашел, но соседка сказала ему, что «похоже собралась к сыну», не так давно уехала. Борис опрометью бросился за мной на вокзал и нашел среди огромной толпы людей! В тот момент на вокзалах творилось полное столпотворение, все куда то уезжали, кто в эвакуацию, кто домой к родителям, было много военных. Сумки, баулы, чемоданы, тюки. Семьи, дети, военные… Отправка составов. И, в этот момент раздалась воздушная тревога. Нам сказали оставить вещи и всем отправляться в бомбоубежище. Мы все бросили и взявшись за руки побежали со всеми в безопасное место. Но народу на вокзале было много, а налет длился долго и нас на автобусе увезли в бомбоубежище в Сокольники. Там мы просидели, прижавшись друк к другу , почти всю ночь, а рано утром Борис проводил меня на перрон, и уехал. Мы долго махали друг другу не понимая еще как долго продлится наша разлука и какие испытания ждут нас впереди.

Да, вот бы дожить до такого времени, что бы собраться нам опять всем в этой комнатушке и пожить, так как жилось. Сейчас это кажется таким далеким и несбыточным, а ведь все же это может быть! Как жаль , что опять не приходится быть с Юриком. Так мало я его видел, а тут опять приходится жить врозь, но ничего не поделаешь к моему приезду он будет совсем молодчиной и тогда мы будем с ним неразлучными друзьями. Целую крепко обоих. Маме и всем привет. Борис. 2.12.41 Здравствуй , дорогая Валюся Поздравляю тебя с Новым годом еще раз, да будет этот год несчастным для фашистов и счастливым для нас! Я живу пока на прежнем месте, получил валенки, меховую жилетку, свитер очень теплый, шерстяные портянки, так что теперь никакой мороз меня не проберет, хотя сейчас пока на улице и не так много бываем. Здесь два раза был в кино, смотрел «Возвращение» и «Друж-бу». Клуб не большой, но смотреть хорошо, и резкость есть и звук так же не плохой. На квартире, где я живу трое детей, двое маленьких 5 и 2 го-да, сегодня они уже срубили елку, глядя на них я все время думаю о Юрике. Делаешь ли ты ему елку? Целую крепко, целуй сына Привет всем! Борис. 28.12.41 Письмо написано на почтовой бумаге с типографской с надписью: « С Новым годом, мои друзья и товарищи! Привет Вам с фронта! В Новый год воскликнем вместе: «Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость. 1942 год принесет нам победу над кровожадным врагом» 929 полевая станция 6 й стрелковый полк. Рота связи. Говорят, что по этому адресу письма будут доходить быстрее, т.к. это наш непосредственный адрес. Будем на это надеется., а главное, чаще писать друг другу. Как то чувствует себя Юрик? Спокойно ли у Вас? Ну все пока у нас ведь мало изменений. Здоровье мое пока что хорошее, что очень важно в нашей жизни. Будь, Валюся, здорова. Обо мне не беспокойся, тем более, что пока к этому нет никакого повода. Целую крепко, а Юрика в его курносый носик трижды. При-вет всем. 29.12.41 На своих письмах пиши числа. Здравствуй, дорогая Валюся, Ну вот начался новый год. За 7 лет мы с тобой встречаем его первый раз врозь. Встреча у нас нового года была, на каждого командира дали по бутылке красного вина и пива. Здесь из нас командиров не много и встреча прошла довольно хорошо . Выпили, спели и разошлись по домам. 1 числа был выходной день. Кажется первый (раз) за все время приезжали красноармейские арти-сты, ставили постановку «Лужки» Чехова, сыграли довольно таки скверно. 6 го января исполниться полгода как я в армии и 5 с лишним месяцев, как мы с тобой расстались. Кто бы мог подумать, что придется так долго служить в армии и не видеться с тобой, а сколько продлится эта разлука никто не знает. Прошло полгода как я в армии и 5, 5 месяцев, как мы с тобой не виделись, кто бы мог подумать, что так долго придется не видеться с тобой, а сколько еще продлиться эта разлука еще никто не знает. И так ,Валюся, пиши, а то я опять , уже скоро месяц, как не имею о Вас сведений. Крепко целую и тебя и Юрика. Привет Всем! 2.01. 42 Борис. Еще раз даю адрес Действующая Красная Армия Полевая почтовая станция №93 е(?) 972 Л.А.П. 2-й дивизион, 4 –ая батарея Кормят хорошо утром горячий завтрак и чай, обед их 3 блюд, хлеб на столе в неограниченном количестве, кроме то-го раз в пятидневку дают консервы (шпроты) и пачку печенья, которые я с удовольствием оставил бы Вам. Одет так же весьма хорошо на мне валенки, в которые мож-но одеть не одни байковые портянки , но и шерстяные, на го-лове прекрасная меховая шапка, ватные брюки, весьма теп-лый шерстяной свитер, меховая кожаная жилетка и шинель, не считая белья и форменной гимнастерки, кроме того ватная куртка, которую можно одеть под шинель. На обед были свежие щи и гуляш, ел с большим аппетитом, тем более все было горячее. Теперь ем все и морковь, и лук, и тебе было бы легко угодить мне в отношении еды. Ты спрашиваешь, если бы все кончилось , то мы бы стали жить совсем иначе, конечно бы да, я бы стал совсем шелковым. Мои дорогие , будем ждать встречи и надеяться на лучший исход всех событий, целую крепко сынульку в его носик, и тебя моя дорогая мамочка Будем мечтать, что придет время, и я обниму вас обоих, кроме этой мечты у меня ничего нет. Привет, мои дорогие! Сегодня получил твое первое письмо после перерыва, по военному адресу, по гражданскому я не получил, теперь ты пиши только по военному, т.к. на него , очевидно , письма идут лучше и главное то, что он не изменится, если мы и переедем куда либо. Насчет обращения с лошадьми, я уже начинаю привыкать. Вчера опять ездил в седле, получается лучше. А в отношении их качества в зимнее время это пожалуй лучше и надежнее мех. тяги, лошадь считается верным другом ее владельца. Наша артиллерия бьет на довольно приличное расстояние через свою пехоту, которая будет находится впереди нас и мы обязаны ей помогать и расчищать путь к наступлению. Ты спрашиваешь как живут в Москве? Живут сейчас , надо сказать, спокойно, налетов почти нет и тот, кто не уехал не жалеют об этом, т.к. они все же дома и , как бы то не было, снабжение там лучше, чем где-то. Леля живет без изменений, деньги за Николая получает регулярно. В нашей комнате квартиранты живут, так же мужей конечно у них забрали в армию. Насчет трактористки, это ты , по моему, неподходяще надумала выбрать профессию, т.к. физически ты не сможешь управлять трактором. Тебе, мне кажется, надо устраиваться по своей специальности (проектировщик), впрочем, я думаю, что к лету вполне можно перебраться в Москву. Посылать мне, милая Валюся, никакого подарка и не надо , я всем обеспечен и мы кушаем так: Утром горячий завтрак (что-нибудь второе) и чай, обед из трех блюд и ужин так же горячий, хлеб подается на стол в неограниченном количестве. Кроме того, в пятидневку раз дают консервы (шпроты) и пачку печенья, которую я с удовольствием отсылал бы вам, но нет возможности. А одет так же весьма хорошо. На мне валенки, они для меня большие, можно надевать 3-4 портянки и я наматываю 2 байковых и одну из одеяла, да есть еще шерстяные портянки, которые пока не ношу. Это на но-гах, на голове прекрасная меховая шапка, на себе ватные брюки, свитер шерстяной весьма теплый, затем меховая кожаная жилетка и шинель ( конечно и белье и гимнастерка). Есть еще ватная куртка, которую так же можно одеть под шинель, как видишь уже лучше и теплее одеться нельзя. Нахожусь я близко, это где то недалеко от той станции, куда мы с твоим папашей ездили смотреть дачу, помнишь еще там портниха была, но приехать тебе сюда все же невозможно, т.к. время военное и мы можем быстро изменить свое место жительства. Валя, очень плохо, что ты ничего не написала насчет денег, получила ли ты что-нибудь с фабрики или нет, мне это важно знать, о чем я уже подробно писал в предыдущем письме. Сегодня, Валек , я дежурный по части, сейчас ночь и я сижу, кончу письмо и пойду проверять все ли везде в порядке. Письмо написал большое и, наверное, устанешь читать, тем более, что кое в чем я повторяюсь, писал в предыдущих письмах. Валя, если есть в Ростове военторги, я постараюсь взять здесь справку и пришлю тебе, может там лучше снаб-жают. Валек, не теряй расписку коменданта, это у тебя будет документ для вселения обратно в комнату. Передай сыну, дорогая мамуся, что папка по нем очень со-скучился и с удовольствием покатал бы его с валов и поучил бы ходить на лыжах. Целуй его и за себя и за меня. А снять обязательно нужно на маленькую карточку и прислать мне. Неплохо бы и твою, а то у меня давнишняя. И ты пиши, Ва-лек, целую мою родную дорогую девочку. Борис. 6.01.1942. Здравствуй Валя! Я жив и здоров. Был близко к фронту, но пока на самый фронт не попал.. курсы наши распустили и сейчас мы поедем в Можайск, здесь получим шинели, сапоги, перчатки. Мне посылать некуда, т.к. адреса у меня по прежнему пока нет. Зовут строится. Будь здорова. Привет всем Здравствуй дорогая Валюся! Шлю тебе второе письмо с фронта, я живу пока ничего. Эти дни сидели в избе, а наш полк ушел в наступление, мы же занимали оборону. Немцы от нас были в 300 -400 метрах в соседней деревне и обстреливали нашу деревню из минометов и автоматов, Но вчера вечером приехали наши «Катюши» и всех их выкурили. Сегодня эти соседние деревни заняты нашими, так что завтра мы то же наверное продвинемся вперед. Я случайно разговорился с одним из моих бойцов и оказалось, что он уже в эту войну служил вместе с нашим Валерианом и еще неким ростовцем Н. Поповым. Соня его то же знает. Он рассказывает, что они были где то за Вязьмой местечко В….-…… Служили на артиллеристском складе, а потом этого то-варища, что со мной , взяли в артиллерию, а Валериан остался на складе, который будто бы потом был окружен и взорван немцами. Пишет ли Валериан теперь? Проходя по следам немцев, поражаешься их зверствам, большинство деревень сожжено дотла. Остаются только те деревеньки из которых они удирают столь поспешно, что не успевают поджечь. Оставшиеся жители много рассказывают о немецких бесчинствах и все говорят о том, что они страшно завшивили. Мой адрес деств. Кр. Армия Полев. Почт. Станция №932 З.С.П. батарея ПТО . Пиши. Целую. Борис. 07.01.42 Валериан скончался от ран в госпитале г. Орехово Зуево под Москвой, там же и похоронен на городском кладбище. Здравствуй Валя! Сегодня опять уже нахожусь в пути, движемся вперед, сегодня уже второй день. Вы отношении моего адреса, я не знаю изменится он или нет, т.к. , может быть я останусь в этом же полку, ав может, попаду в другой. Во всяком случае, как только он изменится, я тебе сообщу. Вот, как только мы с тобой спишемся, так почти сразу же и сменил свое место пребывания.. не беспокойся, если , может быть, долго не будет от меня писем. Здесь это возможно. Целую , Борис. 9.01.1942. Добрый день, Валюся! Наш поход о котором я тебе писал закончился прибытием на фронт. Три дня я уже нахожусь здесь, попал я не по своей специальности в батарею ПТО (противотанковое орудие). У меня всего одна маленькая пушечка и 10 человек народу. Ездим сзади нашей пехоты, стрелять еще не стреляли. Валек, от меня теперь, наверное, письма будут приходить редко, т.к. посылать их часто нет возможности, почти у самого фронта. Я получил три твоих письма по старому адресу. Сейчас у меня адрес такой действующая Красная Армия пол. Почта № 938 3 ий СП батарея ПТО мне. Так что ты пиши мне по этому новому адресу. Пиши чаще, я думаю, что до меня будут все же доходить, так пока все, целую крепко. Пиши. Всем привет. 14.01.42 Здравствуй Валя! Писать приходится теперь не часто, т.к. если и найдешь возможность написать, то не всегда можно отправить, т.к. мы последнее время ежедневно двигаемся вперед и вперед. Немцев на нашем пути встречается мало, они видимо здорово удирают. В такие холода да еще когда их выгоняют из деревень им приходится туго, т.к. они по прежнему в пилот-ках и сапогах. У некоторых есть так называемые эрдаш-валенки, которые состоят из огромной толстой деревянной подошвы и какого то верха вроде войлока и одеваются на сапоги, но они их явно не устраивают и они грабят население, отнимают все, что попадается им на глаза. И теперь уже немцы говорят не Москве «капут» а Берлину." В феврале-марте от Бориса пришло последнее письмо, а дальше тишина….. Четыре года зловещей тишины. Похоронки нет, а есть три скупые слова: «Пропал без вести». Жив? Мертв? Ранен? В плену? Четыре года неизвестности. Я отправляла запросы и получала ответы из Управления кадров артиллерии: «На Ваше письмо по розыску Орлова Бориса Михайловича сообщаю, что он на учете в артиллерийских частях не состоит и принятыми мерами его местонахождения установить не удалось». Один ответ 1944 года у меня даже сохранился. Вот так в полном неведении почти четыре года. Жили мы с Юрием в то время в Ростове. Я с маленьким сыном, мои родители, тетя Руфа, дедушка. В начале войны с нами была свекровь Зинаида Николаевна. в голове сразу возникали только одни обжигающие души строки «Жди меня и я вернусь, только очень жди», я как молитву повторяла их про себя, я ждала и эти стихи помогали мне ждать. Оказалось, не только мне. В то время эти строчки были лейтмотивом ожидания миллионов женщин, а написал их в начале войны К. Симонов своей жене актрисе Валентине Серовой. Война близилась к концу. Помню, что в Москве уже было достаточно спокойно и мирно. Со дня на день ждали известия о нашей Победе. Мы с подругами были в театре, нам во время спектакля объявили, что война окончена. Все выбежали на улицу, там уже было много народа, был грандиозный салют, все были счастливы, что весь этот ужас закончился. Мы победили! Смеялись и плакали, плакали и от счастья и от боли, по тому, что у каждого в семье кто то не вернулся с войны, был ранен, остался на всю жизнь калекой... После окончания войны, все, кто остался жив, стали возвращаться с фронта домой, сколько было радости и счастья, даже если бойцы приходили раненные или покалеченные., а от Бориса вестей все нет и нет, прошло лето, началась осень… Тут даже свекровь, уже отчаявшись дождаться своих сыновей, однажды сказала мне о том же… «Выходи за муж , ждать уже некого». Двое из ее четырех сыновей так и не вернулись с этой проклятой войны. Валериан погиб под Москвой, старший сержант, командир орудия, умер от ран в плечо и бедро в декабре 1941 года, похоронен на кладбище г. Ореховор-Зуево. Николай, по неподтвержденным документальным данным погиб, в Петрозаводске, есть опять же неподтвержденная информация, что был его военным комендантом города. О двух других сыновьях Владимире и Борисе у Зинаиды Николаевны не было вообще никакой информации. Ближе к осени к нам приехала погостить тетя Руфа. И вот однажды вечером в комнате ни с того ни с сего в полной тишине лопнул и разлетелся на несколько частей граненый стакан, стоявший на столе. Мы замерли в недоумении, а т.Руфа сказала, что по всем приметам, должно произойти что то необыкновенное, какое то неожиданное, но значимое событие, так и произошло. На следующий день, вернее поздним вечером в дверь постучали. Кто то пошел открывать дверь, а я уже лежала в кровати в ночной сорочке и вдруг услышала голос Бориса. Борис пришел! Я прижала к груди одеяло, надо сказать, что у нас в семье было не принято ходить друг перед другом в неглиже ( в нижнем белье), мы даже не переодевались в присутствии друг друга, и , не понимая, что со мной происходит и что я делаю, я стала прыгать от радости на кровати с прижатым к груди одеялом ! Борис! Борис пришел! Это было в ноябре 1945 года. Он пришел весь белый , как лунь, вся его густая шевелюра стала седой, весь израненный – одиннадцать пулевых ранений, очень худой, даже изможденный, просто скелет обтянутый кожей. В изношенной, кругом заштопанной шинели, с покалеченной рукой, на которую была одета солдатская рукавица, он пришел с котелком и в сапогах. Ему было всего 34 года. От его былой красоты и молодости ничего не осталось. Но, главное, он был жив! «Как я выжил будем знать, только мы с тобой…»

Позже он мне иногда скупо рассказывал, как труден был его путь домой. « Все происходившее было трудными, очень трудными, но все таки буднями. Они не знали, что это был подвиг». ( В. Кондратьев про участников Ржевско-Вяземского котла). И это только фронтовой подвиг, но был еще и плен, страшных почти 3 года. Борис воевал в составе 33 армии в 6 стрелковом легком арт полку, второй дивизион, 4-ая батарея. Полевая почта 972. Был участником сражений Ржевско-Вяземской операции с 8 января -3 апреля 1942 года. Его 33 армия попала в окружение, 3 месяца до своего плена части этой армии находились в окружении, до полного ее разгрома. Командующий армией генерал Ефремов, понимая безвыходность ситуации и невозможность вывести и спасти свою армию или ее остатки, застрелился. Потери общие ( погибшие и пропавшие без вести) Советской армии во время этой операции составили 776 919 человек. Среди них был командир орудия Борис Михайлович Орлов. Во время окружения армия вела ожесточенные бои, но кольцо вокруг нее неумолимо сжималось. Борис был командиром артиллерийского расчета, командовал орудием, «маленькой пушечкой». В котле под Вязьмой 3 апреля 1942 года был его последний бой близ деревни Аракчеево Знаменского района Смоленской области. «Зима 1942 года выдалась на редкость снежная и морозная, лошади с трудом, выбиваясь из сил тянули тяжелые орудия Конники были хорошо вооружены в новых полушубках и валенках»». … Снайпер вел прицельную стрельбу по командиру в белом полушубке, отдававшему приказы: «Огонь!» своей маленькой, но меткой пушечке. Да, в начале апреля на нем еще был командирский белый полушубок, который уже хорошо виден на частично освободившихся от снега участках земли с пробивающейся травкой, но зима была холодной, весна то же, да и переодеться окруженным людям, находящимся уже практически без еды, боеприпасов, было практически некогда и не во что. И фашистский снайпер расстреливал его с поразительным упорством, как живую мишень. Одномоментно Борис получил одиннадцать (!) пулевых ранений в левую часть туловища, руку и ногу. Пуля, покалечившая руку, оставшаяся с ним на всю жизнь. Какие то пули прошли навылет, какие то вынули в полевом госпитале, одна осталась с ним на всю жизнь, изуродовав левую руку молодого 30 летнего парня. Некоторые подробности этого дня и последующих за этим событий есть в его первом и последнем письме из концлагеря. Я знаю из его немногословных воспоминаний, что раненый он попал в медсанбат, где ему сделали операции, удалили пули, застрявшие в теле, не смогли удалить лишь одну, она очень неудачно попала в тыльную сторону на локте и перебила ему сухожилья, еще было опасенье, что пуля разрывная и в теле она не разорвалась, извлекать ее было не безопасно. Дома потом долго хранился послевоенный рентгеновский снимок этой пули. А рука высохла, пальцы сжались в кулак и рука действовала только от плеча. Из медсанбата, куда попал раненый Борис, сначала была надежда на возможность авио-эвакуации в тыл, но начиналась весенняя распутица, посадка самолетов больше была невозможна. На последний самолет его не взяли , как лежачего тяжело раненного, у него на ноге была наложена шина и его не смогли перенести в самолет. Забрали только тех , кто сам мог передвигаться и сидячих. С одной стороны это и понятно, сидячих в самолет поместится больше, чем лежачих, и у каждого командира задача спасти как можно больше своих солдат, и здесь на весах лежит жизнь каждого конкретного человека… Борис однажды вспоминал об этом, как тяжело ему было понимать, что возможность эвакуации и спасения для него больше не существует, и, как мне кажется, осталась у него где то глубоко в сердце боль и обида, ни на кого то конкретного , а на судьбу…Так все хорошо у него начиналось и так рано и горько все закончилось. Он понимал, и как , командирам и врачам было не просто принимать такие решения. Тем более, что с не попавшими в самолет ранеными оставались еще и медработники, санитары. Их пять человек тяжело раненных оставили в избе , где размещалась санчасть, с ними остался один санитар, когда стало ясно, что помощи ждать больше не от куда, он погрузил их на развалюхи сани, запряженные одной лошадью и повез куда глаза глядят в надежде выйти из окружения. После нескольких дней блужданий практически без еды, возможности делать перевязки и обработку ран, в холоде и слякоти (начало апреля) обоз остановился в лесу на поляне. Пытались найти выход из леса. Телега с лежачими ранеными простояла в лесу почти двое суток, пока санитар искал возможность выхода, но, чуда не случилось… Опять тронулись не зная пути-дороги, и 16 апреля вышли прямо к фашистскому логову. Так, в апреле Борис тяжелораненый попал в фашистский плен. Фашисты не церемонясь сбросили раненых с саней на землю, прямо в весенние лужи. Что было дальше Борис не любил вспоминать. Говорил только, что сначала его приняли за немца, высокий голубоглазый блондин, а потом узнали, что советский офицер… Их сначала поместили в так называемый госпиталь, а потом пошла череда концентрационных лагерей. Через две недели привезли в первый лагерь в г. Вязьма, потом был Двинск, где Борис заболел сыпным тифом и, все таки , выжил, потом офицерский лагерь под Ригой ( Саласпилс), лагерь IXA Германия, лагерный лазарет в г. Айзанах , где он весил 48 кг при росте 182 см, потом была Польша г. Драгобич, Демблин, опять Германия, и Чехословакия, где было написано вот это самое письмо: «..Жди когда уж надоест, тем кто вместе ждет… не понять не ждавшим им , как среди огня , ожиданием своим ты спасла меня..» Борис мало рассказывал о своих мытарствах, но кое что иногда говорил. Самое страшное - это был страх голодной смерти, по тому что она самая долгая и мучительная. Те военнопленные, кто был в состоянии работать, могли достать себе пропитание тем, что работали у местных жителей, там удавалась и поесть и принести хлеба с собой. Инвалидов же никуда не брали, они были никому не нужны. Он пытался присоединиться к тем , кто шел работать у местных жителей, но его, опять же из-за искалеченной руки, не брали и ему приходилось искать еду на лагерных помойках. В летнее время их выпускали из бараков погреться на солнышке, заключенные салились на землю и старались вычистить свои лохмотья от блох и насекомых, населяющих бараки. В Германии местные жители приходили смотреть на русских пленных, как в зоопарк, называли их «русские свиньи». Но, некоторые все же оставались людьми, жалели и незаметно могли бросить какую-нибудь еду. За изгородью одного из лагерей было поле с брюквой, так некоторые охранники рвали ее и бросали пленным. Но это была редкость, а обычно это бывала жестокая забава - бросали одну на всех и наслаждались зрелищем, как голодные и обессиленные люди кидались на наживку. Рассказывал, как часто перевозили из лагеря в лагерь в жутких условиях битком набитых вагонов, когда в дороге умирали сотни узников. Рассказывал, что им заинтересовались немцы, которые изучали личные дела военно-пленных, понимая, что у него неплохое образование, «непролетарское» происхождение и внешние данные «истинного арийца», но это было уже к концу войны, когда наша армия стремительно гнала их с оккупированных земель, и они, не имея уже ни сил, ни времени, оставили его в покое, если можно было так это назвать. Что освободили их американцы, выпустили всех из лагеря и разместили в одной из чехословацких деревушек, где местные крестьяне их очень жалели и старались накормить. Потом пришли наши, появилась надежда вернуться домой, после необходимых формальностей погрузили бывших пленных в вагоны и с музыкой повезли домой. Но, на Родине опять они попали за проволоку на проверку. Тогда, после всего пережитого, это казалось несправедливым, а потом, уже понимая, что в реальности происходило и сколько народа вербовали в лагерях для диверсионной работы на территории нашей страны, понимаешь, что это было необходимо. Борис же то же попал в плену поле зрения Цеппелина, это отражено и в его лагерной анкете, после таких записей быстро могли и не отпустить, но в течение нескольких месяцев, узников нацистских лагерей было слишком много, проверку эту он прошел и в ноябре вернулся домой. Те, кто в плен попал тяжело раненными проверку проходили быстрее всех, после прохождения всех формальностей. В общей сложности проживание у чешских крестьян, передача нашим, транспортировка домой и проверка затянула его возвращение домой на целых шесть месяцев после Победы. 17 ноября 1945 года Борис был демобилизован из рядов Красной Армии по инвалидности. Сначала была радость – живой, пусть искалеченный, но живой! Война окончена! Теперь домой! А потом появился еще один страх, сильный, парализующий, а вдруг я не дождалась его… Этот страх не дал ему прийти сразу домой, куда он так рвался душой все эти долгие четыре года. Дойдя до Устинского моста, с которого был виден наш дом, Борис долго стоял и мог решиться сделать хоть еще один шаг. Он очень боялся, что столько лет о нем не было никаких известий. Что могло произойти за это время? Помнят ли его? Ждут ли ? Ведь у него была самая красивая и такая молодая жена…Мне в 1945 году было всего 29 лет. Да, ведь были и те, кто не дождался. И вот он рассказывал мне, как стоял на мосту, стоял и думал, а что если не дождалась? А потом, как шальная пуля, в голову пришла мысль и он решил, что если не дождалась, то жизнь дальше не имеет смысла и закончить ее можно будет здесь, на этом самом мосту, просто прыгнув в темную осеннюю водную глубину Москвы реки.

Что оставалось у него в жизни кроме жены? Ничего… без нее он свою жизнь не представлял. И тогда зачем жить? Без нее ему жизни нет, только любовь к ней и сыну удержала его на этой земле. И это после пережитого за время войны… Об этом дед позже сам рассказал бабуле. И я, каждый раз проезжая Устинский мост, вспоминаю эту историю и представляю осенним вечером на мосту высокую и худую, одетую в длинную изношенную шинель с искалеченной рукой в кармане фигуру деда , и даже боюсь себе представить, какие чувства и мысли были у него тогда. Сколько же боли и горя принесла в их жизнь война, сколько жизней она перекорежила и покалечила… «Как я выжил будем знать, только мы с тобой…» Это стихотворение часто рассказывала мне бабуля. От нее я услышала его первый раз, и про Устинский мост, и про чудесное возвращение деда, и про разбившийся стакан. И все же, стоя там на мосту, ОН так не решился сразу пойти к Ней, слишком сложен был его путь к родному дому. Постояв так, он решил пойти сначала к своей сестре Наташе, там же жила и его мама. Он хотел увидеть родных и задать самый главный для него вопрос, что они знают про его Валюсю. И был безумно счастлив услышать радостную весть! Дождалась! Она дождалась! Только после этого известия , решение вернуться все равно было не простым, пришел то он весь искалеченный и физически, и душевно. Был молодой красавец, полный сил и нереализованных возможностей, а теперь изможденный, израненный, седой… Как его встретят? Да, после их жизнь не была безоблачной и безмятежно счастливой, ее поделила четкая разделительная линия - до войны и после… «Ах, война, что ты сделала, подлая»!.... Всегда вспоминаю деда, когда смотрю фильм «Чистое небо» с Евгением Урбанским, он даже внешне чем то на него похож. Нет, дед не перестал любить Валюшу, но война покалечила их судьбы, карьеры, характеры и души. Сначала деда не взял на работу тот, кому он отдал свою бронь, его бывший подчиненный, прикрываясь пленным прошлым деда. Потом он опять станет ведущим конструктором, но инвалидность, пережитые мучения и укор, да немой укор за плен со стороны общества, не всего, но … Оставили свой «корявый» след на их судьбе. Только недавно я узнала, что Сталин после войны реабилитировал всех, кто попал в плен под Вязьмой и Ржевом, вернул им воинские звания и награды, даже высшим чинам. Дед об этом так и не узнал и в «Книге памяти» он так и числится без вести пропавшим, а в военном билете, полученном после войны – звание рядовой, а он был младшим лейтенантом, и кроме медали за Победу над Германией у не было ни одной награды, даже за такие ранения… Иногда дед вспоминал войну, не часто, но вспоминал. Видно не давали ему покоя те картины, которые вставали в памяти. Как расстреливал его снайпер, как он перед последним боем закапывал в землю документы: офицерскую книжку и удостоверение кандидата в партию, что бы документы не попали к врагу , когда стало ясно, что попали в окружение, как очнулся после операции, как не взяли в последний самолет, как лежали раненный обездвиженные бойцы двое суток на опушке леса в подводе. Нам этого не рассказывал, а с бабулей иногда делился… Обида на судьбу у него осталась, но злобы или неприятия не было. А еще бабуля говорила, что за его ранения Орден Красной Звезды полагался, а ему из-за плена, как он считал, не дали. Плен старался не вспоминать, но бабуле говорил, что сначала его приняли за немца: блондин , с голубыми глазами, высокий, статный, а когда поняли, что советский офицер, отношение поменялось, но и среди немцев попадались добрые люди и могли пожалеть и дать что то мало-мальски съедобное, но в основном, они наслаждались своей безграничной властью и безнаказанностью, издевались и им доставляло удовольствие наблюдать за тем, как голодные люди кидались на брошенную часовым, выкопанную им же штыком из ближайшего поля свеклу или брюкву. Брюква была одна, а голодных пленных… Говорил, что после той баланды из тухлых овощей, дома после войны уже мог есть в супе вареный лук и морковь , чего раньше не ел. И был уже не таким «привередливым» в еде. Про остальные ужасы вообще старался не вспоминать. Был очень благодарен жителям Чехословакии за их сердечность и помощь, не очень добро, мягко говоря, вспоминал поляков. Фильмы о войне смотреть не любил, а песню « Эх, дороги» любил и часто напевал, грустно так, особенной про «выстрел грянет..» и «у крыльца родного мать сыночка ждет… и глядят во след за нами родные глаза»… Тяжело ему давался День Победы. Все ветераны шли гордые и красивые, все в орденах и медалях, на встречи к Большому театру в парк Горького, а ему встречаться не с кем, от его армии практически некого не осталось, и вспоминать про плен… Ему казалось, что гордится нечем, это сейчас узник концлагеря- герой, а тогда это все было неоднозначно… и в то же время он понимал, что они то же воевали на совесть, ничем он не виноват перед Родиной, что тяжелораненый попал в плен… и что стал после лагерей рядовым , а не офицером, и наград на груди почти нет. Медаль за Победу над германией, и юбилейные медали, как будто провел он всю войну где то в глубоком тылу… Мы поздравляли его всегда, всегда был праздничный стол с рюмкой, накрытой черных хлебом в память о тех, кто не вернулся, в память о братьях деда Бори, деде Иване, мамином отце. Дед выпивал рюмку за Победу и за тех кто погиб, и уходил к себе, в этот день он был одинок, душевно одинок и понимал, что это не справедливо… и мне кажется, что спрашивал у судьбы «Почему?, почему так?…». Хотя ему было приятно, когда приходили поздравления и вручали юбилейные награды. На самом деле, я не знаю о чем он думал в этот день, мне просто так кажется, когда я вспоминаю как это было. Факты неумолимая вещь: родился, женился, а остальное все эмоции. А вот насколько они верны не знаю. Знаю только, что не додали мы деду уважения и признания его подвига, а еще тепла и заботы... Малы были и глупы. По этому опять к фактам. Еще любил он песню «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну…… Уходили, расставались , покидая тихий край «Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай! И родная отвечала: «Я желаю всей душой если смерти , то мгновенной , если раны небольшой. А всего сильней желаю я тебе, товарищ мой, Чтоб со скорую победой возвращался ты домой! Он пожал подруге руку, глянул в девичье лицо «А еще,- сказал он тихо,- напиши мне письмецо.» У меня перед глазами так и стоит прощанье деда с бабулей под эту песню. «Дан приказ ему на запад…» В начале войны бабуле было 25 лет, деду 30, папе 4 года… А в поздравительных открытках деда как наказ нам его пожелание "успехов в учебе и работе на благо людям!"