Мужу своему – лейтенанту Негриёву Василию Степановичу посвящаю

В огне войны, за вашу жизнь в ответе,
Сгорели мы в неполных тридцать лет.
Так пусть же вам, потомкам нашим, светит
Короткой нашей жизни яркий свет.
(Из кинофильма «Гореть, чтобы светить»)

О том, чтобы написать свои воспоминания о нашем аэроклубе, я давно мечтала в глубине души, но твёрдо пришла к этому решению там, на братской могиле.
Это было в 1966 году.
В деревню Беклемищево Мещовского района Калужской области я прилетела 8 мая, а 9-го была на траурном митинге у этой могилы, где покоится, как мне сказал зам. военкома Мещовского военкомата т. Клюкин, шестьсот один солдат и офицер, погибшие в войну, а по словам местных жителей – более тысячи. Имён же известно только пятьдесят четыре.
Осуществилась моя заветная мечта – побывать у мужа на могиле, отдать ему последний долг.
Выехала я из Прокопьевска пятого мая, а восьмого утром прибыла в Москву – и сама удивилась: сразу почувствовала себя как дома, хотя до этого в Москве никогда не бывала. И было всё время такое ощущение, как будто Вася где-то рядом, вероятно, потому что авиаполк, в котором он воевал, первое время стоял недалеко от Москвы, в районе Калининграда Московской области. Из Москвы в Калугу электричкой, а там самолётом. Когда прилетела в Беклемищево, никак не могла сойти с трапа, остановилась, смотрю на землю и думаю: «Как же ступить на неё, ведь здесь лилась кровь советских людей, здесь они погибали, как же по ней ходить?!» Меня уже поторапливают, а я всё стою в нерешительности. Наконец взяла себя в руки, сошла, а навстречу уже бегут ребята с учительницей.
С вечера ещё решила, что завтра, до митинга, схожу на могилу, это моё первое свидание с Васей после того далёкого морозного утра 18 декабря 1941 года, когда провожала его на фронт, – и я не хотела, чтобы кто-то был со мной рядом.
В День Победы встала рано, когда ещё все спали, тихонько вышла из квартиры директора школы, где остановилась, прикрыла дверь, благо в деревне двери не запираются, и пошла искать братскую могилу. Стояла удивительная тишина, на улице – никого, вдруг, смотрю, идёт женщина с ведром. Я догадалась – доярка. Спросила у неё, где братская могила, и тут произошло совершенно для меня неожиданное: она поставила ведро, всплеснула руками: «Господи, Негриёва приехала!» Неужели, промелькнуло у меня в голове, не только дети – школьники, с которыми я переписывалась, но и взрослые знают, что здесь похоронен мой муж. Она мне показала на ракитник, который рос совсем недалеко от дороги. За ним небольшое кладбище, там и братская могила. Я медленно, медленно, вся в каком-то напряжении, пошла. Хотелось идти долго, оттянуть момент, когда увижу воочию то, зачем сюда ехала.
Подошла, остановилась перед обелиском, и слёзы сами потекли. Не знаю, сколько я вот так, молча плача, простояла, вдруг почувствовала, что кто-то смотрит сзади меня, обернулась, а там стоят доярки с подойниками и утирают слёзы. Как их было много! Дорога к коровникам вела мимо кладбища, и они, увидев меня, все остановились, подошли, тихо спросили, к кому я приехала, потом так же тихо, как подошли, – ушли.
Часам к десяти возле школы собралось всё село, во дворе поставили скамейки, перед ними стол, накрытый красной скатертью, за столом – участники гражданской и Отечественной войны, передовые колхозники, директор школы. Сидела среди них и я, слушая историю их села.
На праздник приехали из райцентра – Мещовска: зам. военкома, директор Дома пионеров, представитель от райкома комсомола, всего человек восемь.
Для проведения траурного митинга колонной, со знамёнами, с венками, направились к братской могиле. После выступлений возложили на могилу венки, учениками был дан салют. После митинга вернулись в село, там уже были накрыты праздничные столы. Праздник Победы отмечали всем селом.
На следующий день утром я попросила, чтобы мне помогли добраться до деревни Хламово, откуда были перезахоронены останки моего мужа в братскую могилу в Беклемищеве. До войны и в войну Хламово входило в Юхновский район Смоленской области, Зубовского сельсовета. Меня начали отговаривать, но я хотела во что бы то ни стало побывать на том месте, где похоронил Васю полк, товарищи. Дали мне провожатую – техничку школы Валю, и мы поехали на машине, сначала в с. Гаврики, в МТС. Только приехали, вышел навстречу директор, приветливо поздоровался, подал мне руку и тут же дал машину, – и мы поехали дальше. Колхозная машина отправилась куда-то по своим делам. Ехали мы полями, лесами, погода хорошая: тепло, кругом зелено, даже не верится, что вот здесь два десятка лет назад прошла такая страшная война. Опять на пути лес. Через него проложили большак – широкую дорогу. Это были первые встретившиеся мне признаки прокатившейся здесь войны. По рассказам здешних жителей, дорогу эту проложили гитлеровские войска, по ней гнали свою мощную технику в те грозные годы оккупанты, но сейчас она была настолько разбита, залита вешней водой, что проехать по ней было невозможно. Но нет, не для того я ехала тысячи и тысячи километров, чтобы поворачивать назад. Решила дальше идти пешком, а сама не знаю даже, в какой стороне это Хламово. Валя решила меня не покидать, места она знала хорошо, и мы направились дальше пешком. Пошли, конечно, не по дороге, там не пройдёшь – завалы, а лесом, в котором в войну прятались партизаны. Лес не такой мощный, как наша сибирская тайга, весь зарос, сумрачный. Идти жутковато: кругом никого. Шли долго, наконец лес стал редеть, чаще стали встречаться поляны, и опять следы войны: заросшие травой траншеи, окопы, которые за всё это время так и не сровнялись – раны Земли тоже оставляют шрамы. Дошли до деревни Подкопаево, зашли в правление колхоза, сидит один бухгалтер, костяшками на счётах стучит, все в поле – посевная. Поздоровались, я ему говорю, что хочу попросить лошадь для поездки в Хламово, а он мне в тон отвечает:
– Не дам.
– Что такой сердитый?
– Не знаю, кто такая.
И это всё в мирном тоне, я даже рассмеялась, а моё положение тогда вовсе не было весёлым. Мне до сих пор кажется, что все думали, что я всё же откажусь ехать, тем более когда ещё и пешком решила идти по этому бездорожью, но они не учли одного – я ведь сибирячка.
Когда представилась этому бухгалтеру и хотела рассказать, зачем я приехала, он меня перебил: «Сейчас будет». Минут через тридцать мы поехали. И всё же моему удивлению не было предела: оказывается, и здесь знают погибших сибиряков по фамилиям.
О том, что мой муж похоронен вначале был в Хламове, мне сразу после похорон написали его друзья, а потом и командование полка, знала я точно и место, где он был похоронен, – возле деревни, на перекрёстке двух дорог. Когда уже стали подъезжать к деревне, я вдруг увидала в стороне ровную поляну, заросшую травой, и сразу поняла, что здесь когда-то очень давно, должно быть, в войну, был фронтовой аэродром. Попросила остановить лошадь, подошла поближе, стоял уже жаркий полдень, и, хотя не с этого аэродрома в последний раз вылетел Вася, тот находился около Спас-Загорья, недалеко от Малоярославца, я сразу представила себе, как ночью улетали на боевое задание и возвращались лётчики, я видела их усталые лица, видела, как они рапортовали о выполнении поставленного перед ними боевого задания, и совсем забыла, где я, – я была там, с Васей, с его товарищами. Вдруг услышала: «Поехали». Это меня поторапливал возница. Вскоре мы въехали в Хламово.
Деревня мне показалась просто сказочной: вся в зелени. Из-за деревьев еле видны дома, даже сельская дорога травой заросла, на улице никого не видно, даже нет вездесущих мальчишек. Несмотря на прекрасный майский день, тишина немая. И только когда я внимательно вгляделась, до меня дошёл весь драматизм послевоенной деревни – у большинства домов двери были заперты, а окна крест-накрест забиты досками. Из двухсот хозяйств здесь осталось десятка два – не больше.
Небольшая школа, учатся до шестого класса, учеников 7-го и 8-го классов в селе нет, в каждом классе 2–4 ученика, классные комнаты настолько маленькие, что в них умещаются 3–4 парты, да больше ведь и не надо.
Из старожилов здесь почти никого уже не осталось, а те, кто ещё жил, не знали о моём муже ничего – вернее, случай, когда привезли лётчика, они помнили, а фамилию забыли. Рассказали, что при нём была фотография жены с ребёнком и прядка волос.

Из письма мужа от 31.08.1942

«...последнее письмо от тебя получил то, в котором ты выслала мне прядь волос Эрночки, ведь я их спрятал в блокнот и ношу в правом кармане гимнастёрки...»

Была у него и фотография, где мы сфотографированы были с сыном.
Очень приветливо принял меня директор школы Клопов Владимир Павлович, пожурил меня, что я далеко заходила в лес, мало ли что может случиться, ведь здесь проходила война. Откровенно говоря, я совсем об этом не подумала, мне хотелось побывать на том месте, где прятались партизаны, ощутить всем своим существом то тяжёлое время, и пока Валя ещё что-то говорила с шофёром, я и вошла в лес, было очень тихо, а я всё шла и шла, и кто знает, куда бы я так зашла, если не раздался бы какой-то треск, я остановилась и тут услышала голос Вали, она уже настойчиво меня звала, чтобы я вернулась.
На обратном пути, когда подъехали к тому месту, ради которого от Беклемищева много километров добиралась на машине, на лошади и пешком, я сошла с повозки. Чуть в сторонке от перекрёстка двух дорог, в самом начале небольшого сельского погоста, всё ещё сохранились две раскопанные могилы, из которых в 1953 году были извлечены останки Васи и ещё одного лётчика – Михайловского и перезахоронены в беклемищевскую братскую могилу. Молча я стояла над этими пустыми, заросшими травой могилами и думала о том, о чём подумала бы любая вдова погибшего в войну: «Сколько же их погибло, молодых, сильных, жизнерадостных, прекрасных людей...»
Подробности о Михайловском установить мне не удалось, но жительница д. Хламово мне рассказала, что он погиб возле самой деревни, прямо на их глазах, она его хорошо помнила, так как часть, в которой Михайловский служил, была расквартирована в Хламове, и вылетали лётчики с того самого аэродрома, который я видела при въезде в деревню. Встречала я и человека, который перевозил гроб с останками Михайловского, тогда же перевозили и гроб с останками Негриёва, как он сказал, только на другой подводе, он мне так буквально и сказал: «Негриёва перевозил не я, а другой...» Он назвал фамилию, я её забыла, но встретиться с ним мне не удалось, он куда-то из деревни уехал.

***

Ещё до поездки я обратилась к школьникам нашего города с письмом, в котором, в частности, писала:

«Каждый раз, когда я прохожу по тихой улице Рудничной и вижу пятиэтажный дом, что недалеко от школы № 2, я думаю вот о чём: «Знают ли те, кто живёт в уютных благоустроенных квартирах этого дома-великана, что было на этом месте раньше? Едва ли». А ведь до войны тут стоял аэроклуб, которым гордился весь город. Теперь его снесли и ничто не напоминает о том, что надо знать каждому прокопчанину нынешних и будущих времён. В аэроклубе училось много молодых шахтёров. Под руководством инструкторов они овладевали сложной техникой пилотирования, парашютным делом.
Сразу же, как только началась война, многие из курсантов ушли на фронт лётчиками, штурманами, техниками, парашютистами. Сделав последний выпуск учлётов, ушла на фронт добровольно группа личного состава аэроклуба. Несколько позднее были мобилизованы в армию и остальные лётчики, техники. Аэроклуб был закрыт.
...Мы не вправе забыть тех, кто, оставив своих жён, детей, стариков, ушёл на поле битвы. Это была не романтика. Это была величайшая и тягчайшая из войн, которые знало человечество. А может быть, для молодёжи это было и тем, и другим.
...Тот, кто составит летопись боевой истории Прокопьевского аэроклуба, сделает великое дело, окажет огромную услугу родному городу. Думается мне, что неплохо было бы, если б на новом доме, о котором шла речь, появилась со временем мемориальная доска с именами всех тех, кто ушёл из аэроклуба и не вернулся – погиб на фронте.
Никого не забыть, каждому принести дань уважения и признательности. В своём городе все должны знать о героях-земляках. Ведь здесь, в Прокопьевске, они жили, работали, любили. Жили со своими надеждами на счастье, будущее, которому не суждено было осуществиться. Так пусть они живут рядом с нами в наших сердцах, во всех наших делах и поколениях».
(Газета «Шахтёрская правда» № 58 от 23 марта 1966 года)

И далее от редакции:

«Мы хотим только сообщить читателям, что с письмом познакомились ученики 7-го класса «б» школы № 11, которая была бы теперь по соседству с аэроклубом, сохранись он до наших дней.
Ребята отнеслись к письму М.А. Негриёвой с большой заинтересованностью. Они решили встретиться со всеми родственниками аэроклубовцев, разузнать всё, что возможно, о земляках-героях. Надеемся, что поиски красных следопытов дадут интересные материалы, с которыми затем мы познакомим наших читателей».

После опубликования этого письма редакция предложила семиклассникам школы № 11 включиться в поисковую работу. Начался сбор материалов.
Эти совсем ещё дети (школа была восьмилетней) сделали на протяжении года колоссальную работу. В редакцию и в адрес 7-го «б» приходили, можно сказать, со всех концов Советского Союза письма, фотографии. У себя в школе ребята оформили прекрасные витрины, альбомы. Потом эти материалы служили им пособием для сочинений. Редакция газеты всё время печатала на страницах своей газеты материалы и помещала фотографии.
Накануне Дня Победы – 6 мая 1967 года, в канун 50-летия Великой Октябрьской революции – редакция вместе со своими помощниками, теперь уже восьмиклассниками, в помещении школы принимали гостей – ветеранов аэроклуба. Это была их первая встреча после войны.
Гостей встречали пионеры и комсомольцы 8-го «б» класса (классный руководитель Галина Иннокентьевна Красикова). У входа дети гостям прикалывали эмблему, сделанную их руками: из красной бумаги вырезали цифру «50», наклеили на кружок из голубого картона, а в нуле наклеили вырезанный из серебристой фольги силуэт самолёта. Голубой фон олицетворял небо, цифра «50» – пятидесятилетие Октября, а самолёт – встречу с лётчиками.
От редакции присутствовал редактор Баринов А. и корреспондент, которая вела поисковую работу, – Васильева Э., весь коллектив учителей во главе с директором школы Купером А., зав. ГорОНО Вавилов, все ученики 8-го «б» класса, от других классов – представители, иначе в зале не хватило бы места. Встреча прошла радостно, интересно, были, конечно, и неожиданные эпизоды. После официальной части, к изумлению всех, гостей пригласили к праздничному столу.
Все выступления были записаны на магнитофонной ленте. Через некоторое время мне дали возможность её прослушать. Сейчас эта запись хранится в краеведческом музее нашего города. А 23 сентября этого же года в три часа дня состоялся торжественный митинг по поводу открытия мемориальной доски в память о бывших курсантах и командирах аэроклуба, погибших в Великую Отечественную войну. Доску прикрепили на доме № 12 на Рудничной улице, который стоит на том месте, где когда-то стояло здание аэроклуба. На белом мраморе золотыми буквами было написано восемнадцать имён: Работнов Николай, Ичетовкин Семён, Белохвостиков Николай, Сорокопудов Григорий, Негриёв Василий, Симазин Фёдор, Чирков Николай, Петрова Тоня, Шараев Иосиф, Чиков Василий, Николаев Сергей, Уфимцев Василий, Смагин Алексей, Попов Фёдор, Конев Иван, Кудинов Егор, Кашнин Василий, Шулаков Вячеслав .
Несколько лет спустя на доску занесено было ещё десять имён: Борзых Андрей, Зубарев Павел, Иванов Павел, Кураков Василий, Малюгин Александр, Мошкин Степан, Поваров Андрей, Сергеев Иван, Селиванов Евграф, Черных Иван.
В 1990 году, в День авиации, рядом с первой мемориальной доской установлена дополнительно ещё одна, с одиннадцатью именами: Буров Михаил Фёдорович, Земский Иван Харлампиевич, Зыков Иван Васильевич, Каськов Михаил Николаевич, Козлов Николай Дмитриевич, Костылев Иннокентий Степанович, Куртуков Фёдор Михайлович, Логинов Герман Александрович, Огарев Михаил Спиридонович, Поздняков Иван Сергеевич, Сухомлинов Василий Сергеевич.
Вскоре после установления первой мемориальной доски на одном из домов улицы Трудовой, где до войны жил один из лётчиков нашего аэроклуба, которому в войну было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза – Селиванов Е.И., была прикреплена мемориальная доска и улица названа его именем.
Прошло несколько лет – и школа № 11 была закрыта. Всё заглохло. Ещё до этого тяжело заболел и умер её директор А.Я. Купер – заслуженный учитель РСФСР, которому мы во многом обязаны за то, что собрали так много материалов об аэроклубе, была открыта мемориальная доска, несколько улиц названы именами курсантов и командиров аэроклуба.
Досадно мне было очень: столько трудов вложила редакция, дети в розыски аэроклубовцев, материалов о них, помогала и я им, и вот где-то всё лежит, хорошо ещё, если всё цело. Года через два я начала искать, кому всё же были переданы материалы. Оказалось, школе № 2. Но когда я туда пришла, нашлось далеко не всё: исчезло бесследно много писем, альбомов с фотографиями и много других материалов, причём всё, что осталось, было сложено в какой-то кухонный стол, который стоял себе мирно в тёмном углу учительской раздевалки. Вопрос этот я подняла перед городскими организациями, и руководство школы со своими пионерами и комсомольцами занялось на основе оставшихся материалов созданием комнаты боевой славы аэроклуба: была выделена отдельная комната, сделаны витрины под стеклом, заведены дела на тех, о ком сохранились материалы, и накануне Дня Победы – 8 мая 1975 года собрались бывшие аэроклубовцы в школе к открытию комнаты боевой славы, посвящённой аэроклубу. На открытии присутствовал приехавший из Астрахани к тридцатилетию Дня Победы выпускник Прокопьевского аэроклуба Герой Советского Союза Чеченев Михаил Семёнович. Его и попросили разрезать красную ленту. О нём позже.
Учениками школы № 11 была составлена летопись аэроклуба, но... в ней не всё соответствует действительности, да и где им было брать точные сведения, ведь в основном всё писалось со слов, документов никаких, архив аэроклуба пропал где-то, я слышала, что его перевозили в Новосибирск, но кому он был передан, никто не знал, в городском архиве его не оказалось. В 1977 году мне всё же удалось установить, что в архиве Облсовета ДОСААФ Новосибирска хранится несколько книг приказов нашего аэроклуба. По моей просьбе Прокопьевский городской архив сделал запрос и обратился с просьбой передать эти книги Прокопьевскому городскому архиву. Вскоре несколько книг приказов – всё, что осталось от архива аэроклуба, – были нашим архивом получены. Это книги приказов по срокам: с 27.12.1937 по 15.08.1938, с 15.08.1938 по 14.05.1939, с 03.01.1940 по 29.05.1940, с 29.05.1940 по 19.08.1941 и с 19.08.1941 по 29.10.1941. Далеко не всё, но всё же они помогли мне во многом.

***

О пятом океане в Прокопьевске мечтали многие парни ещё задолго до того, как был открыт аэроклуб, но лётчиками становились немногие – не было такой возможности. Однако и теми немногими, которые через армию всё же попадали в авиацию, гордились. Среди таких был Чернов Андрей – капитан, командир 808-го штурмового авиаполка 289-й авиадивизии, погибший осенью 1942 года под Сталинградом; Азаров Е.А. из небольшой деревеньки Прокопьевского района, в 1944 году ему, командиру эскадрильи 19-го истребительного полка, майору, было присвоено звание Героя Советского Союза, умер он уже в семидесятых годах в г. Пушкине Ленинградской области, и др.
Если Чернов и Азаров пришли в авиацию до открытия аэроклуба, то Иванов Иван Яковлевич, родной брат Иванова Павла Яковлевича, выпускника нашего аэроклуба, погибшего на фронте, авиатором стал после того, как аэроклуб уже закрыли, – опоздал. Его призвали в армию во время войны, направили в школу воздушных стрелков-радистов, и в апреле 1944 года Иван прибыл в часть, которая стояла в Ленинграде. И началась его боевая биография. На его счету 58 боевых вылетов и 32 воздушных боя. Человек он был очень скромный: на традиционных встречах аэроклубовцев, которые проходят каждый год в День авиации, а с 1982 года и в День Победы, Иван Яковлевич всегда старался быть в стороне, о себе говорить не любил. Но однажды он нам, рядом с ним сидящим за столом, рассказал, как спугнул «мессера» ракетницей, – а сам смеётся, хотя там, в небе войны, конечно, было ему не до смеха. Летал он стрелком-радистом на Иле-2. Уже возвращались с боевого задания, как вдруг встретились с немецким самолётом, несколько атак отбили, патроны кончились, и когда «мессер» подстроился совсем близко – так, что даже хорошо стало видно лицо фашиста, когда Иван весь вжался в кабину, втянув голову в плечи, ждал, что вот-вот ударят из пушки и всему будет конец, а фашист улыбается и знаками спрашивает – сейчас, мол, прикончить или немного погодя, у Иванова Вани мелькнула мысль: «Ракетница», – и он дал залп прямо в фашиста. Видимо, это для противника было настолько неожиданно, что, не разобравшись, в чём дело, он ретировался. И подумала я в тот раз, что не любят фронтовики рассказывать о тяжёлых случаях, которые происходили с ними, без юмора. Не хотят, чтобы их считали героями. Случай этот был описан в нашей местной газете, но узнать о нём от самого Иванова, конечно, было куда интересней.

С войны Иван Яковлевич вернулся, окончил техникум и двадцать лет проработал директором табачной фабрики в нашем городе. Умер он в 1981 году, летом. Вот и не стало ещё одного из наших авиаторов, а я лишилась интересного собеседника за праздничным столом на встречах... чтобы нам никто не мешал, мы всегда садились в самом конце стола. И некому теперь угощать меня лучшими сигаретами. Иван Яковлевич был очень добрый, порядочный человек.

***
Известно, что в самом начале тридцатых годов партией был брошен лозунг: «Комсомолец, на самолёт!». В то время города Прокопьевск и Киселёвск росли быстро, так как строились всё новые и новые шахты, надо было много молодых и крепких рук, и в эти города прибывало много молодёжи. Где, как не на этих рудниках, дать возможность молодым, здоровым парням пробовать свои силы не только под землёй, но и в небе.
Начало положили планеристы.

Из письма курсанта первого набора Дудника В. С.

«...А началось всё с планеризма. В 1934 году к нам был прислан инструктор планеризма, если мне память не изменяет, Девятов. Начались занятия – изучение матчасти, а зимой и практические подлёты (на амортизаторе: "Двадцать шагов натягивай"). Летом провели один месяц в Зенковских лагерях».

Осенью 1934 года был открыт аэроклуб. Это был один из первых аэроклубов Западной Сибири. Местные городские, партийные и хозяйственные организации сделали всё, чтобы молодёжь нашего города не только работала, но и училась.

Об организационном периоде Дудник В. С. пишет так:

«...помещения постоянного как такового не было, и занятия начинали где найдём место: в здании бывшего аэроклуба ("бывшего аэроклуба" – Дудник В. С. пишет по отношению к тому времени, когда он писал это письмо), здесь размещалась база и канцелярия ДСО "Угольщик", занимались в доме, где жил лётный и технический состав. Это за Зенковским тупиком. А уж потом был выделен домик за железнодорожной линией, возле шахты им. Сталина. Там же мы и сдавали зачёты».

Первым начальником аэроклуба был назначен Логвинов, человек, несведущий в авиации, поэтому, когда вся организационная работа им была проведена, он был переведён на другую работу, а на должность начальника прибыл капитан Баллод Август Петрович. В авиации он тоже никогда не служил, но был с большим опытом строевого командира Советской Армии. Начальником лётной части был назначен, под стать Баллоду, лётчик Брагин А.; из Новосибирской лётной школы ОСОАВИАХИМа приехали два лётчика-инструктора: Соловьёв Семён Данилович и Коновалов Василий Дмитриевич, – и третий, не помню откуда, Петровский Владимир Васильевич, он же и инструктор-парашютист. Занятия по материальной части – самолёта и мотора – вёл воентех первого ранга Самбурский, вскоре трагически погибший. По планерному спорту занимался Волков М. А.
В Киселёвске по планерному делу вёл занятия Савченко В. И., прибывший тоже из Новосибирской лётной школы.
Желающих поступить в аэроклуб было много, но, пройдя сквозь строгие, а в авиации они особенно строги, медицинскую и мандатную комиссии, были зачислены более двадцати молодых, энергичных, здоровых парней, в основном комсомольцы. Были они разных профессий, работали на разных предприятиях, и жили они в разных районах города. Трамваев тогда ещё в Прокопьевске не было, не было и автобусного движения, и эти, всей душой стремившиеся в небо, усталые после работы ребята многие километры шли пешком на занятия, невзирая ни на ненастье осенью, ни на холод зимой. Всю осень и зиму они осваивали теорию, и самим, наверное, не верилось, что весной поднимутся в небо, они ведь в нашем городе были первыми курсантами аэроклуба.
Администрация аэроклуба тем временем торопилась сделать всё, чтобы не задержать выезд курсантов в начале лета в лагеря для прохождения полётов.

Из писем курсантов первого набора

Дудник В. С.

«...летом были пригнаны два самолёта У2 и посажены на площадке в городе, за Горбольницей. Мы их охраняли».

Шулаков В. М.

«Помню, в 1935 году в Прокопьевск в аэроклуб прилетели два самолёта. Полгорода бежало встречать...»

Савченко В. И.

«Оставались учиться только те, кто имел силу воли заставить себя после 8-часового трудового дня идти учиться лётному делу, которое для них было любимым».

Лётное поле аэроклуба было выделено километров 10–12 от города, на Тыргане – «Горе ветров». Это сейчас здесь строится новый город и живёт уже более полгорода, а тогда это была гора с бешеными ветрами и вьюгами, строительство жилых домов только начиналось, несколько улочек частных домов, средств передвижения никаких, приходилось аэроклубу возить своих курсантов и инструкторов на бортовых машинах. Не раз вытаскивали они их на себе на крутых подъёмах, не раз ходили пешком, чуть не сбиваемые с ног сумасшедшим тырганским ветром в непогоду. Но их ничто не пугало.
Был организован женсовет, который активно участвовал в организации культурной жизни аэроклуба: по субботам устраивались вечера самодеятельности, танцы; летом, когда начинались полёты, жёны помогали в организации работы столовой на аэродроме и т. д. Баллод удивительно умел организовывать всех и всё. На собрании жён комсостава присутствовал всегда лично. В воскресные дни летом выделялась машина и на ней комсостав с семьями выезжали часто на отдых в Зенковский парк или на аэродром. Активными членами женсостава были Работнова К. К., Белоусова – жена шофёра. Была членом женсовета и я.
Но вот начались полёты, сначала, конечно, что-то не получалось как хотелось, да и к военной дисциплине не так-то просто сразу привыкнуть. Лагеря не дом. Зато потом, когда настал день первого самостоятельного вылета, ребят трудно было узнать: какими-то они сразу делались взрослыми, что ли, подтянутыми, серьёзными. Ведь это был первый самостоятельный вылет, который лётчик не забывает всю свою жизнь. Летали с огромным удовольствием, всё лето с раннего утра и до позднего вечера над аэродромом стоял гул самолётов, а когда заканчивались полёты, возвращались усталые, но счастливые. Летом 1937 года я выехала в лагеря – сын у нас родился, наш первенец, муж меня увёз прямо из роддома к себе в лагеря, и тут мне довелось впервые увидеть, как лётчики возвращаются с полётов, это очень красиво: идут медленно, растянувшись в ряд, шлемы в руках, и делятся впечатлениями дня. Взлетев, лётчики отрываются от земли и остаются в небе наедине с самолётом, а человека всегда тянет к людям, поэтому они, наверное, обычно идут фронтом: каждый хочет всё видеть, убедиться, что все вернулись, что всё хорошо. Небо бывает грозным. И беспощадным.
Осенью 1935 года закончилась учёба первого набора, комиссии сданы экзамены, и 6 ноября в клубе им. Артёма, в присутствии комиссии, представителей краевых (наш город тогда входил в состав Западно-Сибирского края) и городских организаций в торжественной обстановке, с духовым оркестром, состоялся первый выпуск курсантов Прокопьевского аэроклуба. Перед замершими строем, одетыми в лётную форму с заветными голубыми петлицами с маленьким серебристым самолётиком в верхнем углу, был зачитан приказ об окончании ими аэроклуба, среди них отличники Дудник В. С., Савченко В. И., Шулаков В. М...
Первый выпуск аэроклуба был огромным событием для Прокопьевска. Девятнадцать парней овладели небом, в их числе: Афимченко В., Бурин С. А., Данилов, Евлаков Ф. Д., Ичетовкин С. И., Клопов В. М., Карцев С. С., Карманов П. З., Паркаев П. В., Романов С. И., Савченко В. И., Селезнёв Я. М., Сахаров, Шулаков В. М.
Наша городская газета «Ударник Кузбасса» (так тогда называлась «Шахтёрская правда») от 10 ноября 1935 года № 214 посвятила первому выпуску большую статью корреспондента газеты Я. Северного под названием «Овладение техникой лётного дела». В ней упоминается девушка, выпускница Новикова, помещена фотография, но на фотографии выпускников её нет и установить, закончила ли она аэроклуб или нет, мне не удалось.

***
Со времени первого выпуска прошли десятилетия, из них четыре огненных военных года, – одни погибли в войну, других не стало уже после войны, третьи затерялись в людском море. Но следы некоторых мне всё же удалось найти, судьбы их разные.

Сначала – о лучшем инструкторе первого набора.

Соловьёв Семён Данилович

...или просто Сеня, как мы его называли в узком кругу. Это был человек исключительно дисциплинированный, отличный лётчик, хотя и ещё совсем молодой. В аэроклубе работал с первого дня его организации, был инструктором, командиром звена, начальником лётной части.
По сведениям, которые мне прислали из Центрального архива завода им. Чкалова в Новосибирске (последнее место работы Соловьёва С. Д.), мне удалось узнать, что он с 17 лет пошёл работать на кожзавод в г. Томске, с 1930 по 1932 год был курсантом ШМАС РККА – не знаю, как расшифровать, скорее всего, какая-то военная школа, связанная с авиацией, потому что когда он в 1932 году вернулся из армии, поступил в Новосибирскую лётную школу, которую окончил в 1934 году и прибыл с направлением в только что открывшийся Прокопьевский аэроклуб, на должность инструктора-лётчика. (Прим. А. Р.: ШМАС РККА – Школа младших авиационных специалистов Рабоче-крестьянской Красной Армии.)
В первом наборе Соловьёв вёл первую лётную группу, в которую входили: Афимченко, Бурин, Романов, Горбунов, Шулаков, Чеханков, Дудник, Савченко... Не знаю, кем стали Романов и Горбунов, остальные мною перечисленные стали профессиональными лётчиками. Видимо, влияние Соловьёва на них было огромным. (На фотографии первого выпуска Чеханкова нет, но лётчиком он стал, одно время даже работал инструктором в Прокопьевском аэроклубе.)
В 1938 году Соловьёва С. Д. мобилизовали в армию, в каком звании – не могу сказать, ушёл на фронт, а в 1943 году при выполнении боевого задания был ранен и в 1944-м, после госпиталя, стал работать на заводе им. Чкалова, как мне говорили, лётчиком-испытателем, где проработал до 1960 г. 26 апреля 1960 г. Соловьёв С. Д. умер. Белокровие. Жаль, что мне мало о нём известно, так как это был очень уважаемый человек.

Из письма курсанта Шулакова В. М. 1966 год

«Моим инструктором-лётчиком был Семён Данилович Соловьёв, в высшей степени уважаемый наш наставник-инструктор».

Боровиков Яков Георгиевич

Работал шофёром в Прокопьевском горкоме партии, по окончании аэроклуба остался работать авиатехником. В 1937 году ушёл в армию. В 1939 году принимал участие в военных действиях на востоке – служил в одиннадцатой танковой бригаде. После армии вернулся в аэроклуб.
Яков Георгиевич прошёл всю Отечественную войну: служил в 224-й отдельной эскадрилье связи техником поршневых самолётов. Награждён орденом Красной Звезды и медалями. После войны демобилизован. Работал в Прокопьевске, позже переехал в город Мыски. Яков Георгиевич и его жена Зинаида Семёновна вырастили двух сыновей, есть внуки.

Бурин Сергей Андреевич

После окончания аэроклуба остался сначала работать техником, потом, сдав экзамен по программе инструктора, инструктором-лётчиком.
Ещё до войны Сергей Андреевич был направлен в одну из лётных школ, где всю войну готовил молодых лётчиков для фронта. После войны он с женой Надей приезжал в отпуск в Прокопьевск, побывали и у меня. Вспомнили Васю, аэроклуб, а потом я их из виду потеряла.

Ичетовкин Семён Иванович

Позже остался в аэроклубе, на работе инструктора. Работал начальником штаба, перед войной – начальником учебно-методического отдела.
Семён Иванович погиб в Отечественную войну, под Ленинградом, 7 апреля 1943 года. Служил он не в авиации, а в лыжном батальоне, так уж получилось, последнее время у него появился страх перед высотой. Это у лётчиков бывает.

Дудник Василий Степанович

Он родился на Волге в семье железнодорожника. Отец умер, когда Васе было два года, у матери осталось четверо детей. В 1932 году окончил семилетку и пошёл работать чернорабочим, а в 1933 году, чтобы уйти от голода – год в тех местах был неурожайный, – приехал в Прокопьевск, окончил горпромуч и стал работать электрослесарем на шахте, одновременно учась в аэроклубе.
После окончания аэроклуба попытался поступить в лётную школу, не прошёл по слабому физическому развитию, но Вася твёрдо решил стать лётчиком: начал играть зимой в хоккей, летом в футбол, занялся лёгкой атлетикой. В футболе добился даже отличных успехов, старожилы его до сих пор помнят. И только в 1940 году, через пять лет после окончания аэроклуба, Вася добился своего – он был принят в Омскую школу военных лётчиков на СБ (скоростные бомбардировщики) и в 1942 году окончил её в звании сержанта.
Как ни велико было желание попасть на фронт, на Запад, отправили на Дальний Восток. В войну с Японией летал на Иле-10. Находился до 1948 года в Маньчжурии, потом в Корее в составе советских войск, служил в Приморском крае, а в 1956 году в звании капитана был уволен в запас, но работу в авиации продолжал, работая в одной из воинских частей машинистом электрокара в городе Балашихе Московской области.
Награждён орденом Красной Звезды, медалями.

Афимченко Василий

О нём известно только, что летать на планере учился у Савченко В. И., одновременно учился и летать на самолёте, стал военным лётчиком, летал с первых дней войны на истребителе, награждён тремя орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Обо всём этом мне писал Савченко В. И., который его после войны встречал.

Остались работать в аэроклубе из первых выпускников после окончания пилотской программы Савченко В. И., Шулаков В. М. и некоторые другие. О них я расскажу особо.

***
Аэроклуб набирал силы: в последующие годы наборы делались уже многочисленнее, чем первый, увеличен штат инструкторов-лётчиков, число самолётов возросло намного, и для их обслуживания имелся уже целый штат авиатехников, начальник штаба, <...> (неразборчиво – А. Р.)
Лётно-технические кадры аэроклуб частично готовил себе сам, частично прибывали из лётных школ. Кроме штатных инструкторов-лётчиков работали и инструкторы-общественники, например, Лосев А. И. и другие.
В аэроклубе училась не только городская, но и сельская молодёжь. На моей памяти два таких парня – их было, конечно, больше, но я знала именно этих двух. Их командировали из колхоза, название которого не помню, а название деревни такое красивое, что его забыть просто невозможно, – Тёплая Речка. Это были Воробьёв Дима и Мошкин Стёпа.
По прибытии в Прокопьевск их здесь же устроили и на работу. Дима стал работать слесарем, Стёпа – кладовщиком.
Дима, ещё будучи учлётом, так называли курсантов, был назначен укладчиком парашютов, а после окончания учёбы – временно исполняющим должность командира парашютного отряда. В 1938 году аэроклуб направил его в Ульяновскую лётную школу ОСОАВИАХИМа, а по её окончании вернулся в аэроклуб и уже стал работать инструктором-лётчиком, но вскоре перевели помполитом. В октябре 1940 года ушёл в армию. Служил в авиачасти на Востоке. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.
Стёпа после окончания аэроклуба ушёл в армию, оттуда его направили в военную лётную школу и на фронт. Был тяжело ранен, после госпиталя ненадолго приехал домой, к матери, встретился с любимой девушкой, договорились после войны, как только вернётся, пожениться. Не вернулся Стёпа – погиб.

***
В 1936 году, когда аэроклуб праздновал свой второй выпуск, ему была присуждена третья премия во Всесоюзном соревновании аэроклубов. Это был большой успех для ещё совсем молодого, в основном комсомольского коллектива. На торжествах присутствовали все выпускники, весь комсостав, представители городских и краевых организаций. Курсанты качали своих командиров, и немало пережили тогда страха мы, совсем ещё молодые жёны.
Осенью 1937 года начались теоретические занятия с курсантами теперь уже четвёртого набора, аэроклуб из третьей категории был переведён во вторую, и тут случилась беда: в конце года начальника аэроклуба Баллода и, месяц спустя, начлёта Брагина по чьему-то навету арестовали.

Баллод Август Петрович

Родился в 1889 г. в с. Драгунском той же волости Тюкалинского уезда Омской губернии в семье ссыльного латыша-поселенца.
После церковно-приходской школы окончил курсы маслоделов и стал работать мастером. В 1915 году семья Петра Егоровича Баллода переехала в город Тюкалинск Омской губернии и Август стал работать продавцом в магазинах местных купцов Носкова, Попова, Овчинникова. В конце 1916 года был призван в армию, служил рядовым в Брянске, в 1917 г. был демобилизован по болезни. В 1918 г. – мобилизован в армию Колчака. В 1919 г. полк, в котором служил Баллод А. П., пошёл на соединение с частями Красной Армии Туркестанского фронта. Служил Баллод в конной разведке и принимал участие в боях по ликвидации остатков белогвардейцев в Средней Азии, а затем и басмачества. В 1922–23 гг. окончил в Ашхабаде пехотное военное училище и служил комендантом военного трибунала в гор. Верном (ныне Алма-Ата), а потом в воинских частях Красной Армии г. Ташкента, пограничных частях, принимал участие в окончательной ликвидации басмаческих банд в Средней Азии. Последняя должность – командир роты.
В 1926 г. был направлен на курсы усовершенствования комсостава в г. Киев.
В 1927 г. демобилизовался, приехал в Сибирь и служил в г. Тюкалинске, ст. Называевская Омской губернии, инструктором Маслопрома. Вернулся к своей самой мирной профессии, но, видимо, она его уже не прельщала, в 1928 г. переехал в г. Омск. Работал председателем окружного комитета ОСОАВИАХИМа (ДОСААФ). В 1934–35 гг. работал в Новосибирске председателем ОСОАВИАХИМа, а в 1935 г. переведён в г. Прокопьевск начальником аэроклуба.
В партию А. П. Баллод вступил в 1920 г. Из армии демобилизовался в звании капитана.
В 1958 г. А. П. Баллод был реабилитирован посмертно – через 20 лет. Действие приговора Военной коллегии от 19 июня 1938 г. в отношении его за отсутствием состава преступления 18 января 1958 г. было прекращено. На основании этого сообщения его брату было выдано свидетельство о смерти, где указано, что он умер 23 июня 1939 г., ни причина смерти, ни место захоронения не указаны. Вот и всё. А ведь Баллоду А. П. тогда был всего 41 год, в самом расцвете сил.

Всё это я узнала совершенно случайно. Как-то мне попалась в руки газета «Кузбасс» от 16.01.1985, где сообщалось о некоем Баллоде Киприяне Петровиче, работнике объединения «Азот». Я подумала: фамилия редкая, не родственник ли Августа Петровича, и отчества одинаковые... Написала туда, просила сообщить, не остался ли кто из родственников у Баллода К. П., вскоре получила письмо от племянника Баллода А. П. – Юрия Киприяновича Баллода, он-то и написал мне всё, что знает о родном дяде Баллоде А. П.

Судьба Брагина мне неизвестна, хотя я и пыталась его разыскать, но безрезультатно. Шли слухи, что он воевал на фронте и вернулся живым, здоровым, якобы приехал в Прокопьевск убедиться в том, что жена вышла замуж, с дочерью повидаться, и уехал. Всё возможно.
Жена Баллода вскоре после его ареста вышла замуж и уехала. Разумеется, я им не судья, так как отношение к жёнам «врагов народа», как их называли, было ужасное.

***
В 1938 году в аэроклуб пришёл вновь назначенный начальник, некто Стихеев, возможно, хороший человек, но сугубо штатский, так же, как и комиссар и начальник штаба, а аэроклуб всё же был организацией полувоенизированной. Вся работа, таким образом, легла на плечи начальника лётной части Соловьёва С. Д., заменившего Баллода, на командира лётного отряда, тоже совсем молодого, Работнова Н. К., заменившего Брагина, и старшего техника, недавно окончившего Ульяновскую лётную школу, Негриёва В. С., которому и вовсе-то было двадцать два года.
Работа в 1938 году была очень трудной, тем более начальник аэроклуба знал специфику работы коллектива, который ему был вверен. Я хорошо помню, как иной раз Сеня, возвращаясь вечером с полётов (одно время мы жили с Соловьёвыми в одном доме), устало понимался к себе на второй этаж, я сочувственно смотрела на него, а он молча, только чуть улыбаясь, кивал мне головой, дескать: «Устал, Мария, очень, но что поделаешь...»
Аэроклуб к этому времени уже являлся солидной базой подготовки молодых людей для поступления в военные лётные школы и в лётные школы ОСОАВИАХИМа. В то время в эти школы в основном направлялись ребята, прошедшие и успешно сдавшие пилотскую программу в аэроклубе. Аэроклубы того времени резко отличались от нынешних – спортивных: дисциплина мало отличалась от военной, никто, например, из комсостава не имел права являться на работу не по форме одетый, обращение только по должности, дисциплинарные взыскания – наряд вне очереди, домашний арест, гауптвахта. У входа всегда дежурили дневальные.
Штат аэроклуба составляет уже семьдесят пять штатных единиц, из них лётно-технического состава сорок человек – более половины. С 1937 года у аэроклуба стало два аэродрома: на Школьном посёлке – основной, на котором летом проходили полёты курсантов, и запасной, где проходили переподготовку пилоты прежних выпусков. Курсанты на Школьном частью размещались в одноэтажных домах, которые были выделены под казармы, часть в палатках; комсоставу предоставлялись комнаты, семейным – квартиры. Аэроклуб во время сборов имел свою столовую.
Набор курсантов происходит уже не стихийно, а по разнарядке по предприятиям, сохранился приказ по АК № 100 п. 6 от 3 октября 1938 года, в котором инструкторам-лётчикам давалась каждому контрольная цифра по набору курсантов.
После прохождения теоретического курса, обычно в мае, издавался приказ о выезде в лагеря для прохождения лётной практики с курсантами. К выезду в лагеря допускались только курсанты, успешно сдавшие зачёт по теории и выдержавшие полёт в зону. Начало лагерных сборов, как правило, назначалось на первое июня: в приказе указывался распорядок дня на лагерный период. Выезжал на сборы лётно-технический и командно-политический состав: комиссар и политруки; старшины и помполиты лётных групп назначались приказом начальника аэроклуба из числа лучших курсантов. Курсантов в 1938 году выехало в лагеря 126 человек. Трудно сказать, все ли они были представлены к сдаче экзаменов комиссии НКО, но отбор ещё до лагерей проходил очень тщательный, и отчислений во время лагерных сборов почти не бывало.
Кроме курсантов набора 1937 года пилотскую программу в 1938 году закончили тридцать девять авиатехников и мотористов. Была укомплектована группа инструкторов-общественников в составе шестнадцати человек и группа авиатехников. Инструкторы-общественники, надо заметить, работали после первого же выпуска.
В октябре того же года закончили учебно-теоретическую и практическую подготовку курсанты парашютного десантного отряда в составе тридцати четырёх человек и одного инструктора парашютного спорта второй категории Индыкова Ф. И. Для подготовки этих парашютистов-десантников были прикомандированы из сталинского (ныне новокузнецкого) аэроклуба: командир отряда Раев В. И. и инструктор Моликин В. А. Подготовка парашютистов, надо полагать, была произведена по спецзаданию, т. е. Прокопьевский аэроклуб готовил только пилотов.
Аэроклуб любила не только молодёжь, но и всё население города. Парад курсантов в синих комбинезонах и лётных шлемах, во главе с комсоставом аэроклуба в полной парадной форме во время праздников всегда восхищал и радовал всех. Аэроклуб это знал и всегда готовился очень тщательно, особенно к 18 августа – Дню Воздушного Флота. В этот день проводился воздушный парад, во время которого выполнялись фигуры высшего пилотажа, парашютные прыжки с самолёта, полёты на планерах, техники объясняли материальную часть самолёта и мотора всем желающим, и т. д.
Разбивались палатки торгующих организаций, устраивались игры. Одним словом, День Воздушного Флота всегда превращался в грандиозный праздник всего Прокопьевска. И, что удивительно, в этот день обычно стояла великолепная, ясная, тёплая погода.
Но, как бы аэроклуб хорошо ни работал, он нуждался в квалифицированном руководстве, и это хорошо понимали в области и Москве, и в начале октября 1938 г. была получена телеграмма начальника авиации области Рыженкова, и по устному распоряжению того же Рыженкова и председателя облсовета ОСОАВИАХИМа Жарова с 13 октября из системы аэроклуба были уволены начальник аэроклуба Стихеев, комиссар Воронин и вр. и. д. начальника штаба Богомазов (приказ по АК № 102, пп. 1 и 2 от 13 октября 1938 года). Причина, конечно, была одна: ни Стихеев, ни Воронин, ни Богомазов к авиации не имели никакого отношения, а в декабре прибыл новый начальник АК некто Воробьёв Ф., который, кстати, в авиации был столько же сведущ, сколько и предыдущий начальник, и только в середине 1939 года прибыл наконец начальник аэроклуба, соответствующий своему назначению, – лейтенант Логинов Герман Александрович, я его хорошо помню. Это был энергичный человек, отличный лётчик, хотя и ещё молодой – лет тридцать с небольшим. В это время Соловьёв С. Д., как я уже писала, был мобилизован в армию, начлётом был назначен Работнов Н. К., командиром отряда – один из лучших лётчиков аэроклуба, 24-летний командир звена Савченко В. И. На должность комиссара был направлен горкомом партии комиссар отдела боевой подготовки ОСОАВИАХИМа г. Прокопьевска, член партии с 1919 года Лаздин Альфред Карлович.
Судя по числу выехавших в лагеря, в 1939 году было выпущено около двухсот пилотов.
Наступил 1940 год. Сразу, в начале года, была набрана группа – 25 человек для обучения их по программе авиатехников и созданы из ранее окончивших пилотскую программу две инструкторские группы. Обучали эти три группы инструкторы-лётчики Негриёв В. С. и Бабарыкин С. Н. (приказ № 3, п. 1 от 04.01.1940), самолёты обслуживали техники Ефимов И. Е., Тютюнников П. М., Шилдов Г. А. Закончив обучение в этих группах и сдав зачёты, курсанты соответственно получили права инструктора, техника. Многие из них стали инструкторами и техниками – общественниками.
В лагеря в 1940 году выехало 169 человек курсантов первичного обучения (приказ № 52). Работа в аэроклубе шла хорошо, спокойно, но в октябре, когда из аэроклуба ушло в армию одновременно одиннадцать ребят постоянного состава, на которых был издан специальный приказ (№ 114 от 18.10.1940), что-то заставило всех задуматься: содержание приказа радовало, но в то же время и настораживало. Пункт первый:

«Сего числа из аэроклуба уходят в Красную Армию следующие товарищи: пом. нач. аэроклуба Воробьёв; инструктора Салин Н., Гусев, Захаров, Бодрецов, Караваев, Гришечкин; авиамоторист Царегородцев, мехпом Пехтерев, нач. техкурса Корнев, авиатехник Жеребцов.
В честь отправки всех отбывающих в Красную Армию награждаю личными подарками».

Пункт второй:

«Командование аэроклуба уверено, что все вы будете служить примером высокой дисциплинированности и без конца преданы делу Ленина – Сталина, высокое звание воина Красной Армии с честью оправдаете. Если придётся быть в бою – не пощадите своей жизни за дело партии Ленина – Сталина.

Начальник аэроклуба
Логинов»

Незаметно подходил новый, 1941-й, год. В аэроклубе его встречали шумно и весело: пели песни, танцевали, плясали – места много, специально для встречи Нового года освободили моторный класс, накрыли столики, организовали хороший буфет, шампанское, как говорится, лилось рекой. Разошлись уже поздно. Мы вышли вчетвером: Дима Зачиняев с женой Любой и мы с мужем. Было ветрено, и Дима с Васей всю дорогу посмеивались над нами, потому что полы их шинелей никак не давали нам с Любой идти, били по ногам, и мы в них всё время путались, тогда шинели ещё носили длинные. Смеялись и мы. Мне всегда казалось, что счастливее нас с Васей нет никого на всей Земле и не будет конца нашему счастью, хотя иногда какая-то непонятная тревога закрадывалась в душу: «Сколько же, – думала я, – может продолжаться такое счастье?» Всё же есть, наверное, какое-то предчувствие перед большой бедой. Через полгода началась война. Не сбылись хорошие пожелания командования аэроклуба, которые оно сделало всем нам в ту новогоднюю ночь, когда последний раз, хотя никто об этом не знал, собрались аэроклубовцы вместе.
Ещё в декабре 1940 года аэроклуб из второй категории был переведён опять в третью, штат на 1941 год сокращён до 56 человек против 96 в 1940-м, звеньев вместо трёх стало два, инструкторов-лётчиков вместо пятнадцати – одиннадцать, но оклады им с 500 увеличили до 625 рублей и выплата процентных надбавок за выслугу лет лётному составу с 1 января 1941 года производится по общевойсковой шкале (приказ по АК № 21, пп. 1 и 2 от 19.02.1941).
Весной 1941 г. в лагеря выехало 135 курсантов первичного обучения, лётный состав пока выезжал в лагеря утром на машине, а вечером возвращались, но 22 июня был издан приказ № 61, п. 1 о выезде лётного состава, и 23 июня все инструкторы-лётчики выехали в расположение лагеря.
Шли ещё учебные полёты с основным набором, а аэроклуб уже получил спецзадание на дополнительный набор курсантов с отрывом от производства, и 4 августа выехали в лагеря 114 курсантов этого набора.
Параллельно с практическими занятиями со всей основной лётной группой начали заниматься по теории с курсантами дополнительного набора техник Кулиш Н., командир звена Стабровский А. А. и инструкторы-лётчики Шилдов Г. и Негриёв В. (приказ № 70, п. 1 от 01.08.1941), а когда с дополнительным набором занятия были закончены, было создано два звена для прохождения полётов с двенадцатью лётными группами по 8 курсантов в каждой, за командирами звеньев Сущенко А. П. и Стабровским А. А. закреплены были группы по 9 человек, хотя до этого к командирам звеньев, как правило, лётные группы не закреплялись.
С этим набором хватили лиха через край и лётчики, и техники. Да и курсантам пришлось несладко. Надо было торопиться – рассветает поздно, темнеет рано, погода по-осеннему холодная, из лагерей пришлось вернуться на квартиры, на аэродром и обратно возвращаться на открытых машинах, спали по 4–5 часов в сутки, валились с ног в полном смысле этого слова. Особенно тяжело было эвакуированным из какого-то аэроклуба: не то Могилёва, не то Мытищ. Мальчишки, оторванные от дома, ни своих, ни знакомых, питание неважное, одежда лёгкая, к сибирским морозам не привыкли... Война!
Параллельно два выпуска осенью 1941 г. сделали: командиры звеньев Сущенко А. П. и Стабровский А. А.; инструкторы Сергеев К. С., Медведев И. П., Тютюнников П. М., Толстова М. И., Иванов В. М., Ленц Д. И., Воронов И. С., Негриёв В. С., Коновалов В. Д. Это было на пределе их сил.
Выпуск основного набора состоялся вовремя (приказ № 77 от 25.08.1941).

«Работу комиссии НКО по приёму зачётов и сдаче курсантов с 19.08 с. г. считать законченной.
Принято курсантов основного набора и записано кандидатами в школу ВВС У2А согласно контрольному заданию на 100 % с хорошими и отличными показателями.
2. <...> первое место по аэроклубу в соцсоревновании заняло второе звено (ком. звена Стабровский, техник Абрахов).
3. По всем показателям соцсоревнования первое место по АК между лётными группами заняла лётная группа ин-ра Негриёва В. С., авиатехник Дорогой С. Т.
Лётная группа в количестве 13 человек сдана полностью комиссии с нижеследующими показателями:

а) по теоретической подготовке
на отлично – 61.0 %
на хорошо – 39.0 %

б) по лётной практике
на отлично – 92.3 %
на хорошо – 7.7 %

в) средняя вывозная на одного
курсанта – 8 час. 46 мин.
<...>
8. Инструктору-лётчику т. Негриёву и авиатехнику т. Дорогому за личную дисциплинированность и занятие первого места по показателям соцсоревнования между лётными группами и отряду АК вручить переходящий Красный вымпел аэроклуба, занести на Доску почёта и объявляю благодарность.
<...>
18. Ранее изданный мной приказ о занесении на Доску почёта с сего числа отменяю.

Начальник АК
Логинов»

Именами Негриёва и Дорогого Почётная Доска АК была закрыта.
Приятно было, конечно, что все выпускники аэроклуба приняты комиссией НКО с оценкой «хорошо» и «отлично», но всё же у всех как-то тяжело стало на душе. Это был последний основной выпуск. Судьба аэроклуба была предрешена. В октябре был мобилизован на фронт начальник аэроклуба Логинов Г. А. Дела от него принял вновь прибывший на его место Минеев.
Итак, набор курсантов-пилотов в 1941 году произведён не был. В это время в гор. Ленинске-Кузнецком формировался полк ночных бомбардировщиков, куда, выпустив курсантов спецнабора, добровольно поехали одиннадцать инструкторов-лётчиков и техников. Более подробно о них я ещё расскажу.
19 марта 1942 года были выпущены последние курсанты спецнабора и эвакуированные из Московской области, которые по тем или иным причинам не успели пройти программу. (Письмо Центрального комитета ДОСААФ № 18/1559 от 25 сентября 1941 г.)
Наступил ликвидационный период, и 9 августа 1942 года согласно письму главного архивного управления при Совете Министров СССР от 13 октября 1941 г. № 1576 Прокопьевский аэроклуб прекратил своё существование. Привожу выписку из приёмо-сдаточного акта, датированного 9 августа 1942 года.

«Мы, нижеподписавшаяся комиссия из ВВС СибВО капитан Безбородов с одной стороны и начальник Прокопьевского аэроклуба ст. лейтенант Минеев с другой стороны, сего числа произвели передачу ценностей и лётного состава из Прокопьевского аэроклуба школе № 31 НВАШ, согласно приказу Центрального Совета ОСОАВИАХИМа от 28 июля 1942 г. № 0-40 и директивы ВВС СибВО от 1 августа 1942 г. за № 2/01859».

Весь личный состав аэроклуба, не подлежащий переводу в Новосибирскую военную лётную школу № 31, и всё оставшееся имущество были переданы городскому совету ОСОАВИАХИМа, который некоторое время использовал аэроклуб как базу подготовки допризывников в армию.

***
А теперь ещё о некоторых выпускниках и их командирах.

Логинов Герман Александрович –
начальник аэроклуба с середины 1939 г. по октябрь 1941 г.

Логинов Г. А. был смелый, решительный человек и, по отзывам инструкторов, отличный лётчик. Сохранилась любительская фотография: на старте на низеньком стульчике сидит лётчик в комбинезоне, в шлеме и наблюдает за полётами. Лицо строгое, кажется, какие-то тяжёлые думы его обуревают. Когда я на неё смотрю, мне всегда вспоминаются слова, которые мне на одной из традиционных встреч сказал один выпускник 1941 года: «Я никогда не забуду слова Логинова, которые он нам однажды перед строем на аэродроме сказал: "Мы вас готовим для войны"». Так оно и было.
Как-то мне сказали, что Логинов, будучи на войне, перешёл к немцам. Это меня поразило. Я не поверила и решила во что бы то ни стало узнать его судьбу. В 1977 году обратилась в Министерство Обороны СССР через трижды Героя Советского Союза Покрышкина с просьбой сообщить, что известно о Логинове. Мне ответили, что «заместитель командира эскадрильи 998-го полка, старший лейтенант Логинов Герман Александрович, пропал без вести 13 марта 1943 года». Что может быть более несправедливым, чем «пропал без вести», – их не должно быть, это, пожалуй, самая жестокая несправедливость в сообщениях о судьбе участников какой бы то ни было войны. А между тем их сотни и сотни тысяч, а возможно, и того больше.

Лаздин Альфред Карлович –
комиссар

Три года он наравне с начальником аэроклуба нёс ответственность за идейное воспитание и личного состава, и курсантов, руководил работой, которая требует огромной выдержки, такта, что особенно важно в коллективе, где люди молодые, смелые, горячие, но Лаздин со своими помполитами, политруками всегда находил верный подход. Особенно трудно стало, когда началась война: часть лётно-технического состава сразу была мобилизована на фронт, срок обучения курсантов был сокращён, так как надо было выпустить ещё спецнабор, инструктора и техники уставали страшно, но Альфред Карлович всегда умел своим спокойным, рассудительным характером разрядить напряжённую обстановку. Это был человек с большим жизненным опытом.

Несколько слов из беседы корреспондента одной из рижских газет с А. К. Лаздиным в 1977 году:

«23 ноября мне исполнится 75 лет. Родился я в семье рабочих, в Риге. Отец участвовал в революции 1905 года, и наша семья вынуждена была из-за преследования выехать в Сибирь. Но и там разыскали отца, где его осудили на 4 года, позже отца выслали в Томск, где мы с матерью находились.
В 1918 году вступил в комсомол, участвовал в подавлении офицерских и кулацких мятежей. Вместе с отцом воевал с бандами Колчака, участвовал в освобождении городов Томска, Тайги, Анжеро-Судженска и других».

В 1941 году Лаздин ушёл на фронт, и повёл наш комиссар таких же мальчишек, каких воспитывал в аэроклубе, каким сам шёл в гражданскую, по трудным дорогам войны.
Сначала был назначен комиссаром артдивизиона 940-го стр. полка 370-й стр. дивизии – воевал под Москвой, на Северо-Западном фронте, потом был Сталинград. В 1944 году, поправившись после контузии и ранения, был направлен в 308-ю Латышскую стрелковую дивизию. Воевал в Курляндии, участвовал в освобождении городов Ауце, Дебеле и др. И опять ранение. Разговор с корреспондентом, о котором я упомянула, происходил накануне 50-летия со дня вступления А. К. Лаздина в партию, и вот что он сказал в заключение:

«В первую очередь я благодарен своему отцу за то, что он воспитал меня в духе патриотизма к советской власти. Он завещал мне бескорыстно и честно служить Родине, любить её...»

Завещание отца Альфред Карлович выполнил честно.
Несколько строк из письма Лаздина А. К.:

«В Прокопьевске я работал в системе ОСОАВИАХИМа начальником отдела боевой подготовки, где готовил оборонные кадры, и когда назначили комиссаром аэроклуба, я уделял большое внимание подготовке лётных кадров».

В том, что много лётчиков Прокопьевска и Киселёвска смело воевали на фронте Отечественной войны, есть и доля заслуги комиссара.
За участие в боях с фашизмом он награждён орденами Красного Знамени, Красной Звезды, многими медалями, в том числе медалью «За отвагу» и медалью «За оборону Сталинграда».
После войны Альфред Карлович поселился в городе своего детства – Риге. Он инвалид Отечественной войны (потерял глаз), персональный пенсионер, но в 1977 году продолжал ещё работать: работал на электромеханическом заводе, вёл общественную работу – являлся зам. председателя общества дружбы и культурной связи завода с зарубежными странами.
Хочется закончить свой рассказ о комиссаре его же словами: «На войне я отдал всё, что было в моих силах».

Послесловие

10 ноября 1985 года в газете «Голос Риги» (вечерняя газета) № 257 был помещён некролог по случаю смерти Лаздина А. К.

«А. К. Лаздин

4 ноября скончался участник гражданской и Великой Отечественной войн, персональный пенсионер, член КПСС с 1929 года Альфред Карлович Лаздин.
А. К. Лаздин родился в 1903 году в городе Риге. Свою трудовую деятельность начал в крестьянском хозяйстве в 1923 году.
С 1925 по 1928 год служил в рядах Красной Армии.
В 1928–1941 годах находился на хозяйственной и партийной работе в г. Прокопьевске Кемеровской области.
С 1941 по 1943 год воевал на Северо-Западном фронте в должности заместителя командира дивизиона по политчасти. В 1943–1944 годах находился на излечении после ранения и работал заместителем начальника шахты в городе Прокопьевске Кемеровской области. С 1944 по 1945 год воевал на 2-м Прибалтийском фронте в должности заместителя командира дивизиона.
С 1946 по 1960 год А. К. Лаздин работал на руководящих должностях в народном хозяйстве. С 1960 по 1971 год был помощником председателя Латвийского общества дружбы и культурной связи с зарубежными странами. В 1971–1980 годах работал на Рижском электромеханическом заводе.
За заслуги перед Родиной А. К. Лаздин награждён орденами Красного Знамени и Красной Звезды, медалями. Ему вручён знак "50 лет пребывания в КПСС".
Ушёл из жизни верный сын Родины и Коммунистической партии.
Светлая память об Альфреде Карловиче Лаздине навсегда сохранится в наших сердцах.

Группа товарищей»

Николаев Серёжа

Рано лишился отца, воспитывала его мать – Клавдия Васильевна, учился он в прокопьевской школе № 11, после школы пошёл работать слесарем, в это же время начал занятия в аэроклубе, окончил его, в 1939 году по направлению аэроклуба уехал учиться в Могилёвскую лётную школу, окончил её как раз к началу войны. Получив небольшой отпуск перед вылетом на фронт, приехал к матери повидаться. «Женился бы ты, Серёжа», – сказала она ему тогда. Он посмотрел на мать, чуть улыбаясь, а потом, посерьёзнев, ответил: «Вот разобьём Гитлера, мама, тогда и жениться будем». Служил и воевал Серёжа в 237-м авиаполку НКО. Жениться ему не пришлось – 2 сентября 1941 года он вылетел на боевое задание и не вернулся (извещение № 162 от 29 ноября 1941 года). Опять без вести пропавший.

Иванов Павел Яковлевич

Родной брат того самого Иванова Ивана Яковлевича, которому жизнь вместе с его командиром спасла ракетница.
В 1938 году был призван в армию, после окончания аэроклуба, откуда получил направление в только что открывшуюся Новосибирскую военную лётную школу. В 1940 году окончил её, получив звание мл. лейтенанта. Исполнилось его желание: аэроклуб, лётная школа, и вот он военный лётчик. Направление Павел Яковлевич получил в 214-й авиаполк, который базировался в гор. Иваново. Летал Павел на ТБ (тяжёлый бомбардировщик).
Вскоре к нему приехала жена Шура с их первенцем. Бо́льшего счастья и желать не надо было, но прошло несколько месяцев – и опять разлука. Шура вернулась с малышом в Прокопьевск. Война.
Приходили телеграммы из Москвы, Воронежа, Киева, а в сентябре 1941 года тревожное письмо, писал его Павел, видимо, накануне трудного боевого задания, потому что были там такие слова: «...береги сына». И всё. На базу он не вернулся. И, сколько Шура ни искала, Павла она не нашла. Молодая вдова погибшего лётчика окончила курсы медсестёр и пошла работать в госпиталь, а когда в 1943 году фронт продвигался всё дальше на запад, госпиталь Раводина, в котором работала Шура, был эвакуирован ближе к боевым действиям. Тая надежду, что вдруг где-нибудь встретится муж, она решила ехать с госпиталем. Сына взяла с собой. Прибыли они в Ржев, когда город весь стоял в развалинах, разместились сёстры в доме, где окна все были выбиты, забили их и только в одно окно вставили найденный осколок стекла – вот и весь дневной свет в квартире. Ходить по городу разрешалось только там, где стоял знак «Разминировано». Но вот однажды недалеко от госпиталя, где играли дети медперсонала, вдруг раздался оглушительный взрыв, а когда прибежали люди, увидели бездыханное тело Серёжки, Леночка была ещё жива – ей оторвало ноги. Чем измерить горе матери, которая сидела у госпитальной койки её ещё совсем маленькой девочки и умоляла про себя: «Леночка, доченька, пожалуйста, не умри». Девочка умерла.
Шурин сын – Генка лежал весь в крови, ему оторвало ногу ниже колена. Нужно было делать немедленно переливание крови непосредственно от донора, и тогда не задумываясь пошёл участник боёв ещё на Халхин-Голе Пётр Григорьевич Щерба, который был начальником эшелона, когда из Прокопьевска эвакуировался госпиталь в Ржев. Жизнь мальчика была спасена. Так в отделении, где работала Шура, появился ещё один тяжелораненый – прокопьевский мальчик, её сынок.
Шло время. Генка выздоравливал, стал любимцем в госпитале, сделали ему костыли, потом протез, потом, как и все мальчишки и девчонки, пошёл в школу, катался на лыжах, на коньках, летом участвовал в велогонках, брал даже призы. Через несколько лет Шура с сыном вернулась в родной город – Прокопьевск. Окончил Гена школу. Томский университет. Жизнь Павла Яковлевича продолжается в инженере Геннадии Павловиче. Ну а Петра Григорьевича он давно называет отцом.
Когда Шура, безудержно рыдая, рассказывала мне эту тяжёлую историю, у неё с мужем в Красном Городе, куда они потом переехали, гостил внук – Иванов Павел – второй, радуясь широким сибирским просторам, шуму ветра, пению птиц, яркому солнцу, чистому небу, не ведая пока, какой ценой заплачено за всё это, за счастливое его детство.

Продолжение следует...

Работнов Николай Константинович

Колю я знала хорошо, он бывал с женой у нас, и мы бывали у них. Работнов был отличный лётчик, требовательный командир, очень спокойный человек.
Прибыл Работнов в аэроклуб в 1935 г. и был назначен командиром звена, с 27 декабря 1937 года – командир отряда, а ровно через год, когда Соловьёва С. Д. мобилизовали в армию, его назначили начальником лётной части (приказ № 128 от 27.12.1938). В 1941 году, когда началась война, Работнов в аэроклубе уже не работал, он ещё в 1940 году был переведён в Томский аэроклуб, и всё же хочется, чтобы память о нём не померкла. Он для аэроклуба, как и Баллод, Соловьёв и др., сделал очень многое.
О его судьбе долго ничего не было известно. В 1975 году мне удалось найти человека, который с Работновым ушёл на фронт, воевал с ним. Это заместитель командира эскадрильи, в которой летал на фронте Работнов, – Сидоров Афанасий Николаевич, бывший военный лётчик, инвалид Отечественной войны второй группы, жил он в Томске.
Газета «Молодой ленинец», орган Томского областного комитета ВЛКСМ, от 9 мая 1965 года № 56 напечатала статью Г. Алексеева «Огненные строки», в ней приведены записи из лётной книжки заместителя командира эскадрильи ночных бомбардировщиков А. Н. Сидорова за 1942 год.

«22–23 февраля. Разведывательный полёт в район станции Молвожины.

Комментарии.
Сидорова вызвали в штаб. Тут его ждали командир полка и какой-то бородатый человек в полушубке. Оказалось, что это командир одного партизанского отряда. Он принёс сообщение о том, что в районе станции Молвожины скопилось большое количество немецких танков. Армия Гудериана готовилась к удару в направлении Москвы.
– Полетишь в разведку, – сказал командир полка, – а если найдёшь танки, бомби.
Сидоров вылетел в паре с лётчиком Работновым. Линию фронта прошли на высоте 1500 метров. Потом снизились. Долго кружили над станцией, немцы не выдержали – начали обстреливать самолёт из зениток. Тогда Работнов бросил осветительную бомбу. Сидоров понял: друг, отвлекая огонь зениток на себя, даёт ему возможность обнаруживать танки. И действительно, сделав крутой вираж, Сидоров заметил на снегу коробки "Тигров". Бомбы разорвались в самой гуще машин».

Вот такой был Коля Работнов. Будучи начлётом нашего аэроклуба, он всё хорошее, что в нём было, старался привить всем, кем руководил, кого учил. Колю в коллективе любили, любили его и мы, жёны комсостава. Как-то раз в день командирской учёбы, который проходил по четвергам, он решил меня покатать – я на самолёте никогда не летала. Это было летом в лагерях, кажется, в 1938 году. Когда мы поднялись, я почему-то всё время держалась за борт кабины и, задрав голову, смотрела в небо, оно было без единого облачка, светлое, голубое – красивое, и ничто мне не мешало им любоваться. Коля это увидел в зеркале, внимательно наблюдая за мной, говорить было бесполезно, всё равно из-за шума мотора я бы ничего не услышала, и сделал мне знак рукой, чтобы я смотрела вниз. Каким же там мне всё показалось забавным: дома маленькие, стадо коров, которое паслось на зелёном лугу, казалось игрушечным, люди – маленькими сказочными человечками. Я смотрела во все глаза и улыбалась. Не заметив страха на моём лице, а лишь любопытство, поднял большой палец – молодец, мол. Когда тебе чуть больше двадцати – ничего не страшно, хотя и сейчас самолёт переношу великолепно.

Ещё из газеты «Молодой ленинец»:

«26–27 февраля. Полёт на бомбардировку танков в районе станции Молвожины.

Комментарии.
Снова вылетели в паре с Работновым.
Подошли к цели, сбросили бомбы. Внизу вспыхнуло огромное пламя. Столб огня поднялся на десятки метров и осветил всё далеко вокруг. Видимо, бомбы попали в склад горючего. Это был хороший ориентир для наших лётчиков. За ночь возле станции бомбардировщики уничтожили более ста танков».

До самого конца летал Работнов в этом огромном небе войны, долетел до Германии, салютовал в День Победы, собрался домой и... погиб. Погиб, когда уже ничто, казалось, не должно было омрачить радость людей, когда и ему, Коле, отвоевавшему мир, всё вокруг должно было улыбаться и радоваться. Но в Германии наши воины погибали ещё и после Победы.
Когда я запросила Министерство обороны, где похоронен Работнов Н. К., мне сообщили, что лейтенант Работнов Николай Константинович пропал без вести 25.02.1942 (Главное управление кадров Министерства обороны СССР, № 173/4/К – 119125 от 31 мая 1982 г.). Это ошибка. Савченко В. И. мне писал, что брат жены Коли, в то время генерал-майор авиации, ездил его хоронить. Да и запись Сидорова А. Н. говорит о том, что 26–27 февраля 1942 г. он с Работновым летал на бомбёжку.
На войне бывало всякое.

Поздняков Иван Сергеевич

Семья Поздняковых была большая: четыре сына и две дочери. Отец, Сергей Никитович, работал шорником. Тогда очень нужная и почётная профессия: основным транспортом в нашем городе были лошади. Матери – Александре Михайловне – работы хватало по дому. Старшие два сына, Миша и Ваня, учились в одном классе, сидели за одной партой. Ваня, учась ещё в школе, поступил в аэроклуб, перед войной его окончил. В апреле 41-го Мишу призвали в армию и направили в Черкассы Киевской области в полковую школу. 14 июня прислал письмо, что идут в поход... Больше от него ничего не было.
Ваню призвали в армию в сентябре 1941 года и сразу направили в Иркутскую военную школу авиатехников. Через год её окончил, а 5 сентября уже писал с дороги:

«05.10.1942
...продолжаю ехать всё ближе к фронту, едем на юг через Казань, Пензу, Саратов, Сталинград. Сейчас остановились в поле недалеко от Саратова. Едем с полным вооружением. Едем хорошо, весело, сыто. Курево есть... В дороге с нами едет кухня, так что кормят нас три раза горячей пищей. Итак, еду и почти уже приехал на фронт связистом – телефонистом и радистом, то есть моё дело обеспечить связь артдивизиона... Едем, очевидно, на сталинградское направление».

Трудно сказать, почему Ваня после окончания школы авиалётчиков попал связистом в артдивизион. Но на войне как на войне – всё бывает. Ваня писал хорошие, бодрые письма, к счастью, они сохранились, хотя порядком поистёрлись. Вот они, свидетели тех лет.

«23.10.1942
...Я нахожусь под Сталинградом, в деревне Солодный. 25-го вступаем в бой <...> Мои товарищи уже дерутся».

(Написано на маленьком клочке бумаги, простым карандашом, наспех.)

«17.11.1942
Нахожусь на фронте. От передовой 800–1000 метров. Вести бой не приходится, а в бою бывать всё время приходится.
Живу я пока хорошо, живём в землянке-блиндаже, где тепло и дымно, как в бане. Все лёгкие прокоптили. Ко всему уже привыкли. Если долго стоим на одном месте и связь не рвётся, то мы дежурим по очереди. Вот почему я вам пишу письмо чернилами и не торопясь, но если связь рвётся, то только успевай её исправлять.
Ну, отец дорогой, и мне пришлось побывать на фронте, адскую жизнь испытать. Но ничего. Одели нас хорошо. Тепло – дома так не одевался. А фрицы уже поморозились».

«07.02.1943
На фронте своё задание мы выполнили. Группировка немецких войск под Сталинградом уничтожена. Сталинград наш...»

«21.02.1943
Нахожусь в настоящее время в освобождённом Сталинграде. <...> Сейчас мы как бы на отдыхе. Город начинает оживать: ходят поезда, открыты школы, ларьки. Послезавтра, то есть 23 февраля, праздник – 25-я годовщина Красной Армии. Свой праздник мы празднуем новыми победами, которые отмечены благодарностью товарища Сталина. Я получил медаль "За отвагу", затем мы получим все "За оборону Сталинграда". Да, не всякий получает эту медаль. За неё, за Сталинград нам пришлось здорово драться. Теперь наша задача – разгромить окончательно немецко-фашистские войска и выгнать из пределов нашей Родины».

«16.04.1943
Остановка наша временная, движемся сами знаете куда. Попали на квартиру к хорошим хозяевам. Живём как дома. Подмогнули ему немного в огороде, напилили дрова, так он нас закормил...
Эх и поработали мы с наслаждением. Сейчас бы дома работнул, да ничего не поделаешь. Живём, не унываем, гвардейцы не пропадут. С нами гармошка – песни, пляски. Как заедешь в деревню, всю деревню соберёшь. Гармонистов у нас хватает. Но больше достаётся нам».

«11.05.1943
Стоим мы в обороне. Всё хорошо, но одним плохо – одолела скука, ничего не делаем – ждём... На передовой – там веселее. Там не думаешь о себе. Там некогда... Но ничего, всё переживём, лишь бы жизни хватило...
Эх, что повидал я за это время на фронте! Если останусь живой да приеду домой, если рассказывать, то молодые заслушаются, а старые, слабые сердцем, слезами зальются.
Фрицам теперь скоро капут. Нет зверю места, нет ему ни мира, ни пощады. Мы не забудем слёзы матерей, слёзы детей, истерзанных женщин, миллионы раздавленных танками. Нет, не смириться нам с ними. Кто смирится, тот предатель».

Я где-то читала, что из ребят 1922-го, 23-го, 24-го годов рождения с войны вернулось из каждых ста только трое. Ваня родился в 1923-м... Бережно хранит его письма родная сестра. Ведь это единственное, что осталось от Вани.

Пропавшие без вести часто находились, и сейчас ещё иногда находятся, но не всегда живыми.

Зубарев Павел Ефимович

В апреле 1969 года недалеко от Старой Руссы были обнаружены останки двух лётчиков, один из которых оказался нашим земляком. Это был Зубарев Павел Ефимович. Наша местная газета «Шахтёрская правда» сразу обратилась к читателям с просьбой сообщить, если кому что-либо известно о нём. Нашлись две его двоюродные сестры и один из школьных товарищей, которые вскоре с секретарём Горкома ВЛКСМ М. Петровой выехали на похороны.
В нашем краеведческом музее экспонируются некоторые вещи Зубарева Павла, которые привезли участники похорон: полотенце, значок парашютиста, фотография комсомольского билета Павла за № 11380275, с указанием года вступления в комсомол – 1939, выписан билет 15 июня 1940 года. Фотография Павла на билете и название организации, выдавшей ему билет, от времени совершенно стёрлись. Фотографию его для музея взяли у родных и тоже поместили на стенде в музее. Экспонируются и некоторые части самолёта и подшипники от самолёта, на котором погиб Зубарев, парашют.
Жил Павел до войны в Прокопьевске с родителями: отцом Зубаревым Ефимом Михайловичем и матерью Степанидой Григорьевной, которых в 1969 году уже не было в живых. Учился он в школе № 4, после окончания седьмого класса поступил в горный техникум, окончил ли он его – неизвестно. По словам родственников, работал до призыва в армию электрослесарем на ЗОЛХе (ныне завод ПЗША – Прокопьевский завод шахтной автоматики) и одновременно учился в аэроклубе, в армию его призвали в январе 1942 года.
Мне всё же хотелось более подробно узнать о Зубареве. Фотографии при нём, по которой можно бы установить его личность, не было, документа, что он был призван именно нашим военкоматом, – тоже нет, а Зубаревых Павлов Ефимовичей, хотя бы и одного года рождения, среди миллионов фронтовиков могло быть и несколько.
Я начала с книг приказов по Прокопьевскому аэроклубу.

Из приказа № 52 от 10 мая 1941 года

«В целях лучшей организации и руководства в проведении лётной практики с курсантами – пилотами набора 1940–1941 года весь лётный состав и курсантов с сего числа разбиваю по экипажам и лётным группам:

1-е звено: ком. звена Коновалов
техник звена Кулиш
старшина и помполит Мамаев

6-я лётная группа, самолёт № 20
Инструктор Толстова М. И.
Техник Шилдов Г. А.
Старшина Красов В.
Помполит Шехурдинов»

Дальше идёт пофамильный список курсантов шестой лётной группы первого звена.

«8. Зубарев П. Е.

Начальник АК
Г. Логинов»

Горвоенком гор. Старой Руссы выслал мне адрес родного брата Зубарева П. Е. Алексея Ефимовича, который мне прислал фотографии с места, где был обнаружен самолёт с останками Шевченко Анатолия и Зубарева Павла и две вырезки из газеты «Старорусская правда». Алексей Ефимович тоже присутствовал при захоронении останков, он живёт в Риге.
Полностью привожу текст статей.

Апрель 1969 года

«И ещё раз эхо войны

Это был какой-то торфяник – болото, каких много в Старорусском районе, около села Залучья. Экскаваторщик машинно-мелиоративной станции В. Д. Китаев начал вести траншею очередного участка на болоте. Недалеко от главной магистральной канавы его внимание привлекла большая воронка, заполненная водой. Рядом с воронкой и должна была пройти траншея. "Надо бы воду в траншею спустить", – подумал В. Д. Китаев. Ковш медленно опустился на перемычку, отделявшую воронку от только что выкопанной канавы, и вдруг зубья ковша скребнули по металлу.
Стоп! Мины? Снаряды? Ковш замер, едва войдя в торф. Подойдя, В. Д. Китаев увидел часть крыла самолёта, крупнокалиберный пулемёт. Остальная часть самолёта была в воде. Никогда, пожалуй, так осторожно не входил ковш экскаватора в торф. Затем медленно начал подниматься из воды. Показалась часть самолётной обшивки, и затем... на броневых плитах кабины мелиоратор увидел останки двух лётчиков.
Под комбинезоном в карманах гимнастёрки были обнаружены документы. У лётчика, который вёл самолёт, в маленьком кожаном портмоне лежал комсомольский билет, удостоверение личности, книжка парашютиста, обрывок небольшой книжки, по форме напоминающей "Блокнот агитатора" военных лет. В комсомольском билете № 14938613 было записано, что Шевченко-Швец Анатолий Андреевич 1922 года рождения вступил в комсомол в ноябре 1942 года и билет ему выдан политотделом 266-й штурмовой авиадивизии.
Откуда он родом?
Почтовая квитанция, хранящаяся в документах, указывала, что Анатолий Шевченко-Швец получил посылку, которая была отправлена из Киева в Омск в марте 1941 года. Там же хранилась справка, выданная, очевидно, отцу лётчика, Андрею Максимовичу Шевченко-Швец в том, что он уроженец села Селиванюк Грибенковского района Киевской области, из семьи бедняка.
У второго пилота, вернее, стрелка-радиста, также хранился комсомольский билет № 11380275, выданный 15 июня 1940 года на имя Зубарева Павла Ефимовича, 1922 года рождения. Наименование организации, выдавшей билет, неразборчиво. Но в других документах называется Кемерово. Является ли этот город родиной или местом работы Павла Зубарева до армии, пока неизвестно.
Когда же погибли лётчики?
При повторном осмотре в кармане комбинезона Шевченко-Швеца обнаружен экземпляр "Правды" от 6 февраля 1943 г. № 37 (9173). Последний раз членские комсомольские взносы Анатолий заплатил в декабре 1942 года.
Очевидно, в феврале 1943 года бой для лётчиков-комсомольцев был последним.
Специалисты определили по обломкам – радиатору самолёт типа Ил-2. Экипаж в период гибели состоял из двух человек. Они сидели спиной друг к другу, не давая врагу подойти в воздушном бою ни с "винта", ни с "хвоста". Анатолий Шевченко-Швец и Павел Зубарев остались на боевых местах, когда болотная трясина при падении самолёта сомкнулась над ними. Подробности их гибели пока неизвестны. Время и документы архивов, очевидно, помогут восстановить подвиги двух лётчиков, двух комсомольцев.
А. Тэмма»

И вторая корреспонденция «Старорусской правды» за № 63 (7434) от 16 апреля 1969 года – «Бессмертие».

«Мы уже рассказывали: краснозвёздный Ил-2 в феврале 1943 года при выполнении боевого задания был сбит, упал в торфяное болото близ Залучья и пролежал в глубине его вместе с членами экипажа 26 лет. Экскаваторщики нашли самолёт и сохранившиеся тела и документы комсомольцев-лётчиков Анатолия Шевченко-Швец и стрелка-радиста Павла Зубарева. В прошлое воскресенье в Залучье состоялось захоронение останков погибших в годы войны соколов.
Два гроба, обшитые кумачом, установлены в Доме культуры. Они утопают в венках, цветах. Льются траурные мелодии военного духового оркестра. То и дело сменяется почётный караул. Сотни жителей посёлка и Старой Руссы в скорбном молчании проходят мимо героев, прощаясь с ними.
Это были простые русские парни. Родные Павла Зубарева, брат Алексей Ефимович, четверо двоюродных сестёр и школьный друг Павла А. Н. Осипенко, приехавшие проводить в последний путь дорогого человека, рассказали: после окончания школы Павел поступил в аэроклуб. А как только началась война, был принят в авиационную школу. Примерно такая же биография и у Анатолия Шевченко-Швеца.
Безусые юнцы ещё только настраивались на жизнь, но пришёл грозный час, и Родина позвала их встать на защиту своих рубежей. Они сделали всё, что могли, не пожалев жизни своей. Таких у нас были тысячи, миллионы. Они разгромили ненавистного врага в его же логове. Но эхо тех дней докатывается до нас и поныне. Вот и сейчас в глубокой скорби провожает народ героев-соколов в последний путь.
На воинском кладбище состоялся многолюдный траурный митинг, который открыл второй секретарь райкома партии В. И. Баранов. От имени комсомольцев и молодёжи района выступила секретарь райкома комсомола Людмила Фофанова, от городской молодёжи – Евгений Горский, от залучшских комсомольцев и молодёжи – десятиклассница Люся Бойцова, за ней школьный друг Павла Зубарева Александр Осипенко, майор Горвоенкомата А. Н. Ремизов и от комсомольцев, молодёжи и всех жителей города Прокопьевска Кемеровской области, откуда ушёл воевать Павел Зубарев, – секретарь Горкома комсомола Мария Петрова. Она горячо благодарит всех тех, кто проявил внимание и чуткость к светлой памяти погибших воинов, говорит о том, что комсомольский билет, парашют и другие вещи Павла Зубарева будут переданы в городской музей, что лучшая пионерская дружина, лучшая комсомольская организация будут носить его имя, именем Павла Зубарева будет названа одна из улиц города Прокопьевска.
Митинг закончен. Под траурные мелодии оркестра люди опускают гробы в могилу. Мария Петрова высыпает туда землю, привезённую ею из Прокопьевска. Растёт холмик. Спите спокойным сном, доблестные защитники Родины!
Венки и цветы возлагают участники митинга на могилу воинов: от райкома партии и райисполкома, от ММС "Сельхозтехника", совхозов "Залучшский" и "Знамя", от всех залучшских учреждений, от родных и близких погибших. На могиле устанавливается обелиск. На нём высечены слова:

"Лётчик Шевченко-Швец
Анатолий Андреевич
1922–1943 гг.

Стрелок-радист
Зубарев Павел Ефимович
1922–1943 гг."

В. Олисов»

В начале 1979 года я обратилась в Центральный архив Министерства обороны СССР, который мне ответил письмом № 4/39957 от 23 апреля 1979 года.

«Ваше письмо в Центральном архиве МО СССР рассмотрено.
По архивным документам установлено, что лётчик, ст. сержант Шевченко Анатолий Андреевич, 1922 г. рождения, ур. г. Красноярска Посадный Остров, призван Хакасским РВК г. Абакана. Отец: Шевченко Андрей Максимович, проживал: Красноярский край, Назаровский р-он, Ададымский Зерносовхоз. Проходя службу в 735-м штурмовом авиационном полку, 19 февраля 1943 года не вернулся с боевого задания.
В этом же полку имеются сведения, что воздушный стрелок мл. сержант Зубарев Павел Ефимович 1923 г. рождения, ур. Калининской обл., Опочцкого р-она, д. Изгожье. Призван Прокопьевским РВК Новосибирской области, проживал: г. Прокопьевск, Шоссейный переулок, 9. Проходил службу в 735-м ИАП, 19 февраля не вернулся с боевого задания из р-на Клинцы.

Основание: оп. 103478, д. 1, л. 13
оп. 454490, д. 1, л. 13

"735-й ИАП в 13 часов 25 мин. 19 февраля 1943 г. бомбардировочно-штурмовым ударом наносил удары по пр-ку по дорогам Бол. Засово, Годилово и Сорокопенко на Бол. Засово. В это время экипаж лётчика Шевченко А. А. был потерян из виду".

Других сведений на указанный экипаж и точное место его падения в документах полка и дивизии не отражено.

Начальник архивохранилища – Шаталов»

Вот и прояснилось кое-что: 19 февраля 1943 года экипаж самолёта Ил-2 735-го штурмового полка (командир ст. сержант Шевченко А. А.) вылетел на бомбёжку противника и на базу не вернулся. В это же время из этого же полка вылетел на бомбёжку и стрелок-радист Зубарев П. Е., и тоже не вернулся. То, что по архивным данным неизвестно, – в одном ли экипаже были Шевченко А. А. и Зубарев П. Е., – стало известно лишь тогда, когда они были найдены в одном самолёте. Ясно и то, что долг свой перед Родиной они выполнили до конца. Их так и нашли: командир за штурвалом, стрелок у пулемёта (из статьи А. Тэммо в газете «Старорусская правда», апрель 1969 года).
Невозможно лишь установить, при каких обстоятельствах Шевченко и Зубарев погибли. Скорее всего, во время боя, т. к. согласно вышеприведённому мною письму ЦА МО СССР № 4/39957 от 23.04.1979, самолёт Шевченко А. А. был потерян из виду, когда он наносил удары по противнику по дорогам Бол. Засово, Гудилово и Сорокопенко на Бол. Засово, а найден был много севернее, под Ст. Руссой Новгородской области.
Из упомянутого письма Центрального архива МО СССР известно стало и то, что Шевченко А. А. не из Киева, а из Хакасской АССР Красноярского края. Мои поиски родных Шевченко А. А. успехом не увенчались.

Когда эти воспоминания мною уже были закончены, Алексей Ефимович Зубарев прислал мне ещё одну вырезку из газеты «Старорусская правда».

«Старорусская правда»
12 апреля 1969 года

«Пусть это никогда не повторится

Штурмовики шли на боевое задание. А может, уже возвращались на свой аэродром, успешно выполнив его. Вполне возможно, что пилоты вели воздушный поединок, а может, попали под разрыв вражеского зенитного снаряда, после которого самолёт ИЛ-2 и врезался в торфяное болото, зарывшись в нём наглухо, да так и пролежал на месте своего погребения 26 лет, с февраля 1943 года по эти дни.
Неизвестно, сколько бы ещё длилась безвестность, сколько бы ещё родные этих парней думали о том, что их сыновья и братья – лётчик-офицер Шевченко-Швец Анатолий Андреевич и стрелок штурмовика Зубарев Павел Ефимович – пропали без вести, если бы не случай.
Экскаваторщик старорусской ММС Владимир Дмитриевич Китаев вместе со своим помощником Владимиром Пичугиным 7 апреля работали на болоте Котовик, что в полутора километрах восточнее деревни Козлово. Чтобы осушить вековечное болото, они стали прорывать картовую канаву. Вешняя вода хлынула в низину, обнажив болото. Но в одном месте среди торфяной массы по-прежнему блестела водной гладью огромная воронка. Из неё глянул в небо обнажённый ствол пулемёта. Экскаваторщик подёргал за него. Не поддаётся. И тут осенила мысль: «А может, это и есть тот самый самолёт, плоскость которого с красной звездой мелиораторы ещё осенью нашли на болоте?» Он снова вскочил в кабину и ковшом экскаватора проделал поглубже отвод для стока воды от воронки. И верно, вскоре показался фюзеляж самолёта. Машинист осторожно поддел ковшом колпак, потом вторично что-то подцепил и перенёс на сушу. Это было совершенно целое, неразрушенное человеческое тело. Машинист подвёл ковш в третий раз и за ремень парашюта извлёк второе тело. Да, это были наши советские лётчики. Плотная торфяная трясина сохранила их тела.
Кто они, эти герои? Взволнованные экскаваторщики нашли в карманах гимнастёрок и комбинезонов погибших хорошо сохранившиеся документы и доставили их директору станции Н. А. Фролову. Тот доложил о находке горвоенкому и вместе с майором военкомата А. Н. Ремизовым и другими представителями выехал на место. Специалисты определили: это ИЛ-2, грозный штурмовик, наводивший в годы войны ужас на гитлеровцев.
Перед нами документы лётчиков, их личные вещи, фотографии, газета «Правда» за 6 февраля 1943 года (возможно, это день вылета). У пилота найден залитый кровью фронтовой блокнот агитатора, а в бумажнике – талоны на завтрак, обед, ужин, удостоверение и значок парашютиста, билет в кинотеатр. Тут же извещение о посылке, высланной из города Киева 23 марта 1941 года с 62-го почтового отделения. Получена посылка в Омске 8 апреля 1941 года.
Кто же он, командир этого краснозвёздного самолёта? На этот вопрос даёт ответ комсомольский билет № 14938613, выданный 21 ноября 1942 года политотделом 266 шап Шевченко-Швец Анатолию Андреевичу 1922 года рождения. На обратной стороне потускневшей фотокарточки, что найдена в бумажнике, надпись, заверенная печатью: «Личность т. Шевченко А. А. заверяю. Командир 235 штурмового авиационного полка майор Бородин (или Володин)». Подпись не совсем разборчива, из других документов удалось установить имя отца командира самолёта: Шевченко-Швец Андрей Максимович – уроженец Гренковского района Киевской области, выходец из бедняцкой семьи. Тут же фотография стрелка Зубарева. С неё смотрит молодое, красивое и волевое лицо советского солдата. На голове шапка-ушанка. Одет в шинель. Сфотографировался, видимо, вскоре после призыва в армию. На фотографии надпись: «На память другу Толе о совместной службе в 735 шап».
А вот комсомольский билет № 11380275 стрелка-радиста Зубарева Павла Ефимовича, 1922 года рождения, член ВЛКСМ с 1939 года, выданный Прокопьевским ГК ВЛКСМ Кемеровской области.
Большую гражданственность и человечность проявили механизаторы ММС В. Д. Китаев, его молодой помощник Володя Пичугин и рабочий ММС М. В. Антонов, сообщив о найденном самолёте и его экипаже и доставив документы погибших по месту назначения. Заботливо отнеслись к памяти героев руководители организации ММС и работники Горвоенкомата. На болото доставлены два гроба, обшитые кумачом, в которые положили героев-лётчиков. Горвоенком подполковник В. П. Пономарёв лично занялся поиском родных. Сделаны соответствующие запросы.
Подробности гибели лётчиков-комсомольцев пока неизвестны. Но они, конечно же, прояснятся.
Уже нашлись брат и сестра Павла Зубарева. Первый живёт в Риге, вторая в Прокопьевске. Ведутся розыски родственников Шевченко. Похороны лётчиков-комсомольцев состоятся в Залучье, на воинском кладбище, 13 апреля.
Ну вот мы и рассказали ещё об одном отголоске войны. Можно бы на этом и закончить, но невольно вспомнились те годы, годы бед и несчастий, горя людского. Сколько же покоится вот таких же безвестных героев в земле русской, героев, которые не пожалели жизни своей за счастье грядущих поколений! С тех пор прошли десятилетия. Но время не властно стереть в памяти людей всё пережитое.

Пусть оно никогда не повторится.

В. Олисов»

***
В 1938 г. в аэроклубе проходил обучение парашютно-десантный отряд в составе 34 человек: Алюшин М. Е., Апарин М. А., Бабушкина Л. А., Беляев С. Е., Бондаренко А. А., Дориенко И. А., Дудин С. С., Иванов А. П., Индыков А. П., Калюжный В. Г., Капустин И. И., Каргопольцев Е. А., Коршаков Н. Н., Красилов А. П., Крылов Н. М., Куликов П. Я., Лазарев Н. С., Липатов Г. Н., Мальцев Ф. Д., Нармукамедов Я., Осипов Г., Охрименко Т. С., Печёрин А. А., Сироткин М. И., Стигарёв С. А., Сухомлинов В. С., Сычёв А. А., Тарсуков Н. Т., Филиппов А. С., Фураев А. П., Харитонов М. И., Чернокрылов В. Ф., Щеголев Г. В.
Для обучения этого отряда из Сталинского (ныне Новокузнецкий) аэроклуба были командированы инструктора-парашютисты 1-й категории: командир отряда Раев В. А. и инструктор Мошкин Г. М.

Только судьба одного мне стала известна – Сухомлинова Василия Сергеевича.
Вася вырос в очень скромной рабочей семье, каких до войны в Прокопьевске было сотни. Отчима своего он чтил, как отца родного. В семье, кроме него, росли сводные сестра Катя и брат Петя. Это он, Овчаренко Пётр Егорович, как-то тихо постучался ко мне в дверь. Мы сидим за столом и говорим о Васе. Петру Егоровичу трудно говорить, видно, Вася был очень добрым парнем, коли так хорошо помнят его брат с сестрой, хотя они были намного младше его.

Из письма Васи с фронта
(даты нет)

«Как вы думаете насчёт Петра? Я вас прошу, если есть возможность, хотя бы с трудностями, разрешите ему продолжать учиться, ибо я знаю по себе, как трудно вообще без среднего или высшего образования, а особенно ему с его здоровьем...»

После обучения в десантном отряде он прошёл пилотскую программу, а в апреле 1940 г. был призван в армию и направлен в Омскую военно-авиационную школу пилотов, которую окончил в 1942 г. и был направлен в Ижевск для переучивания на самолёт ИЛ-2.

Из письма В. Сухомлинова
от 18.10.1942

«Место жительства меняю – Сибирь на Россию, или, вернее, на Европу. Из Омска ... в Ижевск прибыли 25.10.1942 ... проходили новую технику...»

12.01.1943
Щёлково Московской области

«На место назначения прибыл 22.12.42. Как учатся Пётр и Катя?»

16.03.1943

«...Часто приходится перебазироваться, в данный момент нахожусь недалеко от г. Клин Калининской области.
Мой адрес: 1504»

Без даты

«...С пламенным боевым приветом ... Много писать нет времени, нахожусь недалеко от города, за который идут бои. Несколько раз получал боевое крещение...»

09.05.1943

«Нахожусь опять на том месте, где находился до последнего времени, но по всем признакам здесь жить долго не придётся, по моим предположениям не более одной недели ... прошу вас меня не забывать, ибо сами знаете, как здесь плохо и скучно, если не получаешь писем ... высылаю вам фото, она должна вам запомниться надолго, а может быть, и навсегда...»

До победы оставалось ещё ровно два года – долгий, тяжёлый путь. За это время оборвётся ещё не один миллион замечательных жизней.

В 874-й штурмовой авиаполк, который потом будет именоваться «175-й гвардейский штурмовой авиационный Слуцкий Краснознамённый ордена Суворова полк», Сухомлинов прибыл в середине 1943 года.

Из письма бывшего зам. командира полка по политчасти полковника в отставке Н. П. Матвеева

11.05.1987

«Лётчик мл. лейтенант Сухомлинов Василий Сергеевич прибыл к нам в полк перед началом Орловско-Курской битвы. Молодой сибиряк, ему тогда было немногим более двадцати лет, крепкого сложения, скромный, он как-то сразу располагал своей открытостью, радушием, основательностью суждений в общении с товарищами. Было видно, что этот парень не робкого десятка. На выполнение боевых заданий он всегда летал охотно. Обладая отличной техникой пилотирования, умело использовал огневую мощь самолёта ИЛ-2 при нанесении штурмовых ударов по войскам противника.
За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и образцовое выполнение заданий командования награждён орденами Красной Звезды и Красного Знамени.
При выполнении боевого задания 6 июля 1943 года по уничтожению танков и живой силы гитлеровцев в районе ст. Малоархангельск, Сокольники, р. Очка самолёт Сухомлинова В. С. в воздушном бою был подбит истребителями противника. Сухомлинов произвёл вынужденную посадку.
На следующий день, 7 июля, при выполнении задания по уничтожению танков в районе ст. Малоархангельск самолёт Сухомлинова снова был сбит над целью. Лётчику Сухомлинову удалось протянуть линию фронта и посадить самолёт на фюзеляж. Два дня добирался Сухомлинов до своего аэродрома...»

Из письма Васи Сухомлинова
28.08.1943

«...Несколько раз получал боевое крещение, но остался жив и невредим, за исключением двух разов: один раз немного прижарился, а другой раз побил нос и немного под глазом. Получил орден Боевого Красного Знамени.
Остаюсь жив и здоров и продолжаю воевать со своим экипажем. Мой экипаж весь орденоносный.
Мой адрес: 29748».

Из письма Героя Советского Союза
Фатеева И. Ф.

Ростов-на-Дону
15.06.1987

«Я хорошо и отлично помню скромного, приятного парня Васю Сухомлинова.
По прибытии в полк ... у нас с ним сразу завязались близкие отношения. К тому времени на Курской дуге уже завершались самые ожесточённые бои на земле и в воздухе, наши войска перешли от обороны к наступательным действиям.
Во второй эскадрилье, куда я был назначен, в строю оставались только командир и лётчики Олег Моисеев и Вася Сухомлинов...
Наши самолёты находились в просеке леса, были хорошо замаскированы. Чтобы вырулить с такой стоянки на лётное поле, требовались необходимые навыки, которых у меня ещё не было.
На второй день после сдачи зачётов по знанию района я при выруливании для взлёта на боевое задание повредил хвостовое оперение самолёта, зацепившись за дерево. Мой первый боевой вылет сорвался. Это был для меня величайший конфуз. Я не находил себе места.
Вася Сухомлинов первый подошёл ко мне и начал успокаивать, с душевным сочувствием проанализировал мою ошибку и старался меня убедить, что ничего страшного не произошло, что к следующему вылету машина будет готова.
После этого Вася несколько раз помогал мне выруливать самолёт из леса на чистое место: он садился в кабину, а я у кабины на крыло. Это вызывало у многих улыбку, но мы не обращали внимания и выполняли своё дело.
Но наши дружеские отношения на фронте длились недолго. Во второй половине августа 1943 года мы группой вылетели на уничтожение вражеской автоколонны. При следовании к цели, когда уже прошли линию фронта, самолёт Васи Сухомлинова был поражён зенитной артиллерией противника. Машина упала на опушке леса и перевернулась на спину. Экипаж погиб. Это случилось примерно в 25 км юго-западнее города Севска.
В своих рассказах при встрече с молодёжью я часто упоминаю Васю Сухомлинова как примерного, храброго воина, защитника нашей великой Родины».

Шёл Васе Сухомлинову всего двадцать первый год.

***
Тяга к авиации до войны была так велика, что в аэроклуб из одной и той же семьи приходили по два брата, как братья Никитины, Сорокопудовы... Из семьи Салиных в аэроклубе работало трое.
Есть семьи, в которые тебя просто тянет, такие уж они гостеприимные. Такой была семья Салиных. Было у них трое детей: Мария, Вася и Коля. Семья дружная, мужчины охотники все заядлые, а после охоты часто приглашались гости. Среди гостей бывали и мы с мужем. Надо было видеть, как Вася и Коля меня разыгрывали как-то за столом, что я ем лебедя, а отец посмеивался: все прекрасно знали, что ни у кого из Салиных рука на лебедя не поднимется.
Это были добрые, хорошие люди, весёлые, жизнерадостные, глаза у отца со смешинкой, посмотрит на тебя – и сразу легко делается. Оба сына унаследовали от отца эти удивительные глаза. И так получилось, что все трое детей связали свою судьбу, прямо или косвенно, с авиацией: Мария была замужем за Селивановым Е. И. – инструктором-лётчиком, который позже был командиром звена (о нём я ещё напишу), Вася работал в аэроклубе авиатехником. Это был первый наш хороший друг из аэроклубовцев, бывал в нашей семье, иногда мы втроём ходили в кино и нам всегда было весело и хорошо. Вася был отменным парнем. Как-то мой муж задержался на работе, а были взяты билеты в кино на троих, и он попросил Салина сходить за мной, пока закончит свои дела, так как было скользко на улице. Я скоро должна была стать матерью. По дороге я его спросила: «Вася, а тебе удобно с такой со мной идти по городу, вдруг увидит какая-нибудь твоя знакомая девушка?» Он расхохотался и говорит: «Не то что неудобно, а горжусь...» Так мы и дошли, весело болтая: молодой парень и ещё моложе его женщина, его спутница. Он её бережно вёл под руку, галантно ухаживая за ней. Не каждый молодой человек отважится на такое. Это было в начале 1937 года, а летом 1941 года грянула война, а на третий день Васю уже мобилизовали на фронт.
В войну он, как и миллионы других, воевал честно, смело. Летать Вася научился ещё в аэроклубе и на фронте сел на самолёт. Техником у него на фронте с первого дня стал Сыропятов Алексей Иванович из Прокопьевского аэроклуба, и провоевали они вместе в одном экипаже всю войну, до последнего дня. Служили в 68-м районе авиабазирования, Вася был командиром отдельного звена связи, закончил войну в звании лейтенанта (до войны у него офицерского звания не было), награждён орденом Красной Звезды, медалями, среди которых и медаль «За оборону Ленинграда».
Умер Салин Василий Константинович 21 января 1982 года в Анапе, где жил последнее время.

Коля закончил аэроклуб, потом его направили в Ульяновскую лётную школу ОСОАВИАХИМа, и вернулся он в свой родной аэроклуб уже инструктором-лётчиком. 16 октября 1940 года Колю, как я уже писала, в числе одиннадцати аэроклубовцев призвали на действительную военную службу, и большинство из них направили в военное лётное училище на Восток. По окончании училища лейтенант Салин Николай Константинович был назначен в одну из авиачастей на Дальнем Востоке. Стоит ли говорить о том, как ему хотелось на фронт, но, кто помнит войну, – знает, что тогда представляла собой наша восточная граница. А весной 1945 года на долю Коли выпала честь, которой вправе гордиться любой советский офицер: тогда уже капитана, лётчика 2-го класса, направили в штаб командующего Забайкальским фронтом Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского, возил правительственную делегацию.
После капитуляции Японии продолжал служить на Дальнем Востоке.
Н. К. Салин умер внезапно в 1971 году в возрасте 56 лет. Последнее время был на пенсии и жил с семьёй в Киргизской ССР, с. Ивановка.

***
Работали в аэроклубе инструкторами-лётчиками не только мужчины, но и женщины. И учились не только парни, но и девушки.

Гиренко Агния Федосеевна

К авиации она пристрастилась ещё учась в школе, где при Доме обороны был планерный кружок. Там она научилась полётам на планере. Затем по путёвке комсомола была направлена в краевую лётно-планерную школу инструкторов в г. Минусинск, окончила её и получила направление в г. Кемерово начальником планерной школы, которой в то время там ещё не было, и пришлось ей организовать её самой.
А. Ф. Гиренко очень хотелось стать лётчицей, её направили в Новосибирскую лётную школу ОСОАВИАХИМа, получила звание инструктора-лётчика. Занималась она и парашютным спортом. В 1937 году в День авиации она была среди пяти девушек, которые совершили групповой прыжок, это она до сих пор помнит, тогда она ещё училась в Новосибирске. Вывезли девушек на пяти самолётах, все прыгнули почти одновременно, и у одной за другой раскрылись парашюты, и почти одновременно приземлились, к тому же недалеко друг от друга. За ремнями парашютисток у каждой был прикреплён букет цветов, которые они вручили присутствующим на празднике руководителям крайкома и крайисполкома.
После окончания лётной школы Гиренко приехала в Прокопьевский аэроклуб работать инструктором-лётчиком, где и проработала, пока его не закрыли.
Много молодых людей она научила летать, многие стали хорошими лётчиками и смело воевали на фронте.

Ковалёва Татьяна Ефимовна

Таня училась в Прокопьевском медицинском училище. Однажды к студентам пришёл инструктор Петровский Володя, провёл беседу, и Таня тут же записалась в парашютный кружок при аэроклубе. Она была первой девушкой в Прокопьевске, которая прыгнула с парашютом с самолёта. Потом аэроклуб предложил ей поехать в парашютную школу, и она, хотя была уже студенткой второго курса, не задумываясь дала согласие. Таня уехала в Москву во Всесоюзную школу парашютистов, окончила школу и вернулась в Прокопьевск, в свой родной аэроклуб. Её назначили техником – укладчиком парашютов. Работая в аэроклубе, она здесь же, по её просьбе, была зачислена в группу инструкторов-лётчиков. Окончив её и сдав успешно экзамены комиссии НКО вместе со всей группой, стала инспектором-лётчиком-парашютистом, то есть инструктором парашютной подготовки, имеющей право самой вывозить своих курсантов. Всего у Татьяны Ефимовны более ста прыжков. Надо отметить, что все курсанты-пилоты обязаны были иметь прыжок с парашютом с самолёта.

Из письма бывшего курсанта,
полковника в отставке ВВС СССР,
Замескина Николая Михайловича

«...она учила нас мужеству и смелости. Сколько она работала с каждым из нас, чтобы внушить уверенность в своих силах! Так мог действовать только человек, безгранично влюблённый в эту опасную профессию».
(Письмо было напечатано в местной газете «Шахтёрская правда» № 77 от 15.04.1967)

В одно и то же время, когда Таня училась в аэроклубе летать, готовился стать инструктором-лётчиком и техник Белоусов Георгий – жених Тани, потом они поженились. Первая и единственная авиационная чета нашего аэроклуба. Это была прекрасная пара: Таня – быстрая, шумная, с великолепной копной прекрасных рыжеватых волос, Георгий – наоборот, очень скромный, тихий.
Перед войной он тяжело заболел и любимую профессию пришлось оставить. Последний свой полёт Георгий Дементьевич сделал зимой 1941 года, когда вместе с другими перегонял самолёт из Прокопьевска в Ленинск-Кузнецкий для формировавшегося там полка ночных бомбардировщиков, где уже ожидали отправки на фронт те одиннадцать, которые совсем недавно были его товарищами по совместной работе в аэроклубе.
Когда аэроклуб был закрыт, Белоусовы переехали в гор. Черепаново Новосибирской области, где природные условия для больного Георгия Дементьевича были более подходящими. Тане применить свою профессию там было негде. Всё надо было начинать заново. Время испытаний: Георгий больной, двое маленьких детей. Тане надо приобретать новую профессию. Но они духом не пали. Татьяна Ефимовна окончила Новосибирскую областную партийную школу, Георгий предоставил ей такую возможность, приняв на себя все семейные заботы, а по окончании школы Таня стала работать редактором районной газеты, работала в райкоме партии, потом перешла на работу зав. книжным магазином, всё время активно участвуя в общественной жизни города.
Георгий Дементьевич стал работать зав. библиотекой и тоже, как и жена, активно участвует в общественной жизни. Он выздоровел, и живут они с Татьяной Ефимовной в дружбе и согласии, вырастили двух дочерей, и внуки есть. Они за своё счастье боролись, верили в него – и победили.
Среди медалей, которыми награждена Татьяна Ефимовна, есть и медаль «За освоение целинных и залежных земель». Она персональный пенсионер.
Работа в аэроклубе для неё была большим счастьем, и пронесла она его через всю жизнь.

Из письма Т. Е. Ковалёвой-Белоусовой от 21.12.1979

«Дорогая Мария Абрамовна! Ещё и ещё раз спасибо Вам за воскрешённую молодость, за то, что Вы помните нас бесстрашных, боевых, работающих и умеющих ценить дружбу...»

19 августа 1984 года на традиционную встречу аэроклубовцев, которая совпала с 50-летием со времени открытия аэроклуба, приехали: из Барнаула – Попова Е. Н., из Балашихи Московской области – Дудник В. С., приехали и Белоусовы Георгий Дементьевич с Татьяной Ефимовной, которая зачитала нам своё приветствие в стихах:

Никогда не забудем

Здравствуй, город шахтёрский родной!
Я на встречу с тобой прилетела.
Мы росли и мужали с тобой.
Здесь впервые я в небо взлетела!

Здесь любовь повстречала свою,
Дети здесь появились на свет.
О тебе, милый город, пою,
Ведь прекрасней Прокопьевска нет.

Здесь учили курсантов летать,
Парашютному делу учились.
А потом... все ушли воевать,
Но не все в дом родной возвратились.

Ну а нам посчастливилось жить.
Мы позиций в труде не сдавали.
Молодёжь продолжали учить,
Вместе с ней целину поднимали.

Город помнит героев своих:
Имена их на улицах, зданьях.
Никогда не забудем о них!
Так почтим же погибших молчаньем.

Комсомольцы тридцатых годов
Ветеранами стали седыми.
«Не сдаваться!» – девиз наш таков.
Клуб родной научил быть такими.

У него золотой юбилей,
Здесь когорта крылатых слетелась,
Здесь мы встретили старых друзей,
Как мы жили, нам вспомнить хотелось.

А Совету должны мы сказать:
Хорошо, что нас вместе собрали.
Пока живы, мы будем дерзать,
Мы с годами прозорливей стали.

Толстова Мария Ильинична

В 1917 году совершилась Великая Октябрьская революция, но на этом борьба нашего народа за первое в мире социалистическое государство не закончилась – началась тяжёлая, кровопролитная гражданская война, сопровождаемая голодом, эпидемией тифа... Тысячи детей, оставшиеся без родителей, бродили по всей России, югу и даже хлеборобной Сибири, куда они «зайцем» приезжали на лето. Это не красивые слова, я видела этих беспризорников: грязные, оборванные, голодные, в коростах, бродили они стайками по базару и выпрашивали еду, а если не подавали, просто крали. Их проклинали, ловили, били, а потом отпускали. Что с них возьмёшь.
Когда закончилась гражданская война, вся страна была разрушена, надо было всё восстанавливать, строить заново, и всё же наше государство нашло силы и средства повести отчаянную борьбу за этих детей, тех, кто в 1941-м пойдёт защищать свою Родину, защищать то, что было завоёвано их отцами ценой собственной жизни. Среди этих детей была и Маша Толстова. Она с младшим братом воспитывалась в детдоме-интернате.
В середине тридцатых годов она пошла работать на Кузнецкий металлургический комбинат. Однажды (это было в 1937 году) в День Воздушного Флота, как одну из лучших работниц, её покатали на самолёте. И «заболела» Маша авиацией. Поступила в аэроклуб, а через два года, закончив обучение, была оставлена инструктором.
В наш аэроклуб она прибыла накануне войны. 1941 год для аэроклуба был трудным: не выпустив ещё курсантов основного набора, получили распоряжение провести дополнительный спецнабор, – шла война, нужны были кадры. Многие инструкторы-лётчики, в том числе и Маша Толстова, параллельно вели по две лётные группы – небывалое ещё в истории аэроклуба. Двадцать курсантов выпустила осенью 1941 года Толстова.
Больше набора курсантов в аэроклуб не было. 11 лётчиков и техников ушли добровольно на фронт, часть была мобилизована ещё раньше, остальные годные к воинской службе переданы в Новосибирскую военную лётную школу. Женщин не брали, и Маша по путёвке Новосибирского обкома партии была зачислена в дивизию сибиряков-добровольцев санинструктором. Десятки бойцов и командиров вынесла она с поля боя, спасая им жизнь. За спасение тяжело раненного командира пулемётной роты была награждена медалью «За отвагу». А мысль попасть в авиацию не покидала. Через 8 месяцев боёв часть, в которой служила Маша, отвели с передовой на пополнение, и тут ей повезло: её откомандировали в авиачасть. Сначала направили в тренировочный полк.
В 1984 году в Баку собрались ветераны 1-й Воздушной Армии во главе с маршалом авиации С. Руденко, куда была приглашена и Маша Толстова.

Из выступления бывшего командира учебно-тренировочного полка заслуженного пилота СССР Н. Алиева

«...Осенним днём 1943 года ко мне подошла статная девушка в выцветшей гимнастёрке и кирзовых сапогах. В лучах солнца на груди у неё блестела почётная солдатская награда – медаль «За отвагу». Так я познакомился со старшиной Машей Толстовой... Маша была прирождённой лётчицей, тонко чувствовала машину. Это отмечали даже асы нашего полка, нередко любовавшиеся её уверенной и в то же время по-женски изящной манерой вести самолёт».

(Газета «Бакинский рабочий» от 18.10.1984. «Шли ИЛ’ы в бой»)

Сначала она летала на ПО-2 по связи, затем переучилась на самолёте ИЛ-2 и стала сама готовить лётчиков-штурмовиков. Более 60 человек она обучила лётному делу на ПО-2, 58 – на «Ильюшине-2». Но ей хотелось на фронт, и в конце 1944 г. добилась своего.

Из приказа 175-го гвардейского штурмового авиаполка от 19.01.1945

«Прибывшую в моё распоряжение лейтенанта Толстову Марию Ильиничну назначить командиром звена 1-й авиаэскадрильи».

Чуть более года тому назад в этом полку погиб выпускник нашего аэроклуба Сухомлинов Вася.
Итак, Мария Ильинична стала единственной женщиной лётчик-штурмовик в полку, да их и всего-то на фронте на ИЛ-2 летало трое: Анна Егорова, Тамара Константинова и наша Маша Толстова.
До самого конца войны Толстова летала на своём ИЛ’е со своим звеном, эскадрильей. Но вот окончена война.

Из Итогового боевого донесения 175 гв. шап за 06.05.1945

«Группа лётного состава посетила г. Берлин с целью ознакомления с результатами бомбардировочных действий нашей авиации».

Из письма М. И. Толстовой

«...5 мая 1945 г. лётный состав полка был в Берлине, мы стояли в 18 км от него. Были в Рейхстаге, где я и другие однополчане оставили свои автографы на стенах Рейхстага».

Из донесения от 7 мая 1945 г.

«...Весь лётный состав – 2 часа смотр строевой подготовки и получение ордена Суворова III ст.»

От 9 мая 1945 г.

«175 гв. шап 9 и 10 мая 1945 года праздновал день окончания победы КА над немецко-фашистскими войсками и завершение Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистской Германии».

Так закончилась для Марии Ильиничны Великая Отечественная война.

16-я Воздушная Армия, в которую входил 175-й гв. шап, была оставлена в группе советских войск в Германии. Прослужила М. И. Толстова до мая 1947 г., после чего была демобилизована. Поехала в Москву и поступила в гражданский воздушный флот, где пролетала до 1959 г., больше по состоянию здоровья летать не разрешили.
М. И. Толстова награждена двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, Отечественной войны, медалями.
Удостоена она и польской награды – «Бронзовой медали, заслуженной на поле брани».

Из одной из фронтовых газет от 7 марта 1945 года

«Славные советские патриотки плечом к плечу со своими мужьями, сыновьями и братьями отстояли свободу и независимость своей социалистической Родины.
(Из постановления ЦК ВКП(б) о Международном дне 8 Марта)

Штурмовик Мария Толстова

Знойный день угасал, когда комсомолка Мария Толстова вышла из небольшого здания железнодорожной станции и отправилась к своему дому. Сердце Марии радостно билось. Сегодня начальник вынес ей, оператору станции, благодарность за хорошую работу.
Но особенно радовало девушку то, что её, как лучшую работницу, завтра, в День Авиации, прокатят на самолёте.
Непонятный рокот в небе заставил её настроиться. Этот рокот всё увеличивался, нарастал. Теперь не было сомнения: к станции приближался самолёт.
А на следующий день Мария уже была рядом с У-2. Здесь собралась почти вся молодёжь города. И вот через несколько минут Толстова сидела во второй кабине, поудобнее устроилась. Долго тянулась минута ожидания. Наконец лёгкая машина встрепенулась, самолёт побежал по полю, оторвался от земли, взмыл кверху.
Этот полёт на У-2 навсегда врезался в память Толстовой. Долго она рассказывала подругам о своём первом полёте в роли пассажира, а потом стала робко мечтать о том, чтобы самой вести самолёт...
Шёл 1937 год. Мария приехала к сестре в город Сталинск. Здесь Толстова была зачислена в аэроклуб. Начались напряжённые дни учёбы. Вскоре Мария стала вылетать в зону, десятки вылетов сделала она со своим инструктором, внимательно следя за каждым его движением.
И однажды, когда Толстова пришла на аэродром, инструктор, улыбаясь, сказал:
– Хватит, Маша, любишь кататься – люби и самолёт водить. Думаю, что и сама теперь справишься.
В первую кабину был положен мешок с песком. Во второй, более сосредоточенно, чем в прошлые учебные вылеты, сидела Мария Толстова. Так начались самостоятельные полёты.
Закончив двухгодичные курсы при аэроклубе, Толстова была оставлена инструктором.
Десятки людей обучила Мария лётному делу. Некоторые из них с первых же дней Великой Отечественной войны отправились на фронт и стали отличными военными лётчиками. Ей же пока приходилось оставаться в аэроклубе. Неоднократно разговоры с комиссаром о стремлении стать военным лётчиком ни к чему не приводили.
В 1942 году в городе, где работала Толстова (с мая 1941 г. Толстова Мария работала инструктором в Прокопьевском аэроклубе), формировалась стрелковая часть. Мария несколько дней ходила с рапортом к начальству, чтобы разрешили ей отправиться в Действующую армию. Командование удовлетворило просьбу Толстовой. Она была зачислена санинструктором, помкомвзводом. Под ураганным огнём противника отважный воин Мария Толстова выносила раненых бойцов и офицеров с поля боя. Десяткам из них она спасла жизнь и была награждена медалью «За отвагу».
Своей работой санинструктора на переднем крае Мария была довольна. Она чувствовала, что здесь творит великое и полезное дело. Но мысль о том, чтобы стать военным лётчиком, не давала ей покоя.
И вот её пламенная мечта сбылась: командование отправило Марию Толстову в Н-скую учебную авиационную часть.
Здесь Мария Ильинична с жаром принялась за любимое дело. Она переучилась на самолёте «Ильюшин-2» и стала готовить лётчиков-штурмовиков. 54 человека обучила Толстова лётному делу на «Ильюшине-2», более 60 человек – на ПО-2.
Когда началось январское наступление этого года, на один из фронтовых аэродромов прибыла светловолосая девушка в лётной форме и чётко доложила командиру:
– Лётчик-штурмовик гвардии лейтенант Толстова прибыла для дальнейшего прохождения службы.
Первые боевые вылеты на штурмовку живой силы и техники противника принесли значительные успехи девушке-воину.
На днях штурмовики получили задание нанести бомбо-штурмовой удар по отступающим колоннам противника. Один за другим к старту выруливали гвардейские экипажи и поднимались в воздух. Мастерски повела свой самолёт в небо Германии и лётчик-штурмовик гвардии лейтенант Толстова.
Через несколько минут экипажи уже были над целью. Внизу длинной вереницей тянулась отступающая немецкая автоколонна. Дерзко обрушилась на неё Мария Толстова. Сбросив бомбы на цель, она затем с бреющего стала поливать пушечно-пулемётным огнём разбегавшихся в ужасе фрицев. Двумя заходами Толстова сожгла 4 гружёных автомашины и истребила более десятка гитлеровцев. Это был её 13-й боевой вылет.
Когда самолёт Толстовой с нарисованными двумя тузами стал делать круг над аэродромом, многие не без гордости говорили:
– Наша Ильинична садится.

Радостные дни переживает Мария Толстова – славная дочь русского народа. Осуществилась её давнишняя мечта. Она стала военным лётчиком. Больше того, – командир звена штурмовиков. Теперь она всё чаще летает в логово врага и добивает раненого фашистского зверя на его же земле.

Ст. лейтенант
В. Аскатов»

Вот стихотворение, которое было напечатано в газете «Голос Кольчугинска» № 55 9 мая 1984 года. Представлено на конкурс.

Мария

Идут ветераны в едином строю.
Их славою жизнь одарила.
Они победили в великом бою.
В рядах ветеранов Мария.

Мария Толстова в Сибири жила,
Считалась девчонкой не робкой,
По жизни широкой дорогою шла,
Не узкой извилистой тропкой.

Инструктором в авиашколе была,
Учила летать комсомольцев.
В войну, не колеблясь, Мария ушла
Сражаться на фронт добровольцем.

Её закалили в Сибири снега
И школа своей подготовкой.
На фронте громила Мария врага
С завидной мужскою сноровкой.

Бомбить на Берлин смело Ил’ы вела,
Зенитный огонь презирая.
И падали бомбы, сметая врага,
И делали ад из их рая!

Затихла война. В небольшом городке
Все женщину-лётчицу знают.
В заводах, на фабриках, в школах – везде
Марию своею считают.

И выбор не зря на Кольчугино пал,
Хоть есть города и получше, –
Здесь для самолётов родился металл,
Кольчугалюминий летучий.

Сверкают награды её на груди,
Слезам же блестеть не пристало.
Она сибирячка, но родиной всё ж
Второю Кольчугино стало.

Т. Анисимова,
работница цеха № 2
завода «Электрокабель»

Петрова Тоня

Когда Тоня ушла на фронт, возможно, и мечтала об авиации, в аэроклубе она училась, но война распорядилась иначе – Тоня стала санитаркой санитарной роты, служила в 841-м полку, потом её направили в дивизионную разведку.
Тоня погибла – умерла от ран в Польше. Похоронена в Красненьском воеводстве, гор. Санок, ул. Рымановска.

Попова (Гладких) Женя

Одна из немногих наших курсантов-девушек, которая попала в войну в авиацию. Служила, как она рассказывала, в 46-м женском полку ночных бомбардировщиков. День Победы встретила со своими фронтовыми подругами в 90 км от Берлина, но не могли же они не повидать логово фашистов. В Берлин они съездили, и даже оставили свои автографы на стенах рейхстага.
Евгения Николаевна награждена двумя орденами, медалями.
Живёт она в г. Барнауле. Много времени прошло с тех пор, как она окончила аэроклуб, и всё же при малейшей возможности приезжает на традиционные встречи аэроклубовцев в Прокопьевске.

Была в аэроклубе ещё одна женщина – страж медицины.

Истомина (Советова) Елена Константиновна –
начальник санчасти

Работа её была беспокойная, как и её пациенты, проходила она не в тихом кабинете, а больше на аэродроме, под открытым небом, в любое время года, в любую погоду. В 1979 году, когда я её разыскала, она мне писала:

«В то время работа в аэроклубе не измерялась часами, она кипела день и ночь, зимой и летом: шли учения, полёты, прыжки с парашютами, готовили кадры на фронт, а наша санчасть всегда была на своём посту».

И всё же, несмотря на очень беспокойную работу, она любила свой аэроклуб, прекрасных его парней.

«Особенно памятной и яркой была жизнь, работа в аэроклубе, где я работала с замечательными людьми: храбрыми, отважными».

Когда от фашистов был освобождён Донбасс, аэроклуб был уже закрыт, она добровольно поехала туда по восстановлению саннадзора на шахтах, где работала доверенным врачом ЦК угольщиков, потом её направили в Ялту для восстановления в доме отдыха для фронтовиков и шахтёров.
День Победы Елене Константиновне, будучи в командировке, посчастливилось встретить в Москве.

Из письма Е. К. Истоминой

«Ликование людей, тревоги, слёзы и радость людская прошли со мной рядом и оставили сильное, неизгладимое впечатление».

Живёт Истомина Е. К. в Риге и вспоминает свой далёкий для неё сейчас и такой близкий город:

«Всё время меня тянет в этот Прокопьевск, там остался кусочек сердца моего».

***
Ещё о некоторых, чьи имена нанесены на мемориальной доске.

Конёв Иван Павлович

Иван в Прокопьевск приехал из деревни с сестрой в 1931 году, матери их тогда уже в живых не было. Окончил горпромуч и получил направление электрослесарем на шахту «Коксовая».
В 1936 году поступил в аэроклуб, в 1937 году окончил его и остался здесь работать: сначала мотористом, потом авиатехником. В 1939 г. аэроклуб направил его на 5-месячные курсы в Москву в ЦАК, и по возвращении он стал работать инструктором-лётчиком, штурманом, командиром звена.
7 апреля 1941 года был мобилизован в армию, и как лётчика его сразу направили на переподготовку в Кировоград, а в конце 1941 года отбыл на фронт. Летал Конёв на истребителе. Это был крепкий, среднего роста, красивый и очень спокойный парень, не очень разговорчивый.
1 мая 1943 года Иван Павлович писал своей сестре Евдокии Павловне:

«...Поздравь меня – 5 апреля 1943 года меня наградили орденом Красного Знамени, сейчас у меня на счету пять сбитых самолётов...»

26 апреля 1943 года Конёв И. П. с фронта был направлен на курсы усовершенствования начсостава (КУНС) в местечко недалеко от Куйбышева. И опять фронт, а вскоре пришло письмо отцу:

«Дорогой Павел Евдокимович!
Пишем мы, боевые друзья товарища Ивана Павловича Конёва, Вашего сына.
Вместе с ним и под его командой ходили мы много, много раз громить немецких гадов. Горячие это были схватки. Часто, почти как правило, количественный перевес был на стороне немцев, но мы никогда не отступали: "Умри, но не беги перед врагом. Бейся, пока есть хоть капля крови". Это говорил наш командир Конёв Иван Павлович, и не было такого момента, чтобы кто-то хоть чем-нибудь мог упрекнуть Ивана в деле служения Родине. Честный, правдивый, храбрый офицер. Уж если он получил приказ, любой ценой выполнит. Любил он жизнь, но и не задумывался отдать её на благо Родины, за товарища в бою. И вот сейчас его не стало среди нас. Он был нашим командиром, без него мы как бы осиротели.
Иван Павлович был примером нам во всём и заботился о нас по-отцовски. Любил порядок – и нас приучал к тому. Крепко ненавидел врага Родины и бил их беспощадно. На его боевом счету четыре сбитых самолёта противника, он имел более 130 боевых вылетов.
Сопровождая тяжёлые самолёты: торпедоносцы, штурмовики, пикировщики, – он очень храбро защищал их в бою. Так, 26 мая, сопровождая торпедоносцы, которые шли топить корабли противника, наш боевой друг Иван Павлович был подбит на своём краснозвёздном "ястребке" зенитной артиллерией противника. А огня и металла, что выбрасывали против наших самолётов, очень много. Сплошную стену огня и металла надо пройти, чтобы утопить корабль.
Больно Вам, дорогой Павел Евдокимович, грустим и боремся мы – его друзья. Мы поклялись злее бить врага, мстить и мстить немецкой сволочи.
Примите от нас, его боевых друзей, искреннее соболезнование и уважение к Вам.

Тульский, Мещеряков, Рассадкин,
Бурматов, Самарков, Васин,
12 июня 1944 года»

Ивана Конёва я знала хорошо, часто встречала его на вечерах аэроклуба, встречала в лагерях, куда два лета с мужем выезжала. Знала его сестру Е. П. Гайдаенко.
Погиб Конёв в звании капитана. Могилы нет – его поглотили волны Балтийского моря. Было ему двадцать восемь лет.

Шараев Иосиф Артемьевич

Он работал начальником строевой службы. Когда началась война и в Прокопьевский военкомат пришли первые добровольцы, был среди них и он. И не один, а с женой. Его просьбу удовлетворили сразу, а вот Дусе – жене – отказали, так как у неё не было военной специальности, хотя главной причиной всё же, наверное, было то, что дома беззаботно смотрел на мир совсем ещё крошечный Генка.
2 июля 1941 года Шараев Иосиф отбыл на фронт. Через два месяца боёв Шараева ранило, вылечили, и опять старший лейтенант, с маршевой ротой, пошёл на фронт.

Из фронтовой газеты «В бой за Родину», 1942 год

«Командир, воспитатель Иосиф Артёмович Шараев прошёл суровую школу Отечественной войны. В боях за отчизну вырос и закалился мужественный воин, командир, товарищ.
Горячо любят и ценят бойцы своего командира. Его любят за крепкое большевистское слово. Лекции Шараева, беседы, задушевный разговор поле упорного дня стали неотъемлемой частью жизни подразделения...»

Я помню Шараева, работала вместе с его женой. В аэроклуб он пришёл из армии. И сразу привлёк внимание и командиров, и курсантов: бравый вид, отличная выправка, участник военных действий на Халхин-Голе. Всё это делало его довольно-таки заметным. Он стал уважаемым и у командиров, и у подчинённых.
Менее чем за два года младший лейтенант Шараев И. А. дошёл до капитана, командовал батальоном. Он познал горечь поражений и отступлений – самый драматичный период войны, познал бессонные ночи на госпитальной койке, познал счастье, когда наши войска километр за километром, хотя и с тяжёлыми боями и большими потерями, но снова отвоёвывали поруганную родную землю, выбивая коварного врага из одного населённого пункта за другим. Но до победы ещё далеко.

18 августа 1943 г. комбат И. А. Шараев погиб.

Письмо командования 1230-го стрелкового полка 370-й стр. дивизии вдове Шараева

«Уважаемая Евдокия Тихоновна.
Высылаем Вам орден Отечественной войны I степени, которым посмертно награждён Ваш муж капитан Шараев Иосиф Артемьевич, участник неоднократных боёв с немецко-фашистскими мерзавцами. Ваш муж Иосиф Артемьевич являлся образцом мужества, бесстрашия и беспредельной преданности Родине. В бою за город Старая Русса во время наступления Ваш муж пал смертью храбрых 18 августа 1943 года.
Иосиф Артемьевич погиб, но образ его и сам он живёт бессмертно в нашем боевом коллективе. Мы помним его, когда идём в наступление на врага, и вспоминаем его в короткие минуты передышки.
Евдокия Тихоновна, наш боевой коллектив выносит Вам своё глубокое соболезнование по поводу безвременной гибели Вашего мужа и желаем Вам многих лет жизни и здоровья.

Командир 1230 стр. полка 370 сд майор Манохин
Зам. командира полка по политчасти Довтян

17.06.1944»

Не очень складно другой раз писались такие письма, – а кто знал, как их писать? Да и писались они не за письменным столом в кабинете, а в любой фронтовой обстановке, всегда после похорон друга или товарища по оружию, хотя часто и хоронить-то было нечего – был и нет, писали их такие же люди, как те, которых только что не стало, не зная, чей черёд следующий. Знаю, что грубо выразилась, но в том-то и весь ужас логики войны.
Похоронили Шараева в 2800 м от платформы Анишино Старо-Русского района Новгородской области. После войны останки Шараева И. А. были перезахоронены в д. Ясная Поляна Ст.-Русского района Новгородской области.
Не забыт он и в нашем городе: его имя написано золотыми буквами на мемориальной доске на улице Рудничной.

Продолжение следует...

***
Война всегда приносит людям неизмеримое горе: миллионы убитых и ещё больше раненых и искалеченных. Среди тяжелораненых, безусловно, были и наши аэроклубовцы. Расскажу об одном, у кого судьба сложилась особенно тяжело, об инструкторе Рябкове Иване Семёновиче.

Рябков Иван Семёнович

Он был ровесник Октября – родился в 1917 году в с. Семёново Уренского района Горьковской области в семье бедного крестьянина. В 1934 году, после окончания восьмого класса, поступил на работу в г. Коврове на завод им. Дегтярёва учеником кузнеца, а вечером учился в аэроклубе, окончил его в 1937 году, после чего был направлен в объединённую школу пилотов и авиатехников (ОШПиА) в гор. Ульяновске на годичные курсы инструкторов-лётчиков, после этих курсов Иван и прибыл в Прокопьевский аэроклуб по направлению.
Ивана я хорошо помню: молодой, коренастый, с очень мужественным лицом, на первый взгляд он казался даже суровым, хотя был он хорошим, весёлым парнем. Женился на курсантке. Потом была Тушинская высотная скоростная школа, где летал на И-16, окончил её, и началась война. Попал он на Волховский фронт, получил эскадрилью, и началась его боевая жизнь. Воевал смело, беспощадно бил врага, вскоре был награждён орденом Красного Знамени. Но не долго щадила Ивана война: в марте 1942 года, однажды при выполнении задания по штурмовке, операция затянулась, горючее у всех было на исходе, и Рябков дал команду всем отходить на аэродром. Во время отхода Иван заметил, что их преследуют «мессеры», отдал распоряжение на посадку, он в небе остался последним и, когда все самолёты благополучно сели на аэродром, отрулил, уже с заглохшим мотором сел сам, его забросали мелкими пристрелочными бомбами, комэска тяжело ранило. Командир полка увёз Ивана сразу на самолёте в Вологду, но пока довёз, началась гангрена, и пришлось ногу ампутировать. Не в одном госпитале провёл он почти полтора года на госпитальной койке с тяжёлыми, в бессонные ночи, думами, которые до конца, наверное, сможет понять только человек, сам что-либо подобное испытавший. Впереди ещё вся жизнь, а как жить? С любимой профессией придётся расстаться – летать больше нельзя, он знал, что даже самый искусный мастер ему сделать протез не сможет, одна дума черней другой, а тут ещё одна беда: перед выпиской из госпиталя его оставила жена. Вот с этими огромными бедами, которые навалились на него, Иван и вышел из госпиталя.
Многие покалеченные войной люди возвращались к жизни, но здесь большую роль, конечно, играли и характер, и отношение родных и близких, и многое другое.
Как-то ещё во время войны я шла через мост с деревянным настилом, был у нас в городе такой через лог возле стадиона с Горняцкой улицы на Пролетарскую, ныне имени нашего бывшего командира звена, Героя Советского Союза Е. И. Селиванова. Навстречу мне, гремя костылями, шли два молоденьких лейтенанта и весело болтали. Увидев меня, идущую навстречу им молодую женщину, вовсе развеселились, а ведь у них, совсем ещё мальчишек, было две ноги на двоих. Хочется верить, что эти двое нашли своё место в жизни. Ивана война выбила из колеи. Когда, незадолго до окончания войны, он сильно простудился, организм бороться уже смог, не хватило уже сил ни физических, ни душевных – он запил, 23 февраля 1945 года Иван умер. Похоронила его в гор. Шуе Ивановской области воинская часть, которая в то время там стояла.
Обо всём, что произошло с Рябковым И. С., написали мне его друг Умнов В.М. из г. Коврова Владимирской области и родной брат Ивана – Рябков Павел Семёнович, тоже из Коврова, инвалид Отечественной войны.

***
Из аэроклуба четырём, как я уже писала, было присвоено звание Героя Советского Союза: командиру звена Селиванову Евграфу Иосифовичу (посмертно) и выпускникам: Черных Ивану Сергеевичу (посмертно), Буслову Фёдору Васильевичу и Чеченеву Михаилу Семёновичу.

Черных Иван Сергеевич

После окончания аэроклуба был направлен в Новосибирскую школу военных лётчиков и по окончании учёбы направлен на фронт.
16 декабря 1941 года пикирующий бомбардировщик Пе-2 с экипажем на борту: мл. лейтенант Черных И. С. – командир и члены экипажа лейтенант Косинов С. К. и сержант Губин Н. П. – воздушный стрелок-радист с Ленинградского аэродрома, где базировался 125-й бомбардировочный авиаполк, – взял курс на Чудово, где было замечено скопление фашистов. Почти уже над целью от снаряда врага Пе-2 загорелся, уже горящий самолёт Черных вывел на цель, лейтенант Косинов точно бросил бомбы на врага, а горящий пикировщик врезался в гущу цистерн и танков фашистов, которые двигались к Ленинграду.
Я уже писала, в Прокопьевском аэроклубе учились и киселёвцы, там было создано звено: зимой работники аэроклуба преподавали теорию, а полётам курсанты обучались летом в лагерях вместе с прокопчанами. Черных И. С. был из Киселёвска.
Его именем назван машиностроительный завод в Киселёвске, где до армии работал Иван Сергеевич, его именем названа одна из улиц Прокопьевска, имя Черных Ивана написано золотыми буквами на мемориальной доске на доме, который выстроен уже после войны на том месте, где когда-то стояло здание аэроклуба.
Похоронили Черных И. С. вместе с его товарищами при въезде в гор. Чудово.
В школе № 24 гор. Киселёвска есть прекрасный музей, посвящённый Черных Ивану. Учащиеся этой школы до сих пор поддерживают связь с частью, в которой служил Черных, побывали у неё в гостях, приезжали и к ним бойцы и офицеры части.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1942 года мл. лейтенанту Черных И. С., лейтенанту Косинову С. К. и сержанту Губину Н. П. было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Селиванов Евграф Иосифович

Родился в 1911 г. в селе Баженово Саргатского района тогда Омской области, там жил с родителями до 1930 года.
В Прокопьевский аэроклуб прибыл в феврале 1939 г., работал инструктором-лётчиком, в мае 1940 г. назначен командиром звена. В декабре этого же года его командировали в Новосибирскую лётную школу на учёбу, после окончания школы, уже когда шла война, направлен в воинскую часть. В октябре 1941 г. с частью выехал на фронт.
Провоевав почти всю войну, 24 марта 1945 г., в момент пикировки, был убит осколком зенитного снаряда. Самолёт врезался в землю, весь экипаж погиб, нашли их, уже когда советские войска заняли местечко Ненкау под Данцигом. Останки доставили в часть. Экипаж хоронил личный состав 230-й штурмовой Краснознамённой ордена Суворова дивизии.
Евграф Иосифович был исключительно скромным человеком, хотя был уже отцом трёх детей, когда прибыл в Прокопьевск.
18 августа 1945 г. ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Из наградного листа Селиванова Е. И.

2. Звание – гвардии майор.
3. Должность – штурман 43 гв. штурмового авиационного Волковыскского полка. Представлен посмертно к званию Героя Советского Союза.
...
10. Имеет ли ранения или контузии в ВОВ – погиб 24.03.1945 при выполнении боевого задания в р-не Ненкау (под Данцигом).
11. Чем раньше награждён:
Орденами: Красная Звезда
Красное Знамя – дважды
Отечественной войны II степени

Конкретное изложение личного боевого подвига

На фронте Отечественной войны гвардии майор Селиванов участвовал с 16 октября 1941 г. по 24 марта 1945 г. Сначала гв. майор Селиванов участвовал в ВОВ в 198-й шап в должностях: командир АЭ, пом. Командира полка по ВВС, штурман полка. В апреле 1944 г. был допущен к исполнению должности командира 198-й шап. За время командования полком полк произвёл 916 боевых вылетов с налётом 1115 часов на бомбометание и штурмовку войск противника. Летал на самолётах: ПО-2, Р-5, Як-6, ИЛ-2. Общий налёт 2380 ч. На самолёте ПО-2 произвёл 117 боевых вылетов и на самолёте ИЛ-2 95 боевых вылетов.
Тов. Селиванов на боевые задания летал с желанием, смело, умело применял противозенитный манёвр боевыми группами. Отлично владел современной тактикой и боевым опытом штурмовой авиации. Всё время т. Селиванов летал качестве ведущего групп и водил группы в составе 4, 8 и 16самолётов. Летал в любых метеоусловиях, случаев потери ориентировки не было. ...
В составе 43-й ГШАВП гв. майор Селиванов с сентября 1944 года в должности штурмана полка. За период его работы штурманом полка полк произвёл 1394 боевых эффективных самолётовылета на уничтожение живой силы и техники противника. ...
Сам лично произвёл в 43-й ГШАВП 36 боевых эффективных вылетов.
24 марта 1945 г. группа в составе 8 ИЛ-2, ведущий гвардии майор Селиванов, выполняя поставленную задачу – уничтожение живой силы и техники противника в районе Ненкау, что под Данцигом, подошла к цели. Обнаружив цель – артпозиции противника на западной окраине Ненкау, ведущий гвардии майор Селиванов подал команду по радио: «Группе замкнуть круг, атаку производить самостоятельно каждому». При втором заходе на штурмовку гвардии майор Селиванов в момент пикирования был убит в воздухе крупным осколком ЗА, о чём свидетельствует зияющая рваная рана в области грудной клетки. Самолёт, будучи направляем лётчиком, с углом врезался в землю. После занятия нашими частями населённого пункта Ненкау и Мигау сбитый экипаж был найден мёртвым, доставлен в часть и похоронен всем личным составом 230-й штурмовой авиационной Кубанской Краснознамённой ордена Суворова второй степени дивизии в городе Грауденц.
За проявленный героизм и мужество в боях, за отличное и умелое вождение групп, за совершённые 131 боевой эффективный вылет на самолёте ИЛ-2 на уничтожение живой силы и техники противника гвардии майор Селиванов Евграф Иосифович представляется посмертно к званию Героя Советского Союза.

Командир 43-го гвардейского ШАВП
гвардии полковник
Соколов

16 апреля 1945 года

Достоин высшей правительственной награды – присвоения звания Героя Советского Союза посмертно.

Командир 230-й ШАККОР СД
Герой Советского Союза
гвардии генерал-майор авиации
Гетьман

19 апреля 1945 года

Заключение командующего 4-й воздушной армии

Достоин присвоения звания Героя Советского Союза (посмертно).

Командующий 4-й воздушной армии
генерал-полковник авиации
Вершинин

18 мая 1945 года

Заключение Военного Совета 2-го Белорусского фронта

Достоин присвоения звания Героя Советского Союза.

Командующий войсками 2-го Белорусского фронта
Маршал Советского Союза
Рокоссовский

Член Военного Совета 2-го Белорусского фронта
генерал-лейтенант
Субботин

18 мая 1945 года

Произвёл 131 боевой вылет на самолёте ИЛ-2 на штурм.
Представляется посмертно.
Подпись

Присвоено звание Героя Советского Союза –
Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР от 18.08.1945.

Основание: оп. 79376 д. 43 лл. 1–4

Копия верна – Петрова
Начальник архивохранилища
майор Лоншаков

Чеченев Михаил Семёнович

До поступления в аэроклуб у него была мирная из мирных профессий – он был парикмахер. Работая, одновременно учился в аэроклубе, по окончании был им направлен в военное училище лётчиков, которое окончил в 1940 году, и, как отличник учёбы, оставлен в училище.
Вскоре началась война, но на фронт он попал не сразу – нужны были лётчики, и их кто-то должен был готовить. Много он написал рапортов, пока в 1942 году его просьба не была удовлетворена: сначала попал в формировочный полк под Москвой, потом освоил ИЛ-2 и в 1943 году наконец Михаил Чеченев полетел воевать. Воевал он, как и положено советскому лётчику, отлично, и было какое-то везение – в какие бы ситуации ни попадал, он всегда выходил живым, даже на минное поле, сам того не подозревая, однажды сел. И опять удача – не взорвался. К концу войны М. Чеченев был награждён тремя орденами Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Славы, Красной Звезды, Александра Невского, многими боевыми медалями.
15 мая 1946 года капитану Чеченеву М. С., командиру эскадрильи 451-го штурмового авиационного полка, Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза.
В 1975 году Чеченев М. С. к Дню Победы приезжал в Прокопьевск, 6 мая он присутствовал на открытии комнаты боевой славы, посвящённой аэроклубовцам, в школе № 2 в Прокопьевске. Комната была открыта на базе тех материалов, которые ещё собрала школа № 11. На открытие пришли многие ветераны аэроклуба и его выпускники. Михаил Семёнович произвёл на меня хорошее впечатление: внимателен, прост в общении, скромен.
Жил М. С. Чеченев тогда в Астрахани, работал командиром пассажирского лайнера ИЛ-14 и уже много лет вёл его по трассам мирного неба.

«Шахтёрская правда» № 112 от 04.06.1967
(рубрика «Делать жизнь с кого»)

«Учился в нашем аэроклубе

В детстве Миша Чеченев не собирался стать ни моряком, ни лётчиком, ни тем более Героем Советского Союза, хотя, как и его сверстники, зачитывался приключенческой литературой, и нередко воображение уносило мальчика то на палубу брига храбрых мореплавателей, то в гондолу воздушного шара...
А в далёкую пору юности радио приносило тревожную весть о гибели в Арктике ледокола "Челюскин". Сообщения о героической борьбе моряков с силами природы завладели им, и он с беспокойным нетерпением ожидал каждую новую весть радио, следил за каждым номером газеты, и перед глазами вставали не сказочные герои, а отважная семёрка лётчиков, снявшая с дрейфующей льдины пострадавших людей, и тогда не думал Чеченев, что ему придётся служить под командованием одного из первых Героев Советского Союза.
Трудовую жизнь Миша начал в небольшом сибирском городке Прокопьевске, избрав самую мирную профессию парикмахера. Однажды его слух уловил рокот мотора. Гул всё сильней врывался в помещение парикмахерской., то захлёбываясь, то вновь оглушая. Прохожие останавливались на улице, глядели ввысь. Выскочил и Миша, оставив в кресле намыленного клиента. Задрав голову, он, как зачарованный, смотрел на кувыркавшийся в небе самолёт. Машина то переворачивалась через крыло, то, накреняясь, описывала круги, то делала "мёртвую петлю"...
С тех пор парень и "заболел небом". А тут как раз аэроклуб объявил набор курсантов на отделение пилотов. Новая жизнь началась для Михаила Чеченева. Без отрыва от производства он успешно заканчивает аэроклуб и направляется в военное училище лётчиков. В 1940 году девятнадцатилетний младший лейтенант, как отличный выпускник, был оставлен тут инструктором. Не думал Чеченев, что ему через год придётся подавать рапорт с просьбой о направлении в действующую армию.
Не один рапорт писал Чеченев, и каждый раз отказ:
– Кузница кадров – тот же фронт...

***
Но молодой офицер был упрям, и, наконец, осенью 1942 года он облегчённо вздохнул, держа в руках командировочное предписание. А мысли бежали вперёд, не раз сталкивая пилота с мессершмиттами в воздушных боях. Но для победы мало одного неудержимого рвения в бой, нужно отлично владеть оружием. Чеченев, попав в формировочный полк под Москвой, изучал тактику, осваивал штурмовик ИЛ-2. Лишь спустя девять месяцев лётчик попал на фронт.
Не в первый раз Михаил, надев парашют, садился в тесную кабину штурмовика, не в первый раз, закрыв фонарь, вёл на взлёт грозную машину. А сегодня, забираясь ввысь, он был весь собран, все мысли направлены на одно: привезти разведывательные данные передового края обороны в районе Белгорода. Вот машина выведена на заданный курс, фотоаппарат включён.
– Так держать! – крикнул пилот, любуясь красивым невиданным зрелищем. Справа, слева, выше, одно за другим повисли дымчатые косматые облачка.
– Да это же зенитки бьют по мне, – спохватился Чеченев.
– Немедленно вниз, – скомандовал он тут же и на бреющем полёте вернулся на свой аэродром.
Проявленная фотоплёнка рассказала командованию о расположении огневых точек противника и местах сосредоточения танков. На следующее утро наши войска перешли в генеральное наступление. На Курской дуге завязалась великая битва, ставшая для Михаила Чеченева началом военного пути.
Второй вылет. Он вёл свой ИЛ-2 в составе шестёрки, в задачу которой входила бомбёжка переднего края обороны фашистов. Прорываясь сквозь зенитный огонь, Чеченев почувствовал, что машина кренится. Напрягая силы, он держал рули в положении, сохраняя строй. Когда сбросили бомбы, лётчик увидел огромную пробоину в левом крыле. Машина снижалась, теряя скорость, отставая от группы. Но он всё же привёл израненную машину домой.
Скажу сразу, на счету воздушного воина 248 боевых вылетов, и каждый имеет свою судьбу, свою биографию. Сегодня, спустя два десятилетия, хочется вспомнить некоторые эпизоды героических дел авиатора.

***
Обстрелянного, нюхавшего порох солдата атака врага не застанет врасплох, не заставит трепетать перед ним. И Чеченев не раз доказывал это. Теперь он сам водил в бои авиационные подразделения.
Шестёрка ИЛ’ов, возглавляемая Чеченевым, направлялась на штурм вражеских войск под Уманью. Истребители, сопровождающие группу штурмовиков, ввязались в бой и отстали, а фашистские "фоккеры", словно ждали момента, навалились на наши самолёты. Силы явно были неравны. Умело маневрируя, командир ушёл из-под удара и, мешая истребителям повторить манёвр, снизил группу. Теперь крылатые бронемашины вышли на цель, сокрушая технику врага, а стрелки, ведя интенсивный огонь, держали истребителей на изрядном расстоянии. Из этого боя все наши машины, хотя и израненные, прилетели на базу, а противник недосчитался шести танков, двадцати бронемашин, семи автоцистерн с горючим.
Освобождалась от оккупации Украина. Советские войска вели бои за Киев. Немцы спешили увезти награбленное добро. Поступило задание задержать эшелоны. Выполнить его поручили Чеченеву. Перед вылетом он доложил ведомым план операции и в заключение сказал:
– А теперь по самолётам, считаю, к обеду не опоздаем.
Подняв шестёрку на 1500 метров, он повёл машины за Днепр, к маленькой станции. На снежном покрове чётко выделилась полоска железной дороги. Бомбовый удар шестёрки должен разрушить, разбить её стрелки.
Огрызаясь, заговорили зенитки.
– Атака! – подал команду Чеченев и, переведя машину в пике, целил в развилку путей. С держателей соскользнули грушевидные бомбы, плавно устремились вниз, а лётчик уже выводил машину в горизонтальный полёт. Вдруг словно молотом хлобыстнуло в мотор. Михаил Семёнович, набрав высоту, отвалил в сторону и оглянулся. Сзади он увидел последний пикирующий ИЛ, а на месте железной дороги оседали тучи земли, пепла, дыма.
– Хорошо, – оценил работу ведущий и только сейчас обратил внимание на чёрные, вязкие потоки, вползающие в кабину. "Пробило масляный бак", – с тревогой подумал пилот. Понимая серьёзность повреждения, он стремился побыстрей набрать высоту, перетянуть линию фронта. Но стрелка маслометра уже перевалила за красную черту. Давление масла падало, запахло гарью. Мотор затрясло как в лихорадке, и металлические лопасти винта замерли. Маленькие крылья не держали тяжёлую машину, и она, как утюг, круто летела к земле.
– Наши, наши! – увидев перед собой советские части, обрадовался Михаил. Ободрённый удачей, он мастерски произвёл вынужденную посадку с убранным шасси.
Бронированное брюхо пробороздило по прихваченной морозом земле, и машина остановилась. Чеченев почему-то не покинул самолёт, а молча полез на хвост и, свесив ноги, сел на стабилизатор. За ним последовал стрелок.
Вдруг, словно из-под земли, перед экипажем ИЛ’а вырос стройный капитан.
– В рубашке, братки, родились, – скороговоркой выпалил он, – поле-то заминировано...

Однажды, штурмуя крупную автоколонну противника, самолёты попали под яростный обстрел. Но атака штурмовика продолжалась, пока от грузовиков не остались щепки. Возвращались самолёты в пробоинах, истерзанные, а у Чеченева порой заклинивало руль поворота. Только он успел приземлиться на аэродроме, как тут же отвалился перебитый хвост машины. И так всю войну, меняя самолёты, словно всадник заезженных коней, лётчик вновь и вновь улетал в бой.

***
Не каждому офицеру приходилось выполнять полномочия парламентёра, тем более – воздушного, а вот лейтенанту Чеченева выпала и эта доля. Впервые за всю войну вместо бомб самолёт был загружен обращением советского командования к окружённой группировке немецких войск, в котором предлагались условия капитуляции. Свободно летая над расположением врагов, Михаил Семёнович сбрасывал листовки, мирно виражировал, убеждаясь в том, что почта, доставленная им, находит адресатов.
Дважды появлялся над войсками противника воздушный парламентёр. И в третий всё шло хорошо. Там, внизу, видно, смирились с самолётом, не бросающим на их головы взрывчатку, кое-где при его появлении махали руками. Вдруг перед машиной пронеслась искрящаяся полоска, погасла и, вновь вспыхнув, пронзила крыло. Мгновение Чеченев был в замешательстве, но инстинкт тут же заставил нырнуть под укрытие.
– Гады! – в сердцах бросил Михаил. – Трассирующими пуляют.
Уйдя из-под обстрела, он с повреждённым крылом прилетел домой.
– Товарищ подполковник! –не скрывая ярости, докладывал Чеченев. – Я их не трогал. А они!.. разрешите сдачу дать.
Командир полка, подумав, сказал:
– Коли так, бери шестёрку – и в час добрый.
В этот раз на вражеском аэродроме остались рухлядью 7 самолётов Ю-52, предназначенные для вывозки из окружения фашистских офицеров, и ещё много искорёженной боевой техники гитлеровцев. ИЛ’ы ещё не произвели посадку, а командующий авиационным корпусом генерал-майор, Герой Советского Союза Каманин, уже знал о смелом, дерзком налёте штурмовиков, ведомых Чеченевым, и после доклада наградил его орденом Славы.
Перед большим наступлением на Львов Каманин сам решил произвести разведывательный полёт и попросил себе напарника. Командир полка доверил Чеченеву сопровождать генерала.
Был под Львовом ещё один запомнившийся полёт. Двойка ИЛ-2, ведомая Чеченевым, патрулировала в воздухе, держа под контролем участок железной дороги. Погода хмурилась, висели низкие облака. К одной из станций прошёл немецкий эшелон с боеприпасами, где его ожидали около двухсот автомашин. Зайдя на бреющем, наши самолёты промчались над составом, а следом столбы огня и дыма поднялись к небу. Вагон за вагоном взрывались боеприпасы.
На обратном пути вдруг из облаков вывалились два "фоккера". Фашистские истребители пошли в лобовую атаку на штурмовиков.
– Ну что ж, давай лобовую, – принял решение Чеченев и, приближаясь к врагу, дал пушечный залп. Истребители свечой ринулись вверх и, словно растаяв, скрылись в облаках.
Когда Советская Армия, преследуя гитлеровцев, помогла венгерскому народу освободиться от фашистского ига, Михаил Семёнович был одним из зрелых, опытных воинов.
В боях за Будапешт заместитель командира авиационного полка майор Чеченев вёл 16 ИЛ’ов на штурмовку крупной автоколонны. В районе пункта Солдино ожесточённо били зенитки. Прорвавшись сквозь заградительную стену огня, штурмовики навели панику в стане врага и уничтожили около 150 машин.
И на чехословацкой земле авиационное подразделение под командованием Чеченева не давало врагу покоя. В районе города Брно гитлеровское командование сосредоточило большие силы артиллерии, танков, пехоты, мешавшие продвижению наших частей. Работяги ИЛ’ы поднялись в воздух, а через два часа майор Чеченев докладывал о выполнении задания. Конно-механизированная группа нашей армии двинулась в брешь, пробитую штурмовиками.

***
Двадцать лет минуло с той поры, как Михаил Семёнович Чеченев расстался с грозным штурмовиком ИЛ-2 и пересел за штурвал пассажирского самолёта ИЛ-14. Двадцать лет он водит воздушные корабли по авиационным трассам страны. Под распластанными крыльями взору пилота открывались и пески Кара-Кумов, и полноводные сибирские реки, и лесистые дальневосточные сопки, и поля Украины, и снеговые хребты Кавказа.
Не раз получали помощь от Чеченева рыбаки, попавшие в беду. Ни тёмная южная ночь, ни холодная зимняя стужа, ни сырой осенний туман не становились непроходимым барьером на пути пилота. Большой лётный опыт научил Михаила Семёновича преодолевать капризы погоды, и теперь, работая пилотом-инструктором в Астрахани, он помогает молодёжи в совершенстве овладеть искусством "слепого полёта".

К перрону Астраханского аэропорта, плавно покачиваясь, подрулил длиннокрылый серебристый красавец ИЛ-14. Пассажиры заняли места, и самолёт тронулся на старт. Тем временем в салоне появляется стройная улыбающаяся бортпроводница и объявляет:
– Наш самолёт следует по маршруту Астрахань – Адлер с посадкой в Минеральных Водах. Командир корабля Чеченев, второй пилот...
А после официального представления экипажа, когда самолёт ляжет на курс, она не выдержит и добавит от себя, и пассажиры будут признательны ей, узнав, что грудь командира воздушного корабля, доставившего их на курорт, украшают Звезда Героя, орден Ленина, три ордена Боевого Красного Знамени, ордена Александра Невского, Красной Звезды, Славы, Отечественной войны I степени и боевые медали, заслуженные в жарких сражениях за Советскую Родину.

П. Осипов»

Буслов Фёдор Васильевич

О том, что кроме Черных И. С. и Чеченева М. С. звание Героя Советского Союза присвоено ещё одному выпускнику Прокопьевского аэроклуба, стало известно сравнительно недавно. Однажды я встретила бывшего авиатехника аэроклуба Шелухина Н. С., который мне сказал, что ещё одному выпускнику, тоже из Киселёвска, – Буслову присвоено это высокое звание и живёт он в Новосибирске. Больше он о нём ничего не знал. Новосибирск город большой, и Бусловых, наверное, не один. Я всё же рискнула, написала своей старой знакомой, которая живёт в Новосибирске. «Бери, – пишу ей, – телефонную книжку, найди фамилию "Бусловы", обзвони всех и спроси, есть ли среди них лётчик». Вскоре получила ответ.

«Получила твоё письмо с поручением узнать данные о Буслове. Отыскала его телефон и, сколько раз звонила, не могла застать дома, а его дочь сообщила, что да, он лётчик. Я пишу тебе его адрес: гор. Новосибирск, ул. Титова, д. № 13, кв. 20, телефон 44-14-10. Аня»

Написать совершенно незнакомому человеку?.. Возможно, я его – да, скорее всего, так и было – и встречала в аэроклубе или в лагерях, но по фамилии я далеко не всех курсантов знала, да теперь уже и забыла их, прошли десятилетия; к тому же писать личные письма всегда остерегаюсь. Был у меня случай, когда, помогая школе № 11 разыскивать аэроклубовцев, получила ответ не от того, которому писала, а от жены его, да такой, что, не дочитав, сожгла. Он мне всё-таки ответил – через четырнадцать лет. Бывает и такое.
Набралась всё же смелости, написала Фёдору Васильевичу, это потом, уже от него, я узнала его имя и отчество, а тогда я знала только фамилию и инициалы. Вскоре получила ответ. Не сразу я вскрыла конверт, после того случая таких писем всегда побаиваюсь, боюсь – кто-нибудь опять оскорбит мои самые хорошие намерения. К моей радости, письмо было самое дружеское. Вот что я узнала.
В 1925 году, когда Фёдору Буслову было четыре года, его родители приехали из Воронежа в Прокопьевск, в 1932 году уехали в Среднюю Азию, но через три года вернулись в Кузбасс и поселились в Киселёвске. В 1938 году, уже работая инструктором физкультуры на шахте № 5, поступил в Прокопьевский аэроклуб, потом окончил омскую военную школу пилотов, работал инструктором на ИЛ-2, а в 1943 году был направлен на Южный фронт пилотом. Первый свой боевой вылет Фёдор Буслов сделал 18 августа 1943 года. За все несчастья, которые причинили гитлеровцы нашему народу, молодой лётчик бросился на врага с такой яростью, с такой стремительностью, что ни одна вражеская пуля не могла его настигнуть, ни один фашистский ас не смог его низвергнуть. На войне, видимо, действительно кроме всего бывает всё же ещё и везение.
У Фёдора Васильевича хранится документ, адресованный ему лично, за подписью начальника штаба в/ч № 15561, в котором говорится: «Приказом Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза тов. Сталина нашей части, а следовательно, и Вам, объявлена благодарность за участие в боях за овладение...» – и дальше идёт перечень населённых пунктов. С 11.04.1944 по 09.04.1945 – за год воинская часть, в которой служил Ф. Буслов, а значит, и он, участвовала в боях за овладение двадцатью одним населённым пунктом, среди них Симферополь, Севастополь, Витебск, Минск, Каунас и последний – девятого апреля 1945 года – Кёнигсберг.
Так всё вёл и вёл гвардеец Фёдор Буслов по огненному небу войны свой ИЛ-2, уничтожая фашистскую технику и эту страшную звериную живую силу, и пришёл к победе.
Когда смотришь на перечень наград, которых был удостоен в войну Ф. Буслов, кажется, получая очередную, он уже был представлен к следующей. 21 августа 1943 г., через три дня после своего первого боевого вылета, он был награждён первым орденом в своей жизни – орденом Красной Звезды; в 1944 году, 2 февраля, – орденом Красного Знамени, 19 мая – вторым орденом Красного Знамени, 19 июня – орденом Александра Невского, 24 октября – третьим орденом Красного Знамени, 2 апреля 1945 года – орденом Отечественной войны I степени.
Закончил Ф. В. Буслов войну в звании гвардии старшего лейтенанта, в должности заместителя командира эскадрильи 136-го гвардейского авиационного ордена Суворова полка, а 29 июня 1945 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин подписал Указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза (газета «Красная Звезда» от 30.06.1945). Было тогда Фёдору Буслову двадцать четыре года.
В 1947 г. Фёдор Васильевич демобилизовался и поселился в Новосибирске.
Приводимая мною фотография сделана, вероятно, сразу после того, как ему была вручена высокая награда. Это такое прекрасное лицо, что от него трудно оторваться: на нём вся радость победы, гордость за советских воинов, победивших коварного врага. Описать его просто невозможно. Его надо видеть.
В 1977 году Фёдор Васильевич был на традиционной встрече аэроклубовцев в Прокопьевске. Столько лет прошло с тех пор, когда они, бывшие курсанты и их командиры, расстались, прошла целая жизнь, можно сказать, а они при встрече молодели, вспоминая опалённую в боях свою прекрасную молодость...

***
Как и Герой Советского Союза М. С. Чеченев, многие выпускники аэроклуба всю свою жизнь посвятили авиации.

Архипкин Николай Васильевич

Будучи учеником школы «Стройуч», он одновременно учился в аэроклубе на планерной станции, как отличник был в 1935 году направлен на 3 месяца в краевую лётно-планерную школу в г. Сталинске (ныне Новокузнецк), а по окончании курсов его направили в Прокопьевский аэроклуб инструктором-планеристом. Обучал Николай планеристов в Киселёвске. С киселёвским звеном курсантов-пилотов тогда занимался инструктор-лётчик Савченко Виктор, у него Архипкин сдавал экстерном и материальную часть, и полёты как курсант-пилот. В 1938 году поступил в лётную истребительную школу (г. Чита), в 1939 году школа была перебазирована в г. Батайск Ростовской области, в 1940 г. окончил школу на самолёте ИЛ-16 и, как отличник, был оставлен инструктором при школе. На фронт Архипкин полетел в 1944 году, воевал на I Украинском фронте во 2-й воздушной армии, 8-я гв. дивизия, 40-й авиаполк – лётчик-истребитель на самолёте ЛА-15.
Архипкин Н. В. летал на двадцати типах самолётов, в т. ч. И на заграничных. В 1946 г. демобилизовался и стал работать в гражданском воздушном флоте, прошёл путь от рядового пилота до командира подразделения – командир 134-го авиатранспортного отряда Восточно-Сибирского управления ГВФ (гор. Иркутск).
Он награждён орденом Красной Звезды и медалями, в мирное время – орденом Знак Почёта и Трудовой Славы и медалями.
Сейчас Николай Васильевич на пенсии.

Савченко Виктор Иванович

Он прибыл в аэроклуб в декабре 1934 г. двадцатилетним пареньком на должность инструктора-планериста после окончания теоретического курса Новосибирской лётной школы по направлению-предписанию, а мечта его была стать лётчиком. Он им стал. И очень скоро. Весной его зачислили курсантом на пилотское отделение первого набора. Так, будучи к этому времени уже начальником планерной станции, стал одновременно и курсантом.
Аэроклуб Виктор окончил на отлично, а через несколько месяцев сдал экзамен по программе инструктора-лётчика и с октября 1935 года уже сам начал обучать пилотов. Летал он с упоением, казалось, для него кроме самолёта и неба ничего не существует на всём свете.
Первых своих курсантов-пилотов он выпустил в 1936 году, среди них были Дмитриев и Лыченков, отличившиеся в боях на Халхин-Голе, за которых В. И. Савченко, через горвоенкомат, командующий войсками прислал благодарность.
Исключительные лётные и организаторские способности обеспечили ему быстрое продвижение по службе: в 1937 г. он был назначен командиром звена, а через несколько месяцев, в двадцать четыре года, он уже был командиром лётного отряда аэроклуба. Просматривая книги приказов, я много раз сталкивалась с приказами, в которых на В. И. Савченко возлагалось исполнение обязанностей, в их отсутствие: начальника штаба, начальника лётной части и даже начальника аэроклуба, это уже явное свидетельство тому, что этот молодой человек был личностью довольно заметной.

Из письма Дудника В. С. – курсанта первого выпуска

«...Конечно, заводила всему у нас был Виктор Савченко, он любил рассказывать, "загибать" смешные истории, анекдоты, незлобиво подшучивать над кем-нибудь, но и, когда требовалось крепко поработать, не увиливал... Помню несколько случаев, когда Савченко один самостоятельно закатывал самолёт ПО-2 в ангар... Физически он был развит очень хорошо».

В октябре 1939 года по его просьбе он был переведён в Барнаульский аэроклуб. Перед войной был направлен в 53-ю учебную эскадрилью (6-я Купинская школа), где до 1943 года готовил лётчиков для фронта. Сотни молодых лётчиков подготовил В. И. Савченко, которые смело сражались с фашистскими стервятниками, посылая своему инструктору благодарности за прекрасную выучку, и в том, что они награждались правительственными наградами, была и частица заслуги их инструктора.
О двух его курсантах: Афимченко и Архипкине – я уже писала; приведу несколько выдержек из письма последнего.

«В. И. Савченко очень положительный товарищ. Хороший организатор и правильно нацеливал подчинённый ему состав на выполнение поставленных ему задач. Грамотный товарищ. Много работал над повышением своего специального и политического уровня. Ежедневно мы с ним занимались спортом. В. И. Савченко был требовательным руководителем, в то же время внимательный и заботливый к своим подчинённым. Только он мне привил вкус и любовь к авиации, вследствие чего я налетал за 30 лет 15 тыс. часов».

Виктор Иванович никогда не останавливался на достигнутом: с 1943 по 1944 год учился в лётном центре в г. Баку, закончил учёбу с отличием и вновь направлен в г. Барнаул в ГВФ.
В течение семи лет был пилотом Алтайского тракторного завода (АТЗ), у завода было два своих самолёта, летал Виктор Иванович на ЛИ-2, его называли «Дуглас», за семь лет он налетал миллион километров. Будучи пилотом ГВФ в Барнауле, выполнял спецзадания, санитарные задания; не знаю, сколько он часов в воздухе пробыл, сколько он в небе прошёл километров в туман и обледенение, в метель, спасая людей и днём и ночью, но имя пилота В. И. Савченко гремело.
За свою долголетнюю работу в авиации у него не было ни одной аварии по его вине, хотя, как и большинство лётчиков, считал, как он пишет: «Тут мне счастье сопутствовало». Лётчики как-то своё мастерство считают обычным явлением, а ведь это талант. В. И. Савченко был лётчиком от Бога.
Небо сурово, и приходит время, когда с ним надо прощаться. Но не такой Савченко, чтобы рано уйти из авиации. В 1961 году, по окончании в г. Ульяновске школы высшей лётной подготовки по курсу диспетчеров, руководителей полётов, он диспетчер на командном пункте аэропорта в гор. Рубцовске Алтайского края.
Около полувека в авиации – прекрасный пример стойкости и мужества.
В 1938 году в связи с 60-летием Аэрофлота Виктору Ивановичу Савченко присвоено звание «Ветеран Аэрофлота».

Замескин Николай Михайлович

Родился Николай Михайлович в Смоленской области, в глухой лесной стороне с болотами и бездорожьем, как он сам пишет, до ближайшей железнодорожной станции семьдесят километров. Детей у родителей было много, двадцатые годы трудные, жилось семье Замескиных нелегко: одежда плохая, обуви нет. Коля в школу ходил в лаптях, а как только сойдёт снег – босиком. Труд в этой семье познавался рано, и дети хорошо знали цену хлеба.
В 1937 году Замескины приехали в Прокопьевск, работали в колхозе. Коля пас скот. Учился он в школе № 3. В 1939 году получил свой первый паспорт, это когда уже учился в девятом классе. И однажды, он даже помнит, каким тогда был день: ясный, солнечный, – в школу пришёл лётчик из аэроклуба – Зачиняев, тот самый Дима, с которым мы потом встречали последний предвоенный Новый год, и провёл со старшеклассниками беседу. Было это накануне очередного набора курсантов. Об этой беседе Николай Михайлович вспоминает в своём письме ученикам школы № 11 в начале 1967 года.

«Не помню содержание, но навсегда осталась в памяти внешность этого человека: безукоризненная выправка, подтянутость. Всё на нём сидело ловко и красиво. И держался он просто и с достоинством. Вот эти внешние черты характера и, как потом я узнал, глубокое внутреннее содержание Дмитрия Зачиняева сделали его в моих глазах человеком, которому я хотел подражать».

А было Диме, так мы называли Зачиняева в кругу друзей, как и большинству инструкторов-лётчиков нашего аэроклуба, 23–25 лет.
Пройдя все препоны комиссий и подкомиссий, Коля Замескин этой же осенью был зачислен курсантом аэроклуба. Инструктором его был Кузьма Степанович Сергеев.

Из письма Н. М. Замескина школе № 11

«...Летать меня научил Сергеев, это был один из лучших инструкторов аэроклуба».

В августе 1940 года состоялся очередной выпуск, и сразу же лучшие ребята были направлены в лётные школы. Николай Замескин получил направление в 31-ю Новосибирскую военную авиационную школу пилотов. Не прошло и года – началась война, нужны были лётчики, и Николай с группой ускоренной подготовки прошёл обучение за год, получил звание сержанта и был направлен в школу первоначального обучения пилотом-инструктором.

Из письма Н. М. Замескина от 27 августа 1977 года

«...На этом закончилась моя гражданская жизнь, я стал военным и до сих пор продолжаю службу. Как и каждого советского человека, меня воспитали родители, школа, комсомол, партия. Они привили мне любовь к Родине, верность своему долгу, веру в непобедимость нашего дела.
...
Моральная закалка помогала на всём жизненном пути преодолевать трудности, выполнять стоящие передо мной задачи».

В свои неполные двадцать лет он уже сам стал обучать молодых лётчиков: сначала во Фрунзе, в Ташкенте, а потом уже непосредственно в боевых частях. На инструкторской работе отработал технику пилотирования, летал не только на отечественных, но и на американских и английских самолётах.

С того дня, как Николай Михайлович стоял в торжественном строю с другими выпускниками аэроклуба, с волнением ожидая, когда среди выпускников будет названа и его фамилия, прошли десятки лет, а он до сих пор с теплотой вспоминает свой родной аэроклуб.

Из письма Н. М. Замескина от 22 апреля 1977 года

«...Прошло 37 лет, целая жизнь с её радостями и горестями, невосполнимыми утратами друзей и товарищей, переменой мест, но аэроклуб вспоминаешь с трепетом и волнением. Оттуда всё началось. Там было всё первое: первый прыжок с вышки, первый глоток неба – необъяснимое чувство полёта, первый прыжок с парашютом. Там мы, шестнадцатилетние, прошли первые шаги школы мужества. Аэродром на Школьном, лагерь в берёзовой роще остались на всю жизнь в сердце как воспоминание чего-то доброго и радостного.
А какой замечательный был коллектив, я имею в виду постоянный состав: командование, преподаватели, инструктора, авиатехники. Это всё были добропорядочные люди, прекрасные воспитатели, вдумчивые и терпеливые. Сложная учёба полётам проводилась на высоком лётно-методическом уровне. Безусловно, такие люди достойны доброй памяти о них».

В 1949 году Николай Михайлович начал осваивать реактивную технику, за время лётной работы ему довелось летать на тридцати типах самолётов, пробыл в воздухе более шести тысяч часов.
В 1952 году отбыл в правительственную командировку. Больше года он защищал интересы своей Родины на дальних её подступах. Им лично в воздушных боях уничтожено девять вражеских самолётов. Он много пережил, ведь авиация, как он пишет, требует всего человека. И всё же...

«Несмотря на все трудности, жизнь военного лётчика-истребителя интересна, и если бы была возможность её повторить, я это сделал бы, не задумываясь перед выбором... Я счастлив, что живу».

С Николаем Михайловичем мы встретились в мае 1978 года, он приезжал в Прокопьевск к своим родным и зашёл ко мне. Был полон сил и энергии.
Несмотря на свою крайнюю занятость по службе, посещает кино, театр, концерты, много читает, занимается плаванием, очень любит охоту.
В 1979 году ушёл в отставку, но ничего не делать не умеет – работает в геологоразведочной партии.
Полковник в отставке Замескин Николай Михайлович награждён четырьмя орденами, в том числе орденом Ленина; многими медалями. Награждён и орденом одной из социалистических стран.
С 1957 по 1961 год Замескин Н. М. был командиром авиационного Берлинского ордена Суворова полка, и вот спустя двадцать лет, 10 октября 1981 года, Николая Михайловича пригласили однополчане на торжества по случаю 40-летия этого полка – не забыли своего командира. Это тоже надо заслужить.

Из статьи Н. М. Замескина (газета «Часовой Севера» № 102 от 20.08.1989) «Правительственная командировка (неизвестная война)»

«...Читая в газетах тревожные сводки о событиях в КНДР, наши сограждане не подозревали, что за независимость маленькой Кореи мужественно сражаются и советские воины-интернационалисты.
"Неизвестная война" – такое название дадут тем событиям участники отражения империалистической агрессии. Слишком долго придётся им молчать даже о том, за что были награждены высокими государственными наградами.
Но вот полог секретности снят. Своими воспоминаниями о тех днях мы попросили поделиться полковника в отставке Николая Михайловича Замескина. За подвиги, совершённые в небе Кореи, он был награждён орденом Ленина».

«Июль 1952 года. Наш поезд мчится к государственной границе СССР. Я смотрю в окно, стараясь запечатлеть в памяти кусочек родной земли, а в голове всё вертятся слова председателя комиссии: "Вы едете воевать, обстановка там сложная. Лётчики должны быть готовы сражаться с сильным противником..."
Наша Краснознамённая истребительная часть вошла в состав авиационной группы. Мы стали интернационалистами, пришедшими на помощь народу КНДР...

...Вначале все с оптимизмом смотрели на командиров, сослуживцев, прошедших через огненное небо Великой Отечественной. У "соседей" все командиры эскадрилий были Героями Советского Союза. Как на бога смотрели мы на нашего командира Героя Советского Союза полковника Ерёмина, которому саратовские колхозники подарили во время войны самолёт...
...Кроме американцев в Корее воевали и представители других капиталистических стран. Все они были высококвалифицированными воздушными бойцами...
Никогда не забуду последний бой Героя Советского Союза подполковника Горбунова. С земли было трудно рассмотреть, что происходит в небе. Только слышался отдалённый гул двигателей да работа "пушек".
Вдруг показался самолёт, за которым тянулся чёрный шлейф. После атаки четырёх истребителей он стал разваливаться на глазах. По белому цвету парашюта у лётчика мы поняли: сбили нашего (у американцев были цветные парашюты). Но не успели обрадоваться спасению, как та же четвёрка американцев хладнокровно расстреляла нашего беспомощного сослуживца.
Мы бросились к месту приземления. Подполковник Горбунов лежал вниз лицом, раскинув руки. Словно старался в последний раз обнять Землю...
...Несмотря на напряжённую обстановку, организации отдыха и досуга лётчиков уделялось большое внимание. После двух-трёх месяцев предоставлялся отпуск от десяти до пятнадцати суток. Его проводили недалеко от аэродрома.
Мне довелось несколько раз восстанавливать силы в уютном уголке Улумбей. Он славился красивейшей диковинной природой.
Отношение к подобной психологической разгрузке у меня сложилось двоякое: с одной стороны, она давала возможность отвлечься, набраться сил, с другой – расслабляла. Лётчик, как спортсмен, без тренировки теряет форму.
...Разные ситуации возникали в небе. Иногда было так жарко, что оставалось уповать лишь на чудо. А его можно совершить лишь с помощью активных, нестандартных действий.
Об одной такой ситуации тоже хотелось бы рассказать.
Так, мне довелось выполнять задание в составе двух звеньев. На высоте 8 000 м обнаружили противника, заходившего с моря на сушу.
Я и напарник замыкали боевой строй. У нас было выгодное положение. Подал команду: "Атакуем", – направил свой самолёт на цель. В этот момент ведомый предупредил: "Куда пошёл? Сзади “Сейбр”".
Увлёкшись атакой, я сам подставил себя под удар. Что делать?
Бросил свою машину вниз. Замечаю, что мой преследователь явно не ожидал такого хода, опоздал.
Ведомый не вмешивался, оставаясь на прежней высоте. Лишь ставил в известность, что меня атакуют и вот-вот собьют. Но я не сдавался. Смотрю на указатель скорости – 1100 км/час. Перегрузки большие.
Очнулся, лишь когда ведомый сказал: "Молодец, хорошо, так держать, плавно выводи и смотри справа". Пока разгонял "мигорёк", заметил – высота менее 2000 метров. Когда вернулся на аэродром, сослуживцы только и говорили, что я родился в рубашке, раз из такого переплёта выбрался. А я в этом бое ничего особенного не вижу. Просто решил бороться до конца, выжать из самолёта всё, чтобы победить. И победил.
Вообще боевое счастье было благосклонно ко мне. За год и три месяца совершил 135 боевых вылетов, участвовал в 36 воздушных боях. Уничтожил 6 истребителей противника и три повредил. В боевом строю интернационалистов находился вплоть до начала мирных переговоров в августе 1953 года. Ни разу не был сбит.
Рядом со мной сражались бесстрашные воздушные бойцы: генерал-майор авиации Н. Баранников, лётчики А. Карелин (действуя в "ночном" полку, уничтожил 5 бомбардировщиков Б-29), С. Субботин (на счету которого 15 сбитых самолётов)...
...В Порт-Артуре, рядом с кладбищем, где похоронены русские солдаты, погибшие в войне России с Японией в начале XX столетия, есть другое, поменьше. Там на могильных плитах выбиты имена и фамилии моих сослуживцев. Тех, кто не вернулся из боя».

Бабарыкин Сергей Николаевич

Сергея Николаевича я знала как отличного лётчика, в аэроклубе был командиром звена, он дал путёвку в лётчики моему мужу, потом Вася был инструктором в его звене, это звено было комсомольское. Не помню, сколько лет было Сергею, примерно 1913–1915 года рождения.
В июле 1941 года был переведён в Новосибирскую военную Краснознамённую школу лётчиков, всю войну он готовил лётные кадры для фронта. Сначала работал командиром звена, потом командиром отряда, затем командиром авиаэскадрильи школы. За подготовку лётных кадров фронту был награждён двумя орденами: Красного Знамени – 05.10.1943 и Отечественной войны II степени – 05.11.1944.
В 1948 г. 6 октября был назначен начальником лётно-штурмового отряда – заместителем начальника Дальневосточного управления ГВФ, где проработал до октября 1950 года.
Дальше следы теряются.
По сообщению Министерства гражданской авиации из ГВФ с октября 1950 года ушёл.
Жаль, что так и не могла узнать о нём ничего больше.

Шулаков Вячеслав Максимович

В Прокопьевск Слава приехал с родителями в 1926 году, учился в школе, потом пошёл работать на шахту электрослесарем, а когда в 1934 году открылся аэроклуб, стал курсантом первого набора. Славе тогда было семнадцать лет. Учиться в аэроклубе было не так-то легко: днём работа, вечером учёба, и только летом, когда начинались полёты и курсанты со своими командирами выезжали в лагеря, их освобождали от работы. Аэроклуб окончил с отличием, затем был направлен на учёбу в Ульяновскую лётную школу ОСОАВИАХИМа, которую окончил в 1937 году, и вернулся в свой родной аэроклуб, теперь стал уже обучать курсантов сам. Его курсантами были Михаил Чирков, который на фронте летал на бомбардировщике, сделал шестьдесят три боевых вылета, а на шестьдесят четвёртом погиб; Егор Кудинов, который погиб в 1941 году при испытании самолёта; Тоня Петрова и другие. Об этих трёх курсантах Шулаков упомянул в своём письме ребятам школы № 11. Хороших, честных, смелых людей воспитал Шулаков.
В сентябре 1938 года, уже в должности начальника штаба, Славу призвали в армию, откуда он был направлен в 31-ю Новосибирскую военную лётную школу, которую в 1940 году успешно окончил. В 1948 году окончил Краснознамённую Военно-воздушную академию. В 1959 году окончил авиационный факультет Академии Генерального штаба. До и после этого служил на востоке. Летал на сверхзвуковых самолётах. Командовал авиасоединением. Был награждён двумя орденами Красной Звезды, медалями.
В августе 1954 года Шулаков В. М. был назначен начальником Центрального аэроклуба СССР им. Чкалова в Москве.
О том, что Шулаков В. М. живёт и работает в Москве, я узнала из его письма ребятам школы № 11 слишком поздно. Прочитав его, я решила ему написать, вопросов к нему у меня, естественно, было предостаточно, ведь он об аэроклубе знал много: как он был организован, о первых командирах, первых курсантах... Ответ пришёл вскоре, но не от него, писала совершенно мне незнакомая женщина.

«Тов. Негриёва М. А.
На Ваше письмо отвечает секретарь бывшего начальника Центрального аэроклуба Шулакова В. М. – Лихачёва Е. В.
Сообщаю Вам прискорбную весть о том, что Шулакова В. М. 8 июня с. г. не стало в живых.
14.07.1967 Е. Лихачёва»

Это было для меня просто непостижимо. Я хорошо помню Шулакова по аэроклубу: молодой, красивый, очень способный, и вдруг: «...не стало в живых». И хотя прошли десятилетия с тех пор, как встречала его в аэроклубе, совсем молодого начальника штаба аэроклуба, всё же никак не верилось, что нет Славы. Скольких аэроклубовцев я нахожу, и всё – нет, нет, нет, даже в мирное время небо не щадит лётчиков.
Отыскала родителей Шулакова, до этого я их никогда не видела: мать Ирину Парамоновну и отца Максима Андреевича. Жили они в другом районе города, были уже в преклонном возрасте. Свой небольшой домик, чистый дворик с огородом, собака на цепи – больше, наверное, для того, чтобы иметь рядом живое существо, чем для предупреждения о том, что кто-то пришёл, потому что Ирина Парамоновна уже плохо слышала, а Максим Андреевич вообще слух потерял. Обстановка в доме очень скромная, если не сказать больше. Я представилась, и когда они услышали, что Слава работал вместе с моим мужем в аэроклубе, очень обрадовались. Я знала, что у них есть ещё дети, но говорили они только о нём, пожаловались, что никак не могут переоформить пенсию, что-то я им, помню, посоветовала, потом Максим Андреевич приезжал меня поблагодарить – с пенсией всё уладилось. Вскоре они оба умерли – слишком тяжела была утрата.
В музее школы № 2 хранится письмо В. М. Шулакова, которое он написал ребятам школы № 11 в 1966 году, я о нём узнала совсем недавно. Приведу несколько выдержек из него.

«...Я закончил первый набор лётчиков Прокопьевского аэроклуба. Наш первый выпуск городские власти провели в торжественной обстановке в клубе им. Артёма...»

Этот клуб в то время заменял городу театр, т. к. театра в то время в Прокопьевске ещё не было.
И ещё из его письма.

«Помню, в 1935 году в Прокопьевск в аэроклуб прилетело два самолёта. Полгорода бежало встречать, или мне так кажется, на Тырган прилетевших – тогда не было трамваев».

От курсанта-аэроклубовца до военного лётчика первого класса, начальника Центрального аэроклуба, – это ли не блестящий путь одного из первых выпускников Прокопьевского аэроклуба. И, несмотря на это, Слава Шулаков не зазнался. Сообщил и о том, что Соловьёв умер. Прошло около тридцати лет, как расстались курсант с инструктором, а он его всё помнил, был ему благодарен за то, что открыл ему дорогу в небо.
Погиб полковник Шулаков В. М. при исполнении служебных обязанностей в результате катастрофы вертолёта. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. Привожу полностью некролог, который был помещён в одной из столичных газет, мне прислали вырезку – скорее всего, это из Центрального органа печати ЦК ДОСААФ.

«При исполнении служебных обязанностей трагически оборвалась жизнь полковника Вячеслава Максимовича Шулакова – начальника Центрального аэроклуба СССР им. Чкалова, члена КПСС с 1941 года.
В. М. Шулаков родился в 1917 году в дер. Загорье Кировской области, свою трудовую деятельность он начал на шахте в гор. Прокопьевске. Окончив курс лётной подготовки в школе ОСОАВИАХИМа, В. М. Шулаков целиком посвятил свою жизнь службе в авиации. От рядового лётчика до командира авиационной дивизии – таков его путь в Военно-воздушных силах. В 1948 году В. М. Шулаков успешно окончил Краснознамённую Военно-Воздушную академию Генерального штаба.
С июня 1964 года В. М. Шулаков умело руководит коллективом Центрального аэроклуба имени В. П. Чкалова. Много сил отдал он подготовке сборных команд Советского Союза по авиационным видам спорта к международным соревнованиям, чемпионатам мира. Требовательный руководитель, примерный коммунист, В. М. Шулаков настойчиво добивался высококачественной подготовки спортсменов.
Заслуги В. М. Шулакова в деле подготовки авиационных кадров отмечены правительственными наградами.
Светлая память о В. М. Шулакове навсегда останется в наших сердцах.

Группа товарищей»

Повторяю: до школы ОСОАВИАХИМа Шулаков окончил в Прокопьевске в 1935 году аэроклуб. В 1948 г. окончил Военно-воздушную академию, а авиационный факультет Академии Генерального штаба окончил в 1959 году. В некрологе – ошибка.

***
Тысячи и тысячи прокопчан и киселёвцев пошли на фронт, а вместе с ними и воспитанники и командиры аэроклуба. Их было много, ведь выпускники всех семи основных и одного по спецзаданию выпусков и весь лётный состав к началу войны – призывного возраста.

Я рассказала о немногих: о тех, о ком что-то удалось узнать

***
Последнее моё повествование – о тех одиннадцати комсостава, которые в 1941 году ушли на фронт добровольно.

Утром 22 июня 1941 года ярко светило солнце, на небе ни облачка, прокопчане целыми коллективами выезжали на машинах за город: в Зенковский парк, на Чумыш, в Керлегеш загорать, покупаться, рыбы поудить. Кто оставался в городе, строил свои планы: сделать свои домашние дела, которые не успели закончить на неделе, сходить на рынок, а вечером можно пойти в уютный кинотеатр им. Островского, где до начала сеанса непременно даст концерт замечательный джаз кинотеатра с его чудной первой скрипкой Преволоцкого... – он тоже пойдёт на фронт, вернётся больным и вскоре умрёт. Туберкулёз. Не пощадила его война.
Но в те часы, когда дневным заботам пришёл конец, а вечер ещё не настал, когда в воскресенье наступает особая тишина, мы услышали страшное сообщение о том, что Германия без предупреждения напала на Советский Союз. Война!!!
Все были возбуждены, хотя ещё плохо, в особенности мы, молодые, не совсем осознали, что произошло, но на второй день, в понедельник, когда на всех предприятиях до начала работы прошли митинги, на которых выступали участники Первой мировой и гражданской войн, в душу вкралась тревога. Началась жизнь военного времени со всеми её трудностями, заботами.
Осенью аэроклуб закончил свой основной выпуск, закончил и второй, спецвыпуск – небывалое в истории аэроклуба, чтобы за один сезон сделать параллельно два выпуска, но в войну много бывало небывалого.
В это время в Ленинск-Кузнецке формировался полк ночных бомбардировщиков, в основном из инструкторов-лётчиков и техников аэроклубов. И тут встал вопрос, кто пойдёт добровольцем. Не знаю, сколько человек сделали шаг вперёд, но ушло одиннадцать. Троим было немногим более тридцати – все члены партии, остальные комсомольцы во главе со своим вожаком – Колей Кулишом и членами комитета комсомола. К сожалению, кто именно входил в состав комитета, не помню, помню только, что Негриёв Василий был Колин заместитель. Было этим комсомольцам 22–26 лет. Все, кроме одного, – женаты, у всех, кроме двух, – дети, но поступить они иначе не могли. Это были сыновья тех, кто делал Октябрьскую революцию, кто отстаивал её завоевания в гражданскую войну, кто строил новое, советское государство. И в авиацию они пришли не случайно, а по призыву в тридцатые года: «комсомол, на самолёты».
Уходили командир 1-го звена Сущенко А. П. со своим техником Кулишом Н. Л., инструктор-лётчик 5-й лётной группы комсомольского звена Стабровского – Негриёв В. С. со своим техником Дорогим С. Т.; инструкторы-лётчики: Зеленский В. С., Коновалов В. Д., Белохвостиков Н. И., Медведев И. П.; техники: Абрахов С. С., Майоров Р. П., Шилдов Г. А.

Немного о каждом

Сущенко Александр Павлович

Родился в 1906 году. Трое детей. Член партии. Родители, как мне писала его жена, Сущенко Нина Владиславовна, из Новокузнецка Кемеровской области, были расстреляны белыми в Новониколаевске (ныне Новосибирск). Сначала расстреляли отца, мать оставалась в тюрьме с тремя детьми, в том числе десятилетний Саша, он был старший. Ему удалось бежать. О том, что расстреляли и мать, он узнал потом. Сестру и брата сколько ни искал, так и не нашёл. Беспризорничал, с шестнадцати лет начал работать, в 1926 году его призвали в армию. Вот с этого и началась его лётная биография: попал в девятнадцатую авиаэскадрилью, которая стояла в Спасске на Дальнем Востоке, был мотористом, потом авиатехником. Принимал участие в боях на КВЖД в 1929 году, после армии остался на сверхсрочной службе, а в 1932 году поступил в Новосибирскую лётную школу, которую окончил и получил назначение в Беловский аэроклуб, после Белова был переведён в Прокопьевский аэроклуб командиром звена.

Абрахов Сергей Сергеевич

Родился примерно в 1905–1907 году. Авиатехник. Одно время был техником киселёвской группы – той самой группы, выпускником которой были Иван Черных и Фёдор Буслов, получившие звание Героя Советского Союза.

Майоров Роман Павлович

Родился в 1905 году, двое детей. Авиатехник. В аэроклуб пришёл из армии, служил в авиаотряде. Закончил войну в должности авиатехника эскадрильи.

Белохвостиков Николай Иванович

Родился примерно в 1914–1917 году, комсомолец, двое детей. Лётчик, выпускник аэроклуба в г. Прокопьевске, был направлен в авиашколу ОСОАВИАХИМа в г. Ульяновске и по окончании её приехал опять в Прокопьевск, теперь уже инструктор-лётчик.

Дорогой Сергей Тимофеевич

Родился в 1918 году, комсомолец, холост, авиатехник, считал, что ему легче всех уходить на фронт, потому что не успел жениться.

Зеленский Василий Степанович

Родился в 1919 году, комсомолец. В аэроклубе инструктором-лётчиком начал работать с 1940 года, в 1941 году, ещё до войны, женился на курсантке. Детей нет.

Кулиш Николай Логинович

Родился примерно в 1914 году, комсомолец, один ребёнок, авиатехник, секретарь комсомольской организации аэроклуба.

Коновалов Василий Дмитриевич

Родился в 1915 году, комсомолец, двое детей. Лётчик, в 1934 году окончил Новосибирскую лётную школу ОСОАВИАХИМа и получил назначение в Прокопьевский аэроклуб инструктором.

Медведев Иван Петрович

Родился примерно в 1913 году, комсомолец, детей двое. Лётчик. Выпускник Прокопьевского аэроклуба.

Шилдов Геннадий Александрович

Родился в 1915 году, один ребёнок. Авиатехник, тоже выпускник Ульяновской ОШПиА.

Продолжение следует...

Негриёв Василий Степанович

Родился в 1916 году, комсомолец, двое детей.
У меня сохранилось удостоверение за № 3-Н от 23 сентября 1933 года, где указано, что он студент третьего курса дневного отделения Краснодарского строительного рабфака Высшего совета народного хозяйства СССР. На обложке с внутренней стороны пометка: «Госстипендиат, 30 руб.». Госстипендия была выделена как сироте, у которого мать умерла, а отец погиб в гражданскую войну. Стипендия, конечно, не велика, но время было трудное, а детей, потерявших родителей, – много. В этом же удостоверении указано, что срок действительности удостоверения продлён до 1 июня 1934 года. Остался год учёбы на рабфаке – и тогда строительный институт без испытаний, но совпало так, что аэроклуб он окончил одновременно с третьим курсом рабфака, встал вопрос: институт или авиация. Победила авиация. Но это было осуществить не так-то просто, рабфак его отпустить не мог, ведь пройдено три курса, все годы получал стипендию, к тому же рабфак специально готовил студентов именно для строительного института.

Из письма родной сестры Василия Степановича Негриёва – Веры Степановны Курганской

«По окончании аэроклуба ему директор рабфака посоветовал учиться дальше на лётчика ... посоветовал ему поехать в Москву к Ворошилову. И вот Вася поехал, он ждал своего приёма у Ворошилова четыре дня, и только тогда он попал к нему. Его Ворошилов принял, всё расспросил и на заявлении Васи написал резолюцию, чтобы его приняли в лётное училище. Он дал Васе 300 руб. Когда Вася приехал в рабфак, все его встретили с музыкой и цветами».

Согласно свидетельству, которое у меня тоже сохранилось, 1 июля 1934 года он поступил в Ульяновскую объединённую школу пилотов и авиатехников ОСОАВИАХИМа (ОШПиА) и 31 декабря 1935 года её окончил. Направление получил в распоряжение Новосибирского краевого Совета ОСОАВИАХИМа. В это время Новокиевский район Новосибирской области был награждён орденом Ленина и премирован самолётом, на этот самолёт Негриёв В. С. был назначен бортмехаником, командиром самолёта – лётчик Остроухов. Это было 15 января 1936 года. Там, в Кулундинской степи, где тогда ещё колыхалось море ковыля, где весной в бездонном голубом небе заливались своей чудесной трелью жаворонки, где ночью такая тишина, что звон в ушах стоит, мы и познакомились 16 марта 1936 года, а 1 июня этого же года поженились. На следующий день Вася уехал в Прокопьевск, когда был назначен старшим техником аэроклуба. Ему тогда только что исполнилось двадцать лет, а под его руководством уже работал целый штат авиатехников и мотористов, он отвечал за всю материальную часть аэроклуба, т. е. за исправное состояние самолётов, и нёс всю ответственность за теоретическую подготовку курсантов.
В 1938 году его направили в старую его школу, которую окончил в самом конце 1935 года, на годичные курсы усовершенствования начсостава (КУНС), курсы эти шли по линии Наркома обороны: все слушатели там же прошли переаттестацию, получили звание военного авиатехника второго ранга, и у всех в петлицах к одному кубику прибавился второй.
После курсов Негриёв В. С. вернулся в свой аэроклуб, съездил в Бердский санаторий и по возвращении стал работать инструктором-лётчиком (пилотскую и инструкторскую программу он прошёл и сдал ещё до курсов).
Вообще я всегда удивлялась: он управлял любым видом транспорта – мотоциклом, автомашиной, самолётом. На командиров звена ему везло: первым был великолепный лётчик Бабарыкин С. Н., а второй – такой же прекрасный смелый лётчик Стабровский А. А. К сожалению, судьбу последнего не знаю. Работать и с тем, и с другим было хорошо, работали дружно, и когда однажды, во время полёта с Бабарыкиным, при посадке создалась аварийная ситуация, эта слаженность во многом помогла аварию предотвратить.

Из газеты «Ударник Кузбасса», так тогда называлась наша городская газета, № 54 от 26 марта 1940 года

«Самоотверженный поступок комсомольцев аэроклуба

На днях экипаж Прокопьевского аэроклуба в составе командира звена т. Бабарыкина и инструктора-лётчика т. Негриёва проявил мужество и самоотверженность. В полёте отсоединилось крепление лыжи самолёта, лыжа встала в вертикальное положение. Создалась угроза аварии самолёта при посадке.
В целях сохранения машины в этой сложной обстановке экипаж принял такое решение. Инструктор Негриёв, выйдя на крыло, поставил лыжу в нормальное положение. Командир звена тов. Бабарыкин образцово совершил посадку. В результате самоотверженности комсомольцев машина была спасена».

А 17 марта 1940 г. по аэроклубу вышел приказ № 21, п. 7.

«Тов. Негриёву за проявленный самоотверженный поступок во время перелёта и чувство ответственности за сохранение материальной части, выразившиеся в том, что т. Негриёв в целях спасения машины и предотвращения неминуемой поломки или аварии вылез на плоскость во время посадки и поставил лыжу в нормальное положение, в результате чего посадка была произведена и сохранена материальная часть. За вышеуказанное т. Негриёву объявляю благодарность и премирую в сумме 100 рублей.

Нач. аэроклуба
Логинов»

Это произошло 16 марта 1940 года – ровно, день в день, через четыре года, как мы с Васей познакомились.

По званию, как я уже писала, Негриёв В. С. был воентех второго ранга, и, естественно, по этой специальности и званию он и был зачислен в полк, но оказалось, что лётчиков в полку не хватает. Тогда командование обратилось к техникам, тем, кто умеет летать, с просьбой сесть на самолёт. Негриёв перешёл на самолёт не задумываясь. Переаттестацию на строевого командира он прошёл уже на фронте, после чего ему было присвоено звание лейтенанта. Я часто думаю: останься он техником – вернулся бы, ведь из наших техников не погиб и не был ранен ни один. Он был отличный техник, но и очень любил летать и не боялся никаких трудностей. Да иначе он поступить и не мог – такой уж он был. Звание строевого командира он оправдал. Привожу несколько выдержек из боевых характеристик из его личного дела, которое хранится в Главном управлении гражданского воздушного флота.

15 января 1942 года

«Идеологически выдержан, морально устойчив. Политически развит хорошо. Военную тайну хранить умеет. Дисциплинирован, смелый, энергичный лётчик. На выполнение боевых заданий всегда идёт с большим желанием.

Командир 1АЭ 682 нбап
капитан Калинин

Военком 1АЭ
ст. политрук
Дрозденко»

20.07.1942

«...Материальную часть знает отлично и грамотно её эксплуатирует. Владеет отличной техникой пилотирования и хорошей штурмовой подготовкой в сложных метеоусловиях. Неоднократно поощрялся за хорошую боевую работу. В создавшихся сложных условиях не теряет самообладание. В бою смел и решителен. Обладает хорошими волевыми командирскими качествами. Дисциплинированный, вежливый командир. Обладает служебным воинским тактом.
Достоин продвижения на должность командира звена.

Командир 2АЭ 878 сап
капитан Калинин

Военком 2АЭ 878 сап
ст. политрук
Дрозденко»

***
На формирование 682-го авиаполка ночных бомбардировщиков (командир полка Покоевой, комиссар Туркин) наши ребята выехали 18 ноября 1941 года в гор. Ленинск-Кузнецкий. На вокзал Вася просил меня не ехать. Он всегда меня щадил.
На вокзал он из дома ушёл поздно вечером; как он ушёл, как мы прощались, сколько ни вспоминала, так до сих пор и не могу вспомнить. Помню только, у нас была тётя Клава – соседка, Вася подошёл к двери, посмотрел на сладко спавших малышей, уже взялся за ручку, а тётя Клава и говорит: «Подойди, Вася, к детям, поцелуй на прощание», – он подошёл, поцеловал сына, потом дочь, а дальше в моей памяти полный провал. Нет, ни криков, ни истерик не было, это помню точно, но как мы в этот раз расстались – не помню.
Недели через две Вася приезжал в командировку, а зачем – не сказал, спрашивать нельзя было – это я знала. Был он очень тепло одет, я ещё посмеялась, что приехал поездом, так же и возвращаться будет, а едет, как будто в полёт собрался: полушубок, меховой шлем, на ногах унты, носки из гагачьего пуха, меховые краги, – а про себя подумала: «Как хорошо, что так тепло едет», –а то всегда за него переживала, он ведь с Кубани, учился на Волге – в Ульяновске, в Сибири всего-то пять лет, а ходил всегда в шинели и хромовых сапожках на один тоненький носочек. Много позже, уже после войны, я узнала, что приезжал он принимать и перегонять в Ленинск-Кузнецкий самолёты. Подходило время ехать на фронт.
Пока полк не уехал, жёны ездили на свидание. Я не ездила: дочка у меня была грудная. Но как-то вернулась из очередной поездки жена Васи Зеленского – Надя и сказала, что скоро наши ребята уедут на фронт. Вася и Надя поженились перед самой войной. Это была красивая, с длинными тёмно-каштановыми, ниже пояса, косами и большими карими глазами женщина, и очень добрая.
Время в войну, как и во все войны, было трудное, сколько раз Надя брала мои продуктовые карточки и отоваривала их у знакомых продавцов, не всегда ведь их удавалось отоваривать, или приходилось выстаивать огромные очереди, а времени не было: работали и днём, и вечером, зачастую и в выходные, и в праздники, или одни продукты заменялись другими, например: мясо – яичным порошком, сахар – дешёвыми конфетами, Наде удавалось получать более качественные продукты, а мне это так важно было: какой чай для маленьких детей без сахара. Я бывала у Нади дома, она жила с отцом и матерью, были у неё ещё брат и сестра, в общем, семья, они всегда сажали картофель, был небольшой огородик, и не было случая, чтобы она не накладывала в сумку побольше овощей и ещё что-нибудь для моих малышей. Но вскоре у неё на работе случилась беда, и она уехала, никому ничего не сказав. Уже после войны я узнала, что она тогда уехала в Одессу или Киев и в сорок четвёртом году умерла, хотя я в это не поверила, не верю и сейчас, что Нади нет.
16 декабря 1941 года жена Коновалова – Юля и я собрались и поехали в Ленинск-Кузнецкий к своим мужьям. Получить в то время отпуск было проблемой, потому что всякие отпуска, даже очередные, на всё время войны были запрещены. Мне повезло. Получив отказ от большого начальства, по совету старших женщин я пошла к заместителю управляющего трестом, где работала. Это был прекрасной души человек, участник гражданской войны Перцев Илья Яковлевич. Рассказала ему свою беду, он на меня посмотрел, а потом взял моё заявление, что-то на нём написал и, возвращая, сказал: «Езжай, проводи своего лётчика, да скажи, чтобы хорошо воевал и вернулся домой с победой». Всю жизнь я ему благодарна.
До войны советские люди жили уже хорошо, было чего поесть, попить, и одевались хорошо. Женщины тогда носили дошки, или, как их сейчас называют, шубы, и шапочки, то и другое только из натурального меха, не то что сейчас – из синтетики, на ногах белые фетровые ботики на кожаной подошве – скользко, но красиво, ботики ведь надеты на туфельки на высоком каблуке. Мода требует жертв, что делать, нам, жёнам лётчиков, плохо одеваться нельзя было никак, мужья уж очень на виду в городе. Однако всё это не годилось для поездки в битком набитом вагоне, для ожидания поезда в зимнюю стужу. Выручили хорошие люди: одна соседка принесла валенки, добрая тётя Клава, та, что у нас была, когда Вася уезжал, – пуховую шаль, тогда люди добрее были, чем сейчас. И поехала я.
Приехали мы с Юлей на следующий день, 17 декабря, рано утром. Город незнаком, никого, ничего не знаем. Пошли к военному городку, подошли к проходной, стоим и горюем: как же теперь мужей своих вызвать? У проходной постовой, с ним много не наговоришь. Вдруг видим: идёт солдат, попросили его помочь нам. Ему это тоже не так-то просто, он-то ведь их, возможно, и не знает. Хороший парень встретился, разыскал, да ещё вернулся и сказал: «Сейчас получат разрешение и явятся», – время военное, даже офицеры не имеют права без разрешения покинуть городок ни на минуту. И всё же тут уж нам легче стало, забыли, что устали, что замёрзли, зима 41-го была лютая. Когда наши Васи пришли, мы зашли в какой-то домик, нам разрешили посидеть у них, пока мужья найдут какой-нибудь ночлег, весь день ушёл на хлопоты, дважды им надо было ещё зачем-то возвращаться в расположение полка, потом ещё раз за ними приходили, и только вечером мы, каждая со своим мужем, ушли на квартиры, какую уж каждый нашёл, а на следующий день в шесть часов утра мы уже с ними прощались. Подошли мы с Васей к проходной, попрощались, я его легонько подтолкнула: «Ну, иди», – да так на какое-то время и осталась стоять с протянутыми руками. Как мне хотелось вернуть его хотя бы на одну минуту... Но нельзя, ни капли мужества нельзя у него отнимать – впереди фронт, сегодня отправка. Никто, кто сам не отправлял самого ему дорогого человека на войну, не знает, что это такое. Быстро растворилась в темноте всегда такая стройная, а сейчас чуть сгорбленная его фигура, смолкли шаги по скрипучему снегу, хлопнула дверь проходной, и всё смолкло. И такую я почувствовала внутреннюю пустоту, как будто и самой-то меня не стало.
Не знаю, сколько я простояла, очнулась, всё было так же тихо, туман морозного утра ещё не рассеялся, и я стою одна, и весь мир куда-то отошёл от меня. Только забота о детях меня привела в чувство. Медленно я направилась на вокзал, дома ждут меня четырёхлетний сын и дочка грудная, ездила ведь я с грудососом, иначе никак нельзя, не дай бог, ещё грудница приключится или молоко пропадёт. Хорошо ещё, что мама с нами. Ох и досталось же нам, молодым женщинам, в войну. Почему-то пронеслось в голове: вот ведь как получается, отец Васи воевал в Первую мировую войну, потом в гражданскую. Осенью 1918 года взрывал мост и сам погиб. Васе тогда шёл третий год. Детство Васи я знала плохо, не любил он о нём рассказывать. Уже когда начала собирать материал об аэроклубовцах, мне его тётка, жена брата отца Ирина Ивановна Негриёва из села Ивановского Ставропольского края, написала:

«В мае 1918 года начались у нас в нашем и вокруг нашего села бои с белогвардейцами: казаками и черкесами, – и вот в эти дни пошли наши братья Степан и Фёдор в ряды Красной Армии, они были большевиками, и вот они воевали целое лето 1918 года, отражали набеги белых, причиняющих большие разрушения, грабежи и убийства мирных жителей, стариков и детей.
Пришла осень 1918 года, наше село, оно называлось Ивановское, переходило несколько раз из рук в руки, наконец наше село, наполовину сожжённое, перешло к белым, люди все выехали, все до одного... при этих набегах белых Васина мама – Мелания и родила двойняшек, два сына... в дороге умерла, умерли и мальчики... в эти дни погиб и его отец от белогвардейцев. Вася и две сестрёнки остались сиротами в пути, в дороге, и вот мы были в беженцах с октября до января, возвратились в село, занятое белыми... и вот началась наша жизнь горькая: без хлеба и без одежды...»

Сначала Вася и две его сестрёнки жили с бабушкой и дедушкой, а когда бабушка в 1923 году умерла, Вася начал беспризорничать, это он мне рассказал сам, попал в детприёмник НКВД, оттуда на рабфак, а стал лётчиком. К двадцати пяти годам Вася уже создал себе хорошую семью: жена, сын, дочь, – и опять война – второе поколение идёт на защиту завоеваний Октября 1917 года.
За час до отхода поезда на вокзал пришёл Коновалов, его отпустили ненадолго, и шепнул мне на ухо: «Васю не отпустили, он руководит погрузкой самолётов». Вася, повторяю, был не только лётчиком, но и, по отзывам его друзей, прекрасный авиатехник. Юля с мужем прошли в купе, я им мешать не стала, вышла в тамбур, да так и простояла всё время.
Что Вася не сможет прийти, я не сомневалась: руководить погрузкой самолётов для отправки на фронт не просто. Всей душой я была с ним: представляла, как он решительно даёт нужные распоряжения, ничем не отвлекаясь ни на минуту, да скорее всего, он уже отключился от мирной жизни, он был там, на фронте. Нет, обо мне он не забыл, он знал, что я всегда с ним, вместе мы или нет.
Вот так последние часы мы были рядом, а увидеться ещё раз не смогли – не дала война, а дня через два я получила по почте маленькую записочку, в которой было всего несколько слов.

«Мой привет, Мура! Прости, что не пришёл провожать, уезжаем сегодня 18.12.41 г. в 19 часов.
Целую всех вас.
Вася»

Законы войны жестоки.
В 1976 году мне удалось разыскать техника Абрахова С. С., который уезжал с Васей на фронт. Я попросила его написать, как они уезжали, что он помнит. 15 февраля он мне написал.

«Полк был формирован из трёх аэроклубов: Прокопьевского, Новокузнецкого и Канского. Ночные полёты тренировали в Ленинске-Кузнецком, потом погрузились по тревоге и выехали в Рассказово, там разгрузились, собрали самолёты и полетели на Юго-Западный фронт. Я полетел с Васей. Сели в Воронеже, на заводе самолётам сделали камуфляж и вылетели в Оскол. Площадку выбрали совхоз – Казахская степь, и вот началась наша боевая работа...»

Из письма лётчика Лакизо Николая Прохоровича. 1965 год. Из Ростова-на-Дону

«...Прошу прощения за то, что не пишу Ваше отчество. Причина одна – не знаю его. Ваше имя я знаю с ноября 1941 года, т. е. с того момента, когда я повстречался с Вашим мужем Васей в Ленинске-Кузнецком. Пробыли мы там недолго, оборудовали себе самолёты и в декабре отправились под Воронеж на Юго-Западный фронт. В течение всего 1942 года я работал вместе с Вашим мужем. Несколько полётов с ним сделал. В декабре, а вернее 30 числа 1942 года, нас направили в разные части. С этого времени я больше его не видел. В моей памяти навсегда останется образ Васи – весёлого, жизнерадостного человека. В тяжёлые моменты жизни он умел нас подбадривать и поддержать хорошее настроение. Мне очень хорошо запомнились его высказывания об удачной женитьбе, о Вашей чуткости. Среди всех аэроклубовцев – он один об этом только говорил, мечтал быстрее разгромить врага и вернуться домой. Но мечта его не сбылась».

Воевать нелегко, это самый тяжёлый труд на земле.

Из письма С. С. Абрахова

«...Летали наши лётчики в мороз и любую погоду. По фронту пошёл разговор, что прибыл сибирский полк. Это для немцев была гроза».

Пока ехали, были телеграммы: сначала из Кургана, с Новым годом поздравил из Пензы, а 10 января 1942 года из Калининграда Московской области.

«Уезжаю фронт чувствую хорошо приветом целую Вася».

У меня сохранились все фронтовые письма, телеграммы, корешки денежных переводов, открытки. Письма написаны карандашом и чернилами, на разной бумаге, не очень другой раз складные, потому что писались и днём, и ночью, где-нибудь на пеньке, или сидя где-то на аэродроме под крылом самолёта или в кабине в перерыве между полётами, пока техники и вооруженцы приготовят самолёт к следующему полёту, или на нарах при тусклом свете коптилки, прерывались обстоятельствами фронтовой жизни, и всё же я в своих воспоминаниях часто буду прибегать именно к ним, потому что они написаны там, на фронте, и лучше их не расскажет о войне теперь уже никто, даже сами участники войны.

17 января 1942 г.
«...Живу хорошо, нахожусь на фронте, чувствую себя прекрасно...»

18 февраля 1942 г.
«...Можешь меня поздравить с первым боевым вылетом, ночью летал бомбить вшивых ганцев, чтобы им неповадно было соваться на нашу Украину. Помнишь, Мура, сын всё говорил: "Бомбить надо", – вот я таких гостинцев вчера ночью возил для гитлеровцев, так что завет сына претворяется в жизнь. Сегодня, наверное, опять повезу такие же подарки для немецких оккупантов...»

Адрес стал: Действующая Красная Армия, почтово-полевая станция № 874, 682 авиаполк. С этого письма каждое проходило через военную цензуру.
В марте 1942 года погиб Белохвостиков. Вот и не стало нашего Коли. Самый тихий из всех наших ребят. Мы, жёны, потихонечку называли его красной девицей. Было ему лет двадцать пять. Первая утрата. Утрата для товарищей, страшное горе для матери, обоих сыновей отняла война у Прасковьи Петровны, два ещё совсем маленьких сына Коли остались без отца, вырастут – знать его будут только по фотографиям.
О гибели Коли мы узнали не сразу, не так-то легко писать о гибели товарища. Когда слух прошёл о Коле, я в письме спросила Васю, правда ли это, ответ был буквально в четырёх словах: «Белохвостиков погиб, это правда». Наверное, не надо было его об этом спрашивать.
Об обстоятельствах, при которых погиб Коля, говорили по-разному, но вот С. Абрахов в своём письме пишет:

«Через неделю (имеется в виду, как приехали на фронт – моё примечание) Белохвостикова командующий фронтом забрал себе шеф-пилотом, а через некоторое время вернулся. Мы получили задание бомбить Курск, или Покровку. Белохвостиков не должен был лететь, но его невозможно было удержать. Я подготовил ему самолёт, подвесил бомбы. Погода была плохая. Сущенко вернулся с бомбами, а Белохвостиков решил бомбить фрицев. Моё соображение такое: его самолёт зажгли и убили штурмана, когда он садился на горящем самолёте, то бомбы взорвались, потому что штурман их не сбросил – он был убит».

Колю можно было понять: ведь всё время в его отсутствие его товарищи бомбили фашистов, а он возил командующего фронтом, хотя это, возможно, порой было нисколько не менее опасно и, пожалуй, даже более сложно и ответственнее, он просто не мог иначе, он же приехал на фронт уничтожать фашистов, защищать свою Родину.
Это был четвёртый Колин боевой вылет, и последний.
Через сорок лет к мемориальной доске, на которой написано и имя Коли, придёт его внук в день своей свадьбы и возложит со своей невестой цветы в память о деде.
Мы никогда не знали, где наши мужья. С восьмым марта 1942 года поздравил меня Вася телеграммой из Москвы.

5 марта 1942 года
«Поздравляю вас праздником приветом Вася».

В это время они были вот где.

Из того же письма Абрахова С. С.

«...В 1942 году стали организовываться полки для работы с партизанами – летать по тылам, вот как раз эти полки назывались полками особого назначения».

Это был ответ на мой вопрос: «Что такое полк особого назначения (ОСНАЗ)?» – а полк, в котором воевали наши ребята, назывался именно так.
Письма иногда блуждали долго, а их так на фронте ждали, и однажды я получила сердитое письмо, всего из нескольких слов.

11 марта 1942 года
«С фронта. Удивлён твоим молчанием до сих пор. Василий».

Так официально он никогда, ни до, ни после этого письма, не подписывался. Чем это было вызвано, я поняла после, когда в письме от 29 июня 1942 года в постскриптуме спросил: «Почему ... ему не пишет?» Речь шла о жене одного из наших ребят. И тогда я вспомнила: как-то зимой она зашла ко мне домой и попросила несколько мешочков, т. к. отоваривали литерные пайки, а домой ей было ехать далеко, и, наверное, у меня было такое удивление на лице, что, не дожидаясь моего вопроса (литерные пайки в войну у нас давались только подземным рабочим и подземным инженерно-техническим работникам; мы, жёны комсостава, тоже получали кое-какие продукты по особым книжкам сверх карточной нормы, но то было в военторге, она же пришла в магазин ОРСа треста), она пояснила, что это паёк её квартиранта, а кто такие «квартиранты», в войну все знали хорошо, и мне стало страшно: ведь муж на фронте, она пользуется всеми правами жены фронтовика! Васе я тогда ничего не написала, а вот когда он передо мной поставил прямой вопрос, мне пришлось ему ответить, я ему никогда не лгала. Забегая вперёд, скажу, что её муж с войны вернулся, но лучше бы он не приезжал в Прокопьевск, жена уже скоро должна была стать матерью, и всё же он предоставил ей выбор, это был благороднейший поступок с его стороны, она осталась с «квартирантом», да куда, собственно, было деваться. Муж взял дочку, ей было уже лет семь, и уехал. Бывало и такое. Войны калечат людей не только физически, но и душевно: разваливаются семьи, страдают дети, разбиваются судьбы.

17 марта 1942 года. Телеграмма

«Рассказово жив здоров Вася».

Опять веселее жить.

20 марта 1942 года
«...Мура, вчера получил от тебя сразу два письма и в честь твоих писем сделал два ночных боевых вылета. В честь Родины мы в эту ночь задали немецким оккупантам много жару, от наших гостинцев наверняка многие остались "жить" навечно на полях нашей земли. Мура, недавно я тебе написал письмо, и довольно грубое, оно состоит, правда, всего из нескольких слов, когда ты его получишь, то, прошу, не обижайся, ибо это вызвано тем, что ты так долго ничего не писала, а я ведь первый тебе написал из всех наших ребят, даже Надя Гаврилова (жена Зеленского – моё примечание) пишет, что она взяла у тебя адрес и написала письмо Василию, а я после него получил на целую неделю. Я тебя прошу, не обижайся, когда приеду, тогда всё уладим, а сейчас давай не будем ругаться... Живём прекрасно, позавчера получили благодарность все экипажи, участвовавшие в боевых вылетах, от командования наземными войсками за отличное угощение немецких извергов. В этом числе и я. Здесь, Мура, уже чувствуется весна, снег начинает таять.

Целую тебя, твой Вася»

Жизнь пошла в каком-то совершенно ином измерении: чуточку бранились и мирились в письмах, делали в честь любимой женщины не приветственный круг над её домом, как это делал Вася в мирное время, а боевые вылеты. Весна, а этим совсем ещё молодым мужчинам надо идти мимо неё – не замечать её – жизнь, а идти убивать или самому быть убитым, и никто не знал, когда этому будет конец. Какую надо было иметь силу воли, чтобы всё выдержать, выстоять и остаться Человеком.
Восьмого марта мы, жёны фронтовиков-аэроклубовцев, собрались на квартире Медведевых, кто принёс картошку, кто огурцы, капусту, каждый по кусочку хлеба, где-то немного вина достали, и отметили свой праздник, и тут же написали своим мужьям коллективное письмо, не помню его точное содержание, но чтобы они били фашистов беспощадно, что мы их очень ждём, что нам без них нехорошо – очень скучаем – писали, это помню отлично.

23 марта 1942 г.
«...Вчера читал ваше коллективное письмо. Ванюша Медведев говорит: "...Ишь под пьяную лавочку что написали. Хотя я, – говорит, – если бы выпил, то разошёлся бы на несколько дней своей речью". Это он, конечно, шутя. Я очень рад, что ты так хорошо встретила праздник ... Вчера, Мура, летал я несколько раз бомбить гансов и фрицев и сейчас вот отдыхаю, правда, сейчас очень поздно, уже все спят, а я решил написать, так как рано очень улечу кое-куда, так что пожелаю тебе спокойной ночи. Привет маме ...
Целую тебя, сына и Эрночку,
твой Вася»

Уже начался май, весна в полном разгаре, а с ней пришла вера, что скоро будет конец, очень хотелось в это верить, а между тем впереди было ещё три года этой страшной войны.

4 мая 1942 года
«...Жди, и упорно только жди меня, ибо скоро наступит конец, когда мы разгромим немецких оккупантов и вернёмся домой...»

Я ждала. Очень.
Все наши ребята, комсомольцы, на фронте вступили в партию, гордились этим и боевыми делами старались оправдать высокое звание коммуниста.

10 мая 1942 года
«Я сегодня получил партбилет, меня комиссар армии поздравил с получением партбилета и пожелал наилучшей жизни и наилучших боевых успехов. Хочется громить и громить немецких мерзавцев за все те муки, которые они принесли нашему народу».

Хочется отметить, что командование на фронте, несмотря на все трудности, не забывало о родных своих подчинённых и сообщало домой не только о гибели, но и об успехах мужей, сыновей. В июне 1942 года я получила такое письмо.

«Уважаемая Мария Абрамовна.

Ваш муж Негриёв Василий Степанович, находясь в действующей Армии, в борьбе против германских оккупантов, показал себя достойным сыном нашей любимой Родины.
Он мужественно и отважно борется за счастье нашего народа. Все задания командования он с честью выполняет неутомимо, не жалея своих сил в борьбе с коварным врагом, являясь примером мужества и отваги.
Частица сил и энергии в дело разгрома врага вложена и Вашим мужем.
Командование части гордится такими бойцами, как Ваш муж.
За успешные боевые действия в борьбе против германского фашизма, за доблесть и мужество он представлен к Правительственной награде.
Желаем Вам и Вашей семье сил и здоровья.
Недалёк тот час, когда Красная Армия полностью уничтожит заклятого врага нашего народа и Ваш муж, с честью выполнив долг перед Родиной, вернётся к своей любимой семье.

С коммунистическим приветом
Командир эскадрильи
капитан М. Калинин

Военком эскадрильи
ст. политрук
Дрозденко»

В 1976 году я обратилась в Министерство обороны СССР с просьбой выслать мне копию наградного листа, которую мне выслали через военкомат.

Выписка из наградного листа

«Краткое изложение личного боевого подвига или заслуг

Предан делу партии Ленина–Сталина и социалистической Родины. Тов. Негриёв в действующей армии с января 1942 года. За этот период произвёл 26 боевых вылетов ночью на самолёте У-2 для бомбардировки войск противника. На боевые задания идёт с исключительно большим желанием и всегда их выполняет успешно. Смелый отважный лётчик, попадая в сложные метеорологические условия, не теряет самообладания и продолжает выполнять боевое задание. Неоднократно подвергался сильному обстрелу зенитных пулемётов противника, но не уходил от цели до полного выполнения боевого задания. В боевой работе исключительно вынослив. Своей неутомимостью служит примером для других. Неоднократно боевыми налётами наносил значительный урон врагу. Так, в ночь с 9 на 10 марта при бомбардировке укреплённого пункта Ржева в составе группы, в которой участвовал т. Негриёв, уничтожено: 6 ДЗОТ’ов, 12 укреплённых домов, пушечная батарея и до 150 солдат и офицеров.
Тов. Негриёв своей смелостью и отвагой доказал преданность делу партии Ленина–Сталина.
За успешное выполнение боевых заданий на фронте в борьбе против немецкого фашизма достоин представления к правительственной награде – орденом Красной Звезды.

Командир 1АЭ
капитан Калинин

17 апреля 1942 года

Приказом Брянского фронта № 055/м от 23.6.1942 года награждён медалью "За отвагу".
_______
Основание: от 682524, д. 400, л. 179.
Копия дана с полным соблюдением оригинала.

Копия верна (подпись)

Зам. Начальника отдела
майор Ковалёв

10 августа 1976 года»

19 сентября 1942 года
«В настоящий момент мою грудь украшает медаль "За отвагу", т. е. я награждён правительством ... Кроме того из наших ребят награждены: Сущенко, Абрахов, Зеленский, Коновалов, Медведев».

Дома жизнь шла своим чередом, со своими – порой – радостями, со своими – чаще – горестями.
Сейчас, в наше время, детей и дома, и в детсаде, и в школе учат понимать, что такое Родина, у тех, которым сейчас за сорок, в детстве решение этого вопроса проблемы не составляло. Для понятия о Родине совершенно ясно было, что это то, за что фашистов надо бить, прогнать, то, что Москва – самый главный наш город, и что он всемогущ, они были твёрдо уверены. Мой четырёхлетний Васёк мне как-то сказал так: «Ты, мама, не плачь и не горюй, я поеду в Москву и в подарок тебе папу привезу». Я при сыне никогда не плакала. Совсем ещё крошечные дети уже знали, что у матерей горе, что отец на войне бьёт фашистов, что это очень важно и отпустить его домой, по его детскому понятию, может только Москва. Не было такого случая, чтобы сын не стоял рядом со мной, когда я читала письма мужа. Дети горе своих матерей так тонко чувствовали, что видели их плачущими, хотя бы и не было слёз.

11 апреля 1942 г.

«...поздравь сына, ведь ему скоро пять, ведь и мне двадцать восьмого этого месяца исполнится двадцать шесть...»

Когда я получила это письмо, сына в живых уже не было, он умер в день рождения отца – двадцать восьмого апреля, не дожив до пяти лет месяц и три дня, от токсической скарлатины, не успели даже отвезти в больницу.
Долго я мучилась, как мужу написать, а писать надо, не имею права не писать. Когда сообщила ему о нашем горе, написала письмо и командиру части, знала, что муж будет переживать один. Дружеская поддержка товарищей на фронте в беде огромная сила. И я не ошиблась. Сначала я получила открытку от командира эскадрильи.

«Здравствуйте, уважаемая боевая подруга тов. Негриёва. Шлю я Вам свой горячий, сердечный привет и желаю Вам наилучшего здоровья и успехов в работе. Вчера получил Ваше письмо и был очень благодарен Вам за Ваше внимание и моральную поддержку боевого духа своего мужа, как истинная патриотка нашей любимой Родины, боевая подруга своего любящего мужа. Но, прочитав Ваше письмо, я был так же, как и Вы, огорчён смертью Вашего любимого сына, Ваш муж тоже очень сильно переживал сообщённую Вами печальную весть. Но ничего, я надеюсь, что он не упадёт духом и это не отразится на его боевой успешной работе. Ну пока, жму Вам крепко руку.

С приветом,
М. Калинин»

Нет, неправда, не ожесточились наши люди на фронте и в большинстве не были равнодушны к чужой беде.
Вася, видимо, не мог сразу написать, от него письмо пришло на пять дней позже. Написал он его 30 мая 1942 года, накануне дня рождения сына.

«...духом не падай, помни, что мы с тобой ещё увидимся и поживём, как жили те годы. Ну, насчёт того, что ты пишешь, чтобы я отомстил этим гадам за все муки, которые они принесли народу, и за нашу несовместную жизнь, будь уверена, я им, гадам, этого не прощу никогда. Я теперь увеличил бомбовую нагрузку своего коня, чтобы разить их сильнее, чтобы как можно скорее их разгромить и вернуться к тебе...»

1 июня 1942 г.

«Мура, ты спрашиваешь, что я получил вперёд: твоё сообщение или сообщение комиссара. Как раз я оделся и собрался идти к самолёту, чтобы лететь бомбить этих гадов, а мне в этот момент вручили письмо, я как только прочитал, не знаю, что со мной было, но в этот момент ко мне подошёл комиссар эскадрильи и мой штурман, они сразу ужаснулись, почему я такой бледный, я хотел было скрыть, но комиссар мне сказал об этом и поймал меня во лжи, но потом я признался, он хотел меня не пустить на выполнение задания. Я упросил, и меня пустили выполнять задание. Задание я выполнил отлично. Ребята наши: Кулиш, Абрахов, Дорогой, – как только об этом узнали, меня очень поддерживали в том, чтобы я не горевал...
4 часа утра. Ну, пожелаю тебе спокойной ночи, так как я ложусь спать. Спи и ты спокойно, ибо я тебя, маму и Эрну охраняю.

С приветом. Целую тебя,
твой Вася»

Не думала я 1 июня 1936 года, когда мы поженились, что ровно через шесть лет, первого июня 1942 года, Вася мне будет желать спокойной ночи за тысячи и тысячи километров, с этой жестокой, страшной войны.

О хороших отношениях между нашими ребятами говорят и такие слова в письме.

«Кулиш у меня работает техником на самолёте, с ним мы живём мирно и хорошо...»

Как будто и нет этой адовой войны. О своём технике Кулише он писал несколько раз. Коля был очень живой, энергичный, деловой парень. И с очаровательной улыбкой.

11 июня 1942 года

«Николай Кулиш молодец, очень хорошо мне всегда готовит самолёт».

На бомбёжку летали по нескольку раз в ночь, уставали очень, а в письмах писали:

5 июня 1942 года

«...прости, что это письмо я тебе пишу третий день, это потому, что только начну писать, меня вызывают летать, так что мне самому смешно, что я никак не могу тебе написать его...»

Удивительные всё же были люди на фронте: «вызывают летать» или «мне самому смешно, что я никак не могу тебе написать его...» – как будто идёт обычная будничная мирная жизнь, а ведь лететь бомбить, часто попадали в перекрёстный свет прожекторов, а уж тогда неминуем шквал зенитного огня противника, от которого надо уйти, иначе не выйти на цель, и возвращаться таким же путём, если не собьют.
Вот как о Васе пишет один из его бывших штурманов, который после войны остался в авиации, Костенко Николай Фёдорович, тот, который открыткой поздравил меня с 1942 годом и в ней же представился мне.

3 октября 1975 г.

«Это был, безусловно, один из мужественных и храбрейших лётчиков полка. У меня иногда было такое ощущение, что у Негриёва не было совсем чувства страха. ... Всегда подтянутый, аккуратно одет, улыбающийся. Это его спокойствие, уверенность, мужество передавалось окружающим, с ним было легко выполнять задания, с ним было весело в свободное время. Кроме этого Василий был чутким и отзывчивым товарищем, готовый в любую минуту прийти на помощь любому сослуживцу. Если с кем случалась какая-либо беда, Василий делал всё, что мог, и отдавал всё, что имел, чтобы только помочь товарищу. Задания ему всегда доставались самые сложные, ибо он был опытнее других...»

Однажды долго не было писем. Сколько нам в войну приходилось ждать весточек с фронта, и какая же бывала радость, когда они приходили, но сначала всегда была тревога, радость наступала, когда убеждались, что почерк на конверте знакомый, но настоящая радость всё же приходила тогда, когда в письме было написано: «Жив, здоров». На войне ведь не только погибают, но и в плен попадают, без вести пропадают, ранят, калечат.

29 июля 1942 г.

«...ты ведь меня похвалила за аккуратность, и вдруг такой перерыв... не можешь себе представить, что и где в это время я делал и что пережил. Я, безусловно, тебе когда-то расскажу ... соскучился о вас так, как ещё в жизни не скучал, мне увидеть бы хотя бы на один час...»

Мы, жёны, всегда тревожились за своих мужей, но, не имея никакого представления о войне, о фронте, писали порой довольно наивные письма, доставляя им другой раз, кажется, целое удовольствие.

15 августа 1942 г.

«...Ну а теперь отвечу на твоё письмо, хотя сознаюсь, что я немного, правда, и посмеялся над тобой, Мура, зачем ты всегда начинаешь строить какие-то догадки в отношении меня, когда от меня долго не получаешь письма... Ты ведь знаешь, что я нахожусь на войне, а не где-либо, правда, хотя и могут со мной случиться всякие случайности, но ты не расстраивайся особо, а спокойно жди, и я, безусловно, приеду ещё домой и увижу тебя, мне почему-то кажется всегда, что гансы ещё для меня не сделали пули, которая могла бы меня поразить. ... Я тебя прошу запомнить одну дату, или даже записать её где-либо, когда я приеду, я тебе её обрисую так, как она выглядела для меня в тот день – это 5.VII-42 года, – я знаю, ты будешь интересоваться этой датой ... Я тебе сразу напишу, что сейчас я её обрисовать не имею возможности, да и не имею на это права, напишу только одно, что в этот день, Мура, я снова родился, хотя и до этого прожил 26 лет. ... Ты меня спрашиваешь, почему я нахожусь в Алатыре ... нахожусь здесь по служебному делу и скоро отсюда выбуду на фронт».

Уже кончается лето, скоро осень, давно не видели своих жён, детей, родных и с грустью всё чаще вспоминается родной дом. В этом же письме:

«...как только возвращаюсь с боевого вылета, ложусь отдыхать, так мне всё вспоминается сразу до единой мелочи, и когда сравнишь с настоящим, то обидно станет, что в такие годы так приходится людям трудно, но ведь знаешь, что это сейчас требует Родина, а что значит слово "Родина", насколько это ласково, содержательно, оно только может побудить человека не жалеть сил и крови – конечно, того человека, которому Родина действительно дорога».

27 августа 1942 г.

«...ты, конечно, простишь меня, что я редко пишу, представь себе, что сейчас занят по горло, всё порхаю днём и ночью – обучаю ещё необстрелянных, ведь снова скоро на фронт, там нас ведь ждут...»

А между тем осень подошла уже совсем вплотную, особенно трудная пора для фронтовиков.

31 августа 1942 г.

«Сегодня, Мура, ведь последний день лета, а завтра уже будет осень, это снова нехорошее время, всегда будет сумрачно, сыро и холодно. Это ведь не осень 1936 года, когда мы стали жить совместно. Я думаю, что мы с тобой встретимся обязательно, если не в 1942 году, то в начале 1943 года должны обязательно, я и так мало находился всегда дома, а теперь ведь уже скоро год, как я уехал из дому и могу знать о вас только из писем, а мне ведь... охота побывать с вами вместе, распить бутылку шампанского и побаловаться с нашей крошкой, которая так, наверное, и вырастет без единого моего взгляда...»

Он не ошибся.

Страшно, когда война входит в жизнь человека на годы: бои, бои, а смерть на каждом шагу, потом рядом с фронтом в короткий срок передать вновь прибывшим свой опыт, приобретённый в боях, и опять в бой с всё новыми молодыми парнями, а тех, которых они пришли заменить, уже нет, или лежат в госпиталях искалеченные... «Там нас ведь ждут». А конца не видать. И опять поражаешься: какие нервы надо было иметь, чтобы всё это выдержать. Война идёт безжалостная, уничтожая, калеча всё и всех на своём пути. Такое мог выдержать, оставаясь Человеком с большой буквы, только советский человек.
Как-то, ещё во время войны, в один из рабочих дней, я шла по коридору, он был у нас длинный, увидела у одного окна нашего кассира Катю. Держа в руках какую-то бумагу, она плакала. Я подошла и спросила, что случилось. Она молча подала мне письмо, оно было из госпиталя, в котором ей сообщали, что в сопровождении сестры домой выехал её муж. Я даже похолодела: мы знали, что он в госпитале, что тяжело ранен, но никто не знал, даже Катя, что ему ампутировали ноги, а тут чёрным по белому написано именно об этом. «Мой бог, – подумала я, – да что же это такое, даже не знаешь, что ей сказать, не говорить же "Радуйся, что жив остался"». Что жив остался – это, конечно, хорошо, но здесь слово «радуйся» было ни к чему. Я подождала, пока Катя немного успокоится, и мы начали обсуждать, как достать лошадь, о машине тогда нечего было и думать – их просто не было, как привезти, взять ли детей на вокзал – у них было два сына-дошкольника. Спустя год или полтора ещё одно страшное горе пришло в эту семью – внезапно умерла Катя. Всё пережил солдат: воевал, лишился ног, а ведь ему ещё и тридцати не было, потерял жену, оставшись с двумя малышами. Казалось, было отчего растеряться. Хабаров не растерялся, он стал работать конструктором у нас в тресте: работу ему приносили домой, потом за ней к нему приходили, но частенько на коляске приезжал в трест сам, ему выносили работу, а когда она была готова, привозил её, кто-нибудь спускался вниз и принимал её у него. Протезов у него не было, видно, ему ими нельзя было пользоваться, сыновей своих он воспитал и остался уважаемым человеком.
Какой бы страшной ни была война, жизнь брала своё. Дети, даже те, с которыми отцы, уходя на фронт, прощались с сонными в детских кроватках, стали подрастать, лопотать, пошли своими ножками, радуясь улыбке матери, не ведая, что ради всего этого, ради жизни на Земле, где-то далеко льётся кровь их отцов, а многим так и не суждено будет вернуться домой. Мы, совсем ещё молодые женщины, работали, ездили в колхоз помогать убирать урожай, а оттуда чаще шли пешком, ходили работать на шахты, воспитывали своих детей, учили их узнавать своих отцов по фотографиям. А тревога за мужей не покидала ни днём, ни ночью. Порой даже видели зловещие сны. Приснился однажды и мне такой сон: иду я в длинном чёрном платье по полю, оно всё усыпано бриллиантами, красота неописуемая, а я не радуюсь – поле это называется полем слёз. Посередине этого поля стоит низенький столик, за ним сидит женщина и пальцем молча меня манит. Я подошла и вижу: на столе разложены карты, на них изображены какие-то витязи в боевых доспехах, и вдруг увидела карту, на которой Вася сидит верхом на коне, а за его спиной плывёт призрак мёртвого сына. Женщина мне говорит: «Вот как пройдёшь это поле слёз, так и встретишь своего мужа». Поле я не перешла – проснулась. Не верила я снам, а всё же не по себе мне стало от этого дивного, зловещего сна.

Прошло уже около года, как воюют наши мужья, уже несколько раз менялись полевые почты: 1402, 709, Алатырь – до востребования; номера полков: 682 нбап, 878 сап, – а мы так и не знаем, в какой они точке Земли, какими стали, как они там; из писем много о фронтовых делах не узнаешь, на них всегда стоит штамп: Проверено Военной Цензурой». Идёт война!
Восьмого сентября 1942 года пришло письмо из Калининграда Московской области.

«Я, наверное, скоро улечу работать, но ты, однако, пиши мне, чтобы, когда я прилечу, мне были бы письма, и я буду теперь писать всё время тебе из разных мест».

Слово «однако» раньше не употреблял, им чаще пользовались сибиряки, Вася южанин. От кого-то перенял.

На фронте никогда не знали, что будет завтра. Трудно на войне, и всё же иногда солдатам и офицерам давали немного передохнуть.

13 сентября 1942 г.

«Нахожусь в санатории, чувствую себя хорошо, даже, Мура, больше чем хорошо, правда, мысль не покидает меня, когда я увижу тебя вновь... Мурок, прошу тебя, только не волнуйся и не думай, плохого со мной ничего не случится, а просто я очень устал физически, и командование решило дать нам возможность отдохнуть и направило нас, четырёх ребят, в санаторий, здесь мы немного отдохнём и снова окунёмся в бой, работа дальнейшая предстоит нам очень тяжёлая и трудная, так что необходимо восстановить хотя бы немного прежние силы, чтобы в предстоящих трудностях с новой силой набрасываться на врага и, не давая ему передышки, бить его беспощадно... вот сейчас пишу письмо, ко мне подошла Анна Михайловна, санитарка, поставила ко мне букет цветов на стол и говорит: "Пошлите лепестки домой в письме и напишите, что вы у нас отдыхаете хорошо"».

Спасибо этим, совсем нам незнакомым, женщинам, что создавали нашим мужьям уют, о котором они уже так соскучились. Только не хотели они долго отдыхать, хотелось скорее кончать войну. После санатория Вася вернулся с товарищами в полк и опять вошли в суровую колею фронтовой жизни, а это очень, очень нелегко. Как-то я у одного лётчика-истребителя спросила: «Страшно воевать?» Он мне ответил примерно так: «Когда втянешься в боевую работу, как-то не думаешь об этом. Страшно после небольшой передышки – отдыха снова входить в фронтовую жизнь».

10 сентября 1942 года. Телеграмма из Калининграда

«Беспокоюсь почему ничего не сообщаешь с приветом Вася»

10 сентября 1942 г.

«Я знаю, ты будешь говорить, почему я тебе так долго не сообщал о себе, где я был и что я делал, этим я с тобой поделюсь, когда только приеду с фронта, тогда мы с тобой поговорим обо всём... опиши все подробности своей, маминой и Эрночкиной жизни и поцелуй их за меня, а тебя я поцелую, когда приеду, тогда, я думаю, мы и разопьём с тобой шампанское, которое ты бережёшь для меня, я думаю, оно ещё сохранилось, да?
...Мура, прошу тебя ещё раз, не обижайся, что долго не писал, ты вполне согласишься, когда узнаешь, почему это так получилось.

С приветом, целую тебя,
всегда твой Вася»

Шампанское, которое я купила вскоре после того, как Вася уехал на фронт, специально, чтобы выпить, когда он вернётся с фронта, конечно, было цело, только не пришлось нам его вместе выпить.
Адреса всё время менялись, а пока письма доходили до адресата, нервы иногда не выдерживали.

Телеграмма из Калининграда Московской обл.
29 сентября 1942 г.

«Привет почему не писала сейчас уезжаю не пиши Василий»

Единственное, что могло хотя бы ненадолго по-настоящему отвлечь от всего страшного, что бывает на войне, это, на мой взгляд, были письма из дома.

30 сентября 1942 г.

«Мура! Сколько раз тебя я сегодня бы поцеловал, ты знаешь, сегодня у меня радостный день, ведь я сегодня от тебя получил все письма, которые ты писала в Алатырь после моего отъезда оттуда, я как приехал в Москву, то сразу туда дал телеграмму, и мне оттуда их все выслали, которые там скопились, вот я пообедал и лежу читаю, а сейчас пишу тебе ответ. Мура, ты знаешь, вот эти дни, когда я тебе не мог писать и получать от тебя ответы, для меня являлись каким-то испытанием, я даже не знаю, до чего бы я дошёл, если бы ещё не получил от тебя писем, я вчера до того скучал, что дал тебе телеграмму, и мне кажется, она получилась не такой, какой она должна быть, но ты меня простишь, Мура, и я думаю, что не будешь обижаться, что так получилось, ведь это всё из-за скуки по тебе, Эрночке, вообще по семье, по дому...
Мурок, я тебе уже писал, что я даже телеграмму вчера не мог составить тебе такую, какой она должна быть, ты только прости меня и не обижайся, теперь я всё время буду находиться в Москве, т. е. в Калининграде, работать буду – вылетать в командировку и после выполнения боевого задания буду возвращаться в Калининград, так что если когда долго не будет писем, то не обижайся, это будет связано с работой... работа у меня очень будет ответственная, в тысячи раз сложнее той, которую я выполнял до сих пор. Вчера в телеграмме указал, что убываю, поэтому не пиши, да, я скоро улечу в командировку, но ты пиши, чтобы, когда я прилечу, мне были бы письма, которые я так жадно дожидаюсь, а потом, когда получу, читаю их с таким наслаждением, что для меня как будто бы ничего не существует в этот момент, кроме тебя, Эрночки и мамы.
Мура, ты пишешь, что я у тебя вышел из доверия, может быть, если я, ты считаешь, несколько виноват, разрешаю тебе немного поругать меня, но ты поверь мне, что я не так уж серьёзно болел, как ты себе представляешь, ну если мне немного нездоровилось, то это не значит, что я серьёзно болен, ведь так, правда? Ну а в настоящий момент я здоров как бык, ты можешь в этом не сомневаться, я тебе говорю правду, и я думаю, что ты мне в этом поверишь.

С приветом. Целую тебя, твой Вася»

И опять где-то почта полевая заплуталась. Потом письма скопятся и пойдут пачками.

15 октября 1942 г.

«Мура, уже второй день, как я от тебя получаю по 10–12 писем, которые ты мне писала ещё в июле и частично в августе, а теперь вот они возвращаются ко мне, и я их сейчас сижу прочитываю, как будто бы они недавно были написаны мне, а интересно, вообще, сидеть и читать такие письма... в настоящий момент занят я не особенно, но ожидаю сижу с часу на час распоряжения для выполнения задания, сидеть, чтобы ничего не делать, это не по моей натуре, мне хочется сейчас работать и работать... чтобы вновь возвратиться к вам домой...»

***
А этим временем мы своим мужьям уже готовили сюрприз. С самого начала войны была мобилизована в армию медсестра – жена техника Гены Шилдова – Дуся. В день отъезда на фронт он пошёл её провожать, неудобно ему было: не жена провожает мужа, а наоборот – муж жену, но уже на вокзале Дусе сказали, что она остаётся в городе для прохождения службы в эвакогоспитале № 1250, который размещался в школе № 6. Перед тем как Дуся должна была ехать, они сфотографировались – Дуся уже в форме. Это была очень энергичная, с добрым сердцем женщина.
Осенью сорок второго из госпиталя, где она служила, выписали солдата, которого надо было сопровождать домой, а жил он где-то под Москвой, Дуся попросила, чтобы послали её, просьбу её удовлетворили. Надо было быть очень сильной женщиной, чтобы во время войны, в холод, время тревожное, людей в поездах много, а на вокзалах и того больше, согласиться сопровождать в такую даль искалеченного человека, который без посторонней помощи не то что в вагон подняться, дойти до него один не может. Но второго такого случая может и не быть. Полк, в котором воевали наши ребята, стоял недалеко от Москвы, в гор. Калининграде Московской области. Собрали мы, кто что мог, хотя могли мы не очень-то много, всё отпускалось только по карточкам, но всё же всякими правдами и неправдами достали: носки, курительной бумаги, табаку, папирос и даже несколько бутылок водки, вручили это всё Дусе и проводили её в далёкую дорогу. Страшновато нам было за неё, и завидовали немного, а она в полной военной форме, красивая, счастливая стояла на ступеньках вагона и, улыбаясь, махала нам рукой. В надежде, что скоро встретится с мужем, она забыла обо всех трудностях предстоящего пути. Полк Дуся разыскала, встретили её с распростёртыми руками, не знали, куда посадить. Завешали им с Геной в землянке простынями угол – в тесноте, да не в обиде. Пожила она там немного, перед отъездом ребята съездили в Москву на рынок и купили каждый для своих родных небольшие подарки. Но самое главное – она нам всем привезла письма. Это письмо мне особенно дорого, оно никем не вскрывалось, не проходило через чужие руки цензуры, не лежало в почтовых сумках, я получила его почти, как говорится, из рук в руки: после Васи до этого письма дотронулись только руки Дуси. Первое и последнее письмо, полученное с оказией. Я и сейчас, когда касаюсь этого письма, чувствую тепло сильных, добрых, ласковых рук Васи.

27 октября 1942 года

«...Мура, сегодня я счастлив, как никогда, ведь сегодня встретил Дусю, поговорил, она передала мне всё, что ты послала... Ты просила, чтобы я тебе рассказал о 5.VII-42 г. Так вот, слушай. Я в это время работал при штабе 4-й армии со своим звеном, мы стояли тогда недалеко от Курска, и вот гансы предприняли такое наступление, бомбили весь день, не давая передышки, и в этот день я чуть не потерял свою жизнь. Вечером я полетел выполнять одно задание и встретился с пятью самолётами немецкими в воздухе, они меня атаковали и, конечно, сбили, я летел на беззащитной машине У-2, но и здесь мне повезло, что я остался жив, правда, немного покалечил себе ноги, но сейчас я себя, Мура, чувствую прекрасно, но за это я им тоже насолил крепко: после того как я выздоровел, я летал на бомбёжку, и так удачно было, что после бомбёжки я наблюдал большие очаги пожара, видимо, горел склад с горючим...»

Выписка из боевой характеристики

«В действующей армии с 18.1.42 г. За этот период произвёл 87 боевых вылетов ночью на самолёте У-2 на бомбардировку войск, укреплений и техники. За всё время лётной работы имеет общий налёт 1202 часа, из них на У-2 днём 987 часов, ночью 156.
За успешное выполнение боевых заданий ночью неоднократно поощрялся командованием 62СД. В работе является примером для всего личного состава...

Командир 1-й АЭ ОСНАЗ
майор М. Калинин»

Дополнение

«С 15.I-42 г. по 25.07.42 г. лейтенант Негриёв на самолёте У-2 днём произвёл 70 самолёто-вылетов на связь с наземными войсками, доставку представителей высших штабов на линию фронта и отправку оперативных документов в часть.

Начальник штаба 1-й АЭ ОСНАЗ
майор Твердохлебов»

Все мы были безгранично благодарны Дусе за её доброту, за то, что она там, на фронте, для каждого нашла ласковое слово, за то, что рассказала нам о каждом в отдельности. Дуси уже нет. Она умерла в 1971 году. Я часто вспоминаю эту прекрасную женщину – достойную жену советского офицера.
На протяжении трёх лет службы, имея двух детей, стариков-родителей, она сутками не выходила из госпиталя, в особенности когда прибывали из далёкого далека раненые, ухаживала за ними, поддерживала их морально своим живым характером, ни на одну минуту не забывая о муже, тревожась за его судьбу. И жаль, что о сёстрах эвакогоспиталей ещё очень мало рассказано. Работа их была трудной, беспокойной: всё время на глазах тяжелораненые, а ведь к людским страданиям привыкнуть невозможно так же, как и к невозвратным потерям, без которых в госпиталях тоже не обходилось. Раньше медсестёр называли очень красиво: «сестра милосердия», – но почему-то со временем это название забыли. Мало того, это название стали считать старомодным, а может, мы, люди, просто огрубели?

***
Приближался 1943 год, второй раз будем встречать Новый год без своих мужей, второй год не знаем ласки, не с кем поделиться ни в горести, ни в радости, а лет совсем ещё немного – даже три десятка лет не прожито. Нет большего горя, чем война. Двадцать седьмого декабря 1942 года получила телеграмму.

«Поздравляю новым годом.
приветом Вася»

Какая радость! И в этот же день написал открытку его штурман.

«Здравствуйте, Мария Абрамовна!
Мне, хотя и неизвестному для Вас человеку, хочется поздравить Вас с Новым 1943 годом и от всей души пожелать Вам счастья в Вашей жизни и работе.
Вас, конечно, заинтересует, кто я?
Пожалуйста, представляюсь: штурман Негриёва Василия Степановича, лейтенанта. Фамилия моя – Костенко, имя – Николай. Вот мы и знакомы. Правда?
Мне очень хочется посмотреть на Вас. Поэтому, прошу убедительно, пришлите свою фотокарточку Васе, а мы пришлём вдвоём.
Эрночке также большущий привет от меня и папы. Передайте ей, чтобы быстрее росла.

Пока с приветом
Костенко 27.12»

Я выросла и провела свою молодость в городе, где треть жителей составляли военные, так как у нас дислоцировался пехотный полк, у них в городке был прекрасный клуб, куда нас молодые комвзводы приглашали на танцы и в кино, там мы впервые смотрели звуковую кинокартину. Зимой катались с ними на лыжах, весной ходили за город – слушали трели жаворонков, а ранней осенью любовались широкими просторами степи, где ковыль расстилался как море. Вечером – уютный горсад, где под звуки духового оркестра с эстрады, сделанной раковиной, танцевали на площадке, выстланной досками. На лето полк уходил в лагеря в Омск пешком – 800 км. Никогда не забуду: выстраивался полк в полном боевом порядке, впереди знамя, оркестр. Неизменный марш «Прощание славянки». Провожать выходил весь город; пожилые женщины плакали, и нам было грустно, что парни уходят на всё лето. Но самыми преданными были, конечно, вездесущие мальчишки, которые долго бежали сбоку, сзади колонны, провожая полк в поход. Обратно полк возвращался эшелоном. Сколько радости всегда было – город сразу оживал. Всем было так по-человечески хорошо. И таким ещё совсем недавним счастливым временем повеяло от этой маленькой почтовой открытки, где не было ни единого слова о войне, как будто её и нет, что даже сердце защемило. Но такая мирная весточка пришла с фронта только один раз за все 1418 дней.
Коля остался жив. С 1949 года и почти на протяжении тридцати лет вёл по трассам мирного неба советский лайнер из Москвы в Хабаровск, за рубеж – в Гавану и другие города, а 2 марта 1980 года умер от осложнения после гриппа.
Встретиться нам не пришлось, но это, хочу надеяться, не его вина. Знакомство так и осталось заочным. А жаль. Он меня в письмах часто приглашал в гости. В 1966 году, возвращаясь домой с Васиной могилы, я с Казанского вокзала в Москве дала ему телеграмму и просила прийти на вокзал, так хотелось с ним поговорить. Ждала его до полуночи, но... Видно, моя телеграмма попала в недобрые руки.

Вступил в свои права сорок третий. В связи с работой полков особого назначения ГВФ (гражданского воздушного флота), который имел на фронте свои полки, дивизии, экипажи выехали в Москву за назначением, ребят наших разбросало по разным фронтам.

Из письма техника Абрахова С. С.

«Нас разлучили, эту работу передали ГВФ, Вася попал в 8-й полк, а я в 9-й, и больше мы не виделись».

Абрахов запамятовал: Вася попал не в 8-й, а в первый отдельный авиаполк ГВФ, которому впоследствии было присвоено звание 120-й отдельный гвардейский авиаполк ГВФ.
Васю с Колей разлучили.

Москва, 11.01.1943

«...Сейчас я уезжаю из Москвы совсем в другую часть, буду, наверное, переучиваться на новую матчасть, а потом буду снова выполнять боевые задания.
Сижу в Москве на вокзале и скучаю о тебе... как вспомнишь, что сейчас Родина требует от тебя бороться и бороться, так сразу охота очутиться на передовой и бить этих гансов... Высылаю тебе своё фото со своим штурманом, теперь мы с ним разлучились: он уехал работать в Тбилиси, а я в другую сторону, на запад, и только на запад...»

Январь 1943 года

«...вот наконец-то я снова очутился на фронте, прибыли мы благополучно, нас здесь пять человек: я, Сущенко, Кукушкин, Костин и Шестаков. На днях приступаем к обучению на другой матчасти... Чувствую себя хорошо, правда, скучаю о вас и о том, что мне пришлось разлучиться со своим штурманом Колей Костенко, он очень хороший штурман и товарищ, нам все завидовали в нашей дружбе и работе».

В подтверждение этих слов привожу выписку из письма Коли, которое он мне написал через двадцать один год после того, как они расстались с Васей.

15.07.1964

«...С Васей я познакомился в августе 1942 года в Алатыре. Он тогда был уже обстрелянный лётчик, полетал на фронте. Я же был желторотый в полном смысле, и, несмотря на это, он меня очень тепло принял и даже после нашего знакомства попросил к себе в экипаж. Собственно, если быть до конца откровенным, он мне дал лётную путёвку, вложил много сил и энергии, чтобы я был не хуже других. Потом, несколько позже, мы очень хорошо с ним слетались, нас везде расхваливали, и командование возлагало на нас определённые надежды и всегда ставило в пример другим.
В моих глазах он был большим авторитетом, который возрос ещё больше после одной вынужденной посадки. У нас в полёте сдал мотор, и мы сели в лесу на небольшой поляне (это было зимой). Вот здесь и пригодились его технические знания... я при всём своём желании помочь ему ни в чём не мог, и всё же он исправил мотор, и мы улетели, хотя и с большим трудом. Помню, как потом все восхищались его мастерством и мне было очень радостно.
Дальнейшая наша служба переросла в хорошую дружбу, и наше расставание с ним было очень печальным...»

В самом начале 1943 года началась фронтовая жизнь в новой части, с её новым командованием, с новыми фронтовыми товарищами, с новыми членами экипажа. Плохо в мирное время менять место работы – и куда хуже менять часть в боевой обстановке.
Служба в новой части началась с освоением нового типа самолёта – ИЛ-2, боевых вылетов пока нет, а отсюда и настроение неважное. Наверное, если человек втянулся в условия фронтовой жизни, ему надо воевать до победного конца, иначе нет ему никакого покоя.

25 января 1943 года

«...уже соскучился о воздухе и хочется хотя бы одного фрица убить, ведь теперь радио каждое утро приносит новости, которые придают силы и хочется бить и бить этих паршивцев, чтобы они больше никогда не лезли к нам и не нарушали нашу мирную жизнь. Зачёты уже сдал по матчасти на хорошо и отлично, следовательно, скоро буду летать самостоятельно».

9 февраля 1943 года

«Мура, вчера я послал тебе большое письмо, но решил тебе написать и сегодня ввиду того, что у меня сегодня большая радость. Во-первых, получил от тебя письма, которые ты мне писала в Калининград, я с таким нетерпением их ожидал, и вот сегодня рано утром получил их, очень рад... я как почитал письма, у меня сразу поднялось настроение и с хорошим настроением я ушёл на полёты. После четырёх провозных полётов командир вылез и говорит: "Молодец, теперь лети сам", – и я сегодня вылетел самостоятельно. Это вот у меня вторая сегодня радость... ты прости, что тебе мало писал в этом месяце, это потому что скука была невыносимая, летать не летал, и, что меня ожидало впереди, я не знал, а это очень меня заставляло нервничать, не могу я сидеть спокойно без дела, да ещё в это время. Вот сегодня у меня только стало спокойно на душе, когда я чувствую, что у меня есть перспектива впереди. Мура, я сегодня чувствую себя хорошо, только бы больше давали работать».

В этом же письме сообщил, что вылетели самостоятельно на «Чёрной смерти» Саша Кукушкин и Саша Костенко. Просил выслать главу «Разборка и сборка самолётов» из одного учебника. Да, на фронте книжных магазинов и библиотек нет.

21 февраля 1943 года

«...вчера проходил медкомиссию, мне доктор сказал, что я здоров как бык. ... Одно плохо, что очень мало приходится летать. Ты знаешь, пока я способен держать штурвал, я должен летать, неустанно, тогда я буду спокоен, а так всё-таки у меня почему-то неспокойно на душе. Сегодня пойду сдавать зачёт, а после не знаю, что придётся делать.
Мурок, поздравляю тебя с двадцать пятой годовщиной Красной Армии, этот юбилейный год показывает, насколько выросла наша Красная Армия, ибо сейчас ею восхищается весь мир. Паршивые фрицы сейчас безостановочно бегут на запад...»

7 марта 1943 года

«...прежде всего поздравляю вас всех с днём 8 марта, очень жалею, что не могу побывать дома и вместе встретить с тобой этот день. Как много я бы тебе рассказал – что я видел за это время разлуки и что пережил, ведь это бывает только один раз в жизни и не у каждого, но ничего не поделаешь, сейчас ведь у нас жаркая работа. Недавно, ты слыхала, освободили Гжатск, Ржев и многое другое, ... а сейчас вперёд и только вперёд на запад...»

14 марта 1943 года

«...За последние дни я получил от тебя три письма и ещё ни на одно не отвечал, не мог ответить, был занят, теперь я полностью введён в строй, и приходится летать днём и ночью. Я очень благодарен, что ты пишешь аккуратно, я хотя бы ими успокаиваюсь, ведь я о вас соскучился до безумия. Чувствую себя хорошо, правда, сегодня вот не взяли меня на полёты, потому что у меня сейчас совсем нет голоса, очень болит голова, и мне приказано отдыхать...»

Когда долго не было писем, казалось – пришла беда. Второй год каждый день мы старались отодвигать подальше сознание возможности, что в любую секунду может произойти непоправимое, и когда от такого душевного напряжения становилось уже просто невмоготу, я писала в письмах: «Совсем я тебя потеряла, где ты, и каким же ты стал?»

15 марта 1943 года

«...ты в своём письме пишешь, что ты теперь не знаешь, где и что я делаю, и какой я теперь есть. Так запомни – нахожусь на фронте в одной из действующих частей, летаю громить двуногих зверей...»

В этом же письме

«...вчера получил письмо от Попова, он мне пишет, что находится в действующей армии, а сейчас ранен в левую руку, отдыхает. Пишет, что скоро вступит снова в строй, очень благодарит меня за моё внимательное его обучение, он передаёт тебе привет...»

Продолжение следует...

От многих своих курсантов Вася получал на фронте письма, но было ли ещё письмо от Феди – не знаю. Как-то, ещё во время войны, ко мне домой пришёл отец Феди – Николай Иванович. Прошло более сорока лет, а убитый горем отец до сих пор стоит перед моими глазами. Он просил: «Мария Абрамовна, Федя погиб, а у меня нет ни одной его фотографии, нет ли у вас?» У меня была одна, где снялась вся лётная группа после выпускных экзаменов в аэроклубе. Хотя курсантам последнего основного выпуска было лет по 17–19, Федя в группе Негриёва выглядел совсем мальчиком. Тяжело мне было смотреть на отца, он воспитал его без матери – мать Феди рано умерла.
У меня была одна указанная фотография – конечно, лицо Феди я вырезала и отдала отцу. Ни о чём я у него не спросила, я ведь сама недавно получила похоронную на мужа.
К похоронным мы в войну привыкнуть не могли, каждая отдавала болью в сердце, которая так и осталась на всю жизнь.
На первой встрече аэроклубовцев в 1967 году, о которой я уже писала, выпускник Ковшов Н. С. вспомнил о курсанте Калинине Василии, который тоже учился у Негриёва в 1941 году (приказ по АК № 52 от 10.05.1941). Выступление Ковшова Н. С., как и все выступления на этой встрече, было записано на ленте.

«...Ещё хочу рассказать вам о своём товарище Калинине. Вот мне подсказывают: его звали Василием. Он учился вместе со мной в аэроклубе. Вместе попали на фронт и воевали в одной дивизии, только в разных полках. Участвовали в тяжёлых операциях: брали Великие Луки – очень трудные бои здесь были, прорывали фронт и освобождали Смоленск, потом Харьков, дальше шли по Бессарабии, Румынии.
Первые метры румынской земли освобождала наша дивизия. Вот здесь, в боях за этот первый клочок румынской земли, и погиб Василий Калинин. Погиб геройски, повторив подвиг Николая Гастелло.
Фронт от нашего расположения был близко – в двадцати километрах. Немцы бросили здесь очень много танков. А наши позиции были укреплены ещё слабо. Нас тут так прижали, что до аэродрома немцы не дошли буквально пять километров.
Так вот о Василии Калинине. В тот день Василий в паре с экипажем другого самолёта отправился в разведку. Возвращаясь назад, лётчики обнаружили большую колонну немецких танков. Они уходили в горы, чтобы прятаться там. Наши решили атаковать эту колонну: сделали один заход, второй. И тут самолёт Калинина был подбит. Василий мог спастись, как это удалось второму лётчику. Надо было только бросить машину вправо на лес. Но Василий поступил иначе – он врезался со своим горящим самолётом прямо в танки. Вражеские танки вспыхнули...»

Вот так, по словам Ковшова, погиб Василий Калинин. К сожалению, в официальных документах он значится без вести пропавшим, по ним только известно, что 22.08.1944 не вернулся с боевого задания из района Коробчений (Румыния), воевал в 187-й гв. шап.
Калинин в 1939 году окончил горпромуч, получил специальность «шахтный электрослесарь».
Родился в 1922 году.
Был награждён медалью «За отвагу» 15.08.1943, а 09.07.1944 – орденом Красного Знамени (5ВА, № 025/н).

И ещё об одном курсанте Негриёва В. С. – Сергееве И. С., который окончил аэроклуб на год раньше Попова и Калинина (приказ по аэроклубу № 52, п. 1, от 29.05.1940).
В 1967 году школьники Гомельской области из д. Бобовичи – Саша Пархоменко и Ваня Праведный на берегу реки Сож обнаружили каменную глыбу, на которой были каким-то острым предметом нацарапаны слова: «24.VII-43 г. Прощай, Родина. Я умираю, но не сдаюсь. Сергеев Иван Семёнович».
Когда навели справки, оказалось, что он выпускник нашего аэроклуба. Призывался прокопьевским Военкоматом; мать его, Устинья Васильевна, жила в д. Матюшино Калачёвского сельсовета Прокопьевского района, куда сразу выехал корреспондент газеты «Шахтёрская правда». Устинья Васильевна рассказала, что сын её Иван после окончания десятого класса уехал работать в Прокопьевск, работал машинистом электровоза на шахте «Коксовая – 1», 18 июня 1942 года получил повестку из Военкомата и ушёл в армию, сначала писал из военной школы, а потом уже из части.
В последнем письме домой от Ивана есть такие строки: «Мама, я вам посылаю 19.II переводом 250 руб. ...» Это письмо шло долго, согласно почтовым штампам, отослано 02.03.1943, а получено 09.06.1943. Так иногда шли письма с войны. А их так ждали! Потом пришло извещение.

«Ваш сын – мл. сержант, воздушный стрелок Сергеев Иван Семёнович в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, 19 марта 1943 года, выполняя задание, не вернулся на свою базу. Пропал без вести.

Майор Шавров,
командир части»

Мне очень хотелось узнать, когда учился в аэроклубе Сергеев И. С., в какой части служил. Из книги приказов аэроклуба я установила, что Сергеев И. С. был курсантом аэроклуба шестого, 1939 года, набора. В мае 1940 года в приказе по АК № 45 от 13.05.1940, в котором перед выездом в лагеря для прохождения лётной практики курсанты распределялись по лётным группам, Сергеев значится в первой лётной группе третьего звена (инструктор-лётчик Негриёв В. С.). Я обратилась в МО СССР с просьбой сообщить, в какой части в 1943 г. служил командиром майор Шавров, мне сообщили:

«По учёту офицерского состава ВВС значится: "Подполковник Шавров Алексей Николаевич, 1909 года рождения, в 1942 – 1944 гг. был в звании майора и занимал должность начальника штаба 843-го штурмового авиаполка, в мае 1943 года преобразованного в 94-й гвардейский штурмовой авиаполк 5-й гвардейской штурмовой авиадивизии".
Сведениями о судьбе Сергеева И. С. не располагаем».

Письмо моё направили в Центральный архив МО СССР с сопроводительной:

«Прошу проверить по документам названных частей запрашиваемые сведения и о результатах сообщить заявительнице.

Начальник отдела
Подшивалов»

Вскоре получила ответ из Центрального архива МО СССР № 4/108080 от 05.08.1977.

«Воздушный стрелок 843-го шап младший сержант Сергеев Иван Семёнович, 1921 года рождения, 19.03.1943 не вернулся с боевого задания из района Непокрытое Харьковской области».

Никто не знает, что произошло 19 марта сорок третьего с Сергеевым, можно только предполагать: возможно, подбили самолёт, или командир погиб, а Ивану удалось выброситься, влился в группу окруженцев, которая вела бой за деревню близ того места, где была обнаружена надпись на камне.

Из журнала «Старшина – сержант»

«Работники Гомельского областного краеведческого музея и следопыты опросили местных жителей. Им рассказали, что в июле 1943 года (никто не помнит, какого числа) действительно какая-то группа советских воинов перебралась через р. Сож. Внезапным ударом они выбили из д. Бобовичи и Чкалово фашистов, которые бежали в панике. Однако через некоторое время, поняв, что их атаковала небольшая группа советских воинов, фашисты пошли в наступление, и нашим храбрецам пришлось вести жестокий неравный бой. Возможно, в этом бою участвовал и Иван Сергеев».

Возможно и другое: Харьков был освобождён 16.02.1943, Гомель тоже в сорок третьем, но 19 августа – значит, вполне реально, что 19 марта 1943 года самолёт, на котором вылетел Сергеев в район Непокрытое на выполнение боевого задания, был подбит, Сергеев выбросился с парашютом, возможно, был ранен, но имел ещё силы, решил пробираться к своим, более четырёх месяцев скитался по оккупированной территории, по тылам врага. 24 июля, уже умирая от ран и истощения, собрал последние силы и нацарапал на камне, бог весть чем, прощальные слова: «Умираю, но не сдаюсь...» – вложив в эти скупые слова весь смысл своей совсем ещё молодой жизни, так и не узнав, что он уже два месяца гвардеец, потому что часть, в которой он сражался, часть, из которой он в последний раз вылетел на выполнение боевого задания, в мае 1943 года была удостоена звания гвардейской. Погиб, но не сдался. Защитив своей жизнью честь полка, честь своей Родины, своего родного города, своего аэроклуба.
Есть ли могила Ивана Сергеева? Едва ли.
Фотографии Сергеева И. С., камня с предсмертными его словами, последнего письма Сергеева Ивана домой и статьи из журнала «Сержант – старшина» – «Поведал камень» выслал мне по моей просьбе Гомельский областной краеведческий музей.
Камень с берега р. Сож перевезён в Гомельский музей, там и хранится.
В подлинности сделанной на камне надписи именно Сергеевым И. С., сравнивая с почерком в его письме, я не сомневаюсь.

Константин Холкин

В той же лётной группе, в которой учился Сергеев И. С., учился и Костя Холкин. Его в нашем городе знают как бессменного руководителя авиамодельного кружка Дворца пионеров им. Ю. А. Гагарина. Почему этот очень скромный, добрый человек выбрал такую беспокойную работу?..
В середине 1939 года в школу № 6 пришёл инструктор аэроклуба, рассказал о правилах приёма, и многие мальчишки тут же написали заявление, был среди них и Холкин Костя, ему и семнадцати не было в то время. Окончил он аэроклуб, а в 1942 году подошёл срок призыва в армию и Костю направили во вторую Ленинградскую авиашколу им. Ленинского комсомола. Шла война, поэтому выпуск был ускоренный – через три месяца обучения Костя, в свои 19 мальчишеских лет, попал прямо в самое пекло войны – под Сталинград. Специальность Костя получил стрелка-радиста, но нужны были механики, и он стал механиком.
Работа авиамеханика не лёгкая, тем более на фронте – самолёты с боевого задания часто возвращаются такими, какими они уже взлететь не могут, и тут много, если не всё, зависит от мастерства механика: сделает вовремя – значит, самолёт вылетит на боевое задание, нет – значит, одним вылетом меньше, а то и больше чем одним, а война не ждёт. Механик всем своим сердцем болеет за каждый самолёт, их не так много, здесь заводов нет, сломанный или не вернувшийся с задания самолёт сразу не заменишь.
1 мая 1945 года Костя со своим 95-м гвардейским Рава-Русским штурмовым авиаполком 5-й гвардейской Запорожской орденов Суворова и Кутузова I степени штурмовой авиадивизии встретил под Берлином, но впереди была ещё Прага, вот там, под Прагой, в г. Городец-Королевский он и встретил День Победы.
Казалось, теперь можно бы и отдохнуть, но Костя тяжело заболел. Болезнь он одолел. Демобилизовался. Сначала работал инструктором-методистом в филиале Кемеровского аэроклуба, который недолго просуществовал в Прокопьевске, а в 1954 году пришёл во Дворец пионеров руководителем авиамодельного кружка. Любовь к авиации он привил многим мальчишкам, которые потом в авиации нашли своё призвание, как, например, Серёгин В. – командир отряда полярной авиации, Нефёдов Г., Корпец А., Рудаков В. – командиры воздушных кораблей, Вечер А. – авиаконструктор и многие другие.
Много тёплых писем получает К. Г. Холкин от своих воспитанников.
Любовь к своему родному аэроклубу, где он познал первые азы авиации, которой он посвятил всю свою жизнь, у него сохранилась до сих пор.
Летом 1983 года я посетила Константина Григорьевича, и когда уже стала уходить, он сказал: «А У-2 до сих пор во сне вижу».
К. Г. Холкин имеет много правительственных наград, среди них две медали «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За взятие Праги»...

Иван Земский

Как-то у меня в квартире раздался телефонный звонок. Звонила совершенно мне незнакомая женщина и сказала, что она хорошо знала Земского Ивана. Это один из Васиных курсантов последнего основного выпуска. Через день-два я к ней поехала.
Вот что она мне рассказала.
Её родители и родители Земского Ванечки, так она его в детстве и юности называла, так он для неё Ванечкой и остался, жили по соседству на Комсомольской улице. Когда началась война, Ване было семнадцать лет, Геле и того меньше.
В 1940 году Ваня поступил в аэроклуб, а летом 1941-го, на второй день войны, курсанты выехали в лагеря на Школьный аэродром, там, в посёлке Школьном, в специально отведённых домах они и жили. Недалеко от этого посёлка было поле, где родители Гели сажали картошку, и вот как-то раз, когда она с матерью полола её, Геля услышала шум мотора. Выпрямилась, глянула на небо, самолёта ещё не видно, но вдруг из-за горизонта вынырнул весёлый У-2, и вскоре увидела, что от него отделился маленький комочек, подбежала, подняла его – к камушку была привязана записочка. Ваня ей назначал свидание, но... оно не состоялось. Ваня в это время сидел на гауптвахте.
В 1942 году Ваню направили в лётную школу. Когда он уезжал, Геля прибежала на вокзал, но эшелон уже ушёл. В 1943 году Ваня, окончив учёбу, был направлен в действующую армию. Вскоре ушла на фронт и Геля. В Москве, куда она прибыла со своей частью, узнала, что часть, в которой служит Ваня, стоит в Сокольниках, отпросилась и поехала, но она не знала Москву и, оказалось, не туда взяла билет. Опять опоздала. Ваня отбыл на фронт раньше, чем она его разыскала. Сначала переписывались, потом потеряли друг друга.
От Смоленска до Германии прошла санинструктор артдивизиона Геля дорогами войны, воевала на 2-м Украинском фронте. В 1945 году демобилизовалась, приехала домой, и тогда мать Вани рассказала ей, что последнее письмо от Вани было из Восточной Пруссии, потом пришла похоронная, в которой было написано, что Земский Иван Харлампьевич погиб под Кёнигсбергом.
Прошло сорок лет, а память о друге детства и только начавшейся юности Ангелина Ивановна сохранила на всю жизнь.
Земский Иван – один из тех курсантов аэроклуба, которые запечатлены на фотографии лучшей лётной группы выпуска 1941 года. Она была помещена в «Шахтёрской правде». Это четвёртый выпускник из этой группы – группы Негриёва В. С., о котором что-то удалось узнать. Из них в живых остался один – Распопин П. Трое – Попов Ф., Калинин В., Земский И. – погибли.
Курсантов своих муж часто называл «мои пацаны», любил он их безмерно, в их воспитание вкладывал всю свою душу, хотя разница в годах была совсем небольшой, и они его в грозные дни войны не подвели.

***
Кончилась зима тяжёлого 1943 года – хотя какой год в войну был лёгкий?! – пришла долгожданная весна, и, как бы ни были рады ей на фронте, вместе с ней порой приходила и тоска по дому: побывать бы дома хотя бы один часок, даже во сне стали видеть, что едут домой. И уже устали. Вторую весну на войне... Ярко светит солнце, звенит капель, потекли ручьи, запели птички, в природе всё оживает, возбуждая самые прекрасные чувства у человека. Но на фронте под этим солнцем, в этом ясном, голубом небе, раздаются не трели жаворонков, а взрывы снарядов, бомб, горят самолёты, погибают лучшие сыны и дочери нашей Родины.

25.03.1943

«Здравствуй, Мура!

Мура, 22-го и 24-го я получил от тебя по два письма, но ответить на них не мог ввиду того, что эти ночи был занят, а днём спал непробудным сном. Ты в письмах желаешь мне спокойной ночи, так вот имей в виду, что я всегда отдыхаю днём, а ночь у меня – это день, если выпадет хорошая ночь, то я за эту ночь прохожу по 1000 или 1500 км или 8–9 часов моей напряжённой работы по уничтожению фрицев. Мура, за письма тебе большое спасибо, я очень тебе благодарен, что ты аккуратно мне пишешь и не забываешь меня, это придаёт мне сейчас больше сил для борьбы с фрицами, чтобы быстрее разгромить их и быстрее вернуться к вам, ибо я настолько уже соскучился о вас, что даже не могу это выразить никакими словами на бумаге, мне так охота побывать с вами хотя несколько часов, что я иногда размечтаюсь о вас так, что мне во сне потом кажется, что я уже качу к вам, а когда проснёшься, оказывается, что я лежу один на нарах и ребята говорят: пора вставать и собираться на работу, ну тогда остаётся вставать с болью в душе, что это неправда, одеться и идти выполнять то, во имя чего живёшь и во имя чего наши отцы положили свои головы.
Мура! в настоящий момент чувствую себя хорошо, правда, вот уже целая неделя, как я не могу произнести ни одного слова, потерял голос и немного побаливает голова, но это, надеюсь, скоро пройдёт.
Мура, на днях я получил от Инны письмо, поругал, конечно, её за то, что она не могла писать раньше, а то молчала целых полтора года, а потом уже вздумала написать, но хорошо, что она хотя поздно вспомнила обо мне, что я ещё живу и работаю, да притом надеюсь с ней встретиться и отругать тогда её по-настоящему.
Мура, мне ведь скоро исполнится 27 лет, в этот день, если исполнится моё желание, то сделаю вам подарок.
Мурок, прошу тебя, опиши подробно, как вы живёте и как у тебя с финансами положение в настоящий момент, есть ли у тебя хотя немного денег, ибо твоя экономика меня волнует. Кроме того, прошу, подробно опиши о малютке Эрнусь и маме, как они поживают? Она, наверно, и не слушает маму, шалунья большая, да? Ты им передай большой привет от меня и поцелуй их за меня, а когда я приеду, то я сам поцелую их.
Вот так коротко протекает моя жизнь и работа.
Прошу тебя, Мура, передай всем трестовским девчатам привет, от которых ты мне передавала, скажи, что пусть готовят вина для встречи. Привет Аге Гиренко и Титовым, а также Анисимовым.
Ну, пока всё, с приветом, целую тебя,
твой Вася.

Мой новый адрес: Полевая почта 29653-В»

Не исполнилось его желание. Хотя я так и не узнала, какое оно было. Вероятнее всего, он должен был получить небольшой отпуск, побывать хотя бы немного дома.
В эту ночь, с 25 на 26 марта 1943 года, Вася погиб. Третье страшное стечение обстоятельств: 28 апреля 1942 года, в день рождения мужа, умер сын; 1 июня 1942 года, в день, когда исполнилось ровно шесть лет, как мы поженились, Вася на фронте получил моё письмо о смерти сына; в ночь на 26 марта 1943 года, накануне дня рождения дочери (она родилась 27 марта 1941 года) не стало Васи. Ни одним краешком меня война не обошла.

На последнее письмо я ответить не успела, вслед за ним, на следующий день, я получила письмо, на конверте адрес был написан чёрными чернилами и чужой рукой. Я сразу всё поняла, таких писем в войну боялись больше всего. Написано оно было 26 марта, сразу после того, как Васю похоронили. Хоронил его Первый отдельный авиаполк ГВФ, впоследствии 120-й гвардейский, со всеми воинскими почестями в присутствии командования и друзей.

Вот это письмо.

26.03.1943

«Дорогая Маруся.
Эти строчки пишут лучшие боевые друзья Вашего мужа Кукушкин Ал-др, Костин Пётр и Шестаков Ал-др, Вы от Васи знаете, что мы с ним с 1941 года всё время вместе в действующей Кр. Армии. Никто другой не знает так близко Васю, как мы, ибо за время нашей совместной фронтовой жизни он никогда никого не обманул, никого не подводил. Исключительная чуткость к боевым товарищам, забота о них – неотъемлемые качества Негриёва Васи. В то же время мы живые свидетели его жгучей ненависти к заклятому фашизму. Василий много сделал для быстрейшего разгрома кровожадного врага, для скорейшего освобождения наших кровных братьев и сестёр из-под гнёта немецких захватчиков. Он всегда с огромным порывом рвался в бой. Вася как истинный патриот, не жалея жизни, громил озверелых фрицев. Он сбросил на одуревшие головы проклятой немчуры более 13 тысяч кг бомб, выпустил по врагам более 10 тысяч пуль. Кроме этого Ваш муж 17 раз глубокими ночами летал в далёкий тыл противника и все боевые задания выполнял на отлично. Вася один из самых смелых, решительных и храбрых ночных соколов нашей Родины. Не один десяток из стана врагов навеки остались в нашей русской земле от богатырских ударов Негриёва Васи. Он бил их беспощадно. Бил не только смертельным грузом, но и своей ненавистью к врагам. За его мастерство, за его беспредельную любовь к своему народу, за его преданность нашей Родине советское правительство наградило Васю медалью «За отвагу». Наша Ленинско-Сталинская партия приняла т. Негриёва как одного из лучших воинов Отечественной войны в свои ряды большевиков.
Вася высоко ценил и высоко и твёрдо нёс вперёд к победе обагрённое кровью передовых людей знамя коммунизма.
Родная подруга, трудно, чрезвычайно тяжело писать строчки, что Васи больше нет в нашей боевой семье. Он погиб смертью храбрых при выполнении боевого задания в ночь с 25 на 26 марта 43 г.
Виновники в преждевременной смерти Вашего любимого мужа и нашего лучшего боевого друга – трижды проклятые всем свободолюбивым человечеством кровожадные немецкие захватчики.
Дорогая Маруся, мы с болью в сердце пишем Вам эти тяжёлые строчки, но совесть не позволяет нам скрывать от Вас правду. Как ни тяжела, как ни горька правда, но она всегда лучше красивой лжи. Так нас учит т. Сталин.
От всего сердца желаем Вам, дорогая подруга, по-большевистски перенести эту неизмеримо тяжёлую утрату. Соберите всю свою волю в один могучий кулак и не теряйте равновесия в эти суровые дни. У Вас есть дочь. Желаем Вам, чтобы воспитали её достойной дочерью Васи Негриёва, который всю свою энергию, всю свою жизнь отдал на дело полной победы коммунизма.

Не стало героя, но подвиг солдата
Народы запишут в рассказах, стихах.
Такими сынами Отчизна богата,
И слава им будет в эпохах, веках.

Похоронили Васю со всеми воинскими почестями в д. Хламово Зубовского с/с Юхновского района Смоленской области. Трудно, чрезвычайно тяжело осознать, что Васи больше нет. Но его боевые подвиги зовут нас вперёд на окончательный разгром кровожадных собак. От всей души желаем Вам, дорогая боевая подруга, наилучшего здоровья, мужественно перенести непоправимый удар.
Пишите нам по адресу: Полевая почта 29653-в.
Остаёмся с раскалённой ненавистью к врагам нашей Родины, боевые друзья Вашего мужа
Кукушкин
Костин
Шестаков
Крепко жмём Вашу руку.
Все личные вещи Вам часть в ближайшие дни вышлет в Ваш адрес.
Будьте мужественны и стойки».

Такие письма могли писать только люди, которые твёрдо были уверены в победе.

Долго я искала после войны этих лётчиков. Сначала нашла следы Кукушкина, но слишком поздно. Саша уже несколько лет как умер.
Шестаков Саша, мл. лейтенант, командир звена транспортно-бомбардировочной эскадрильи 1-го отдельного авиаполка ГВФ, и Костин Петя, мл. лейтенант этого же звена, друг Васи по Ульяновской школе, по сообщению Министерства гражданской авиации, выполняя боевое задание по транспортировке грузов для партизанского отряда в ночь с 1 на 2 августа 1943 года пропали без вести.

***
А война продолжалась. Одни погибали, на смену им приходили другие. Без малого четыре года шли наши солдаты по дорогам жестокой войны, какой мир не помнит, а с ними и наши ребята. Вернулся по ранению Коновалов, в 43-м получил ранение Сущенко, после госпиталя приезжал ненадолго домой – и опять на фронт, а в 1944 году был демобилизован по болезни. Больше ему не летать, и, чтобы это пережить, тоже надо иметь мужество. После фронта Саша ко мне приходил. В ночь, когда Вася ушёл в свой последний полёт, Сущенко, как он мне рассказал, отозвал его в сторону и сказал: «Васька, ты куда летишь, что ты делаешь, видишь, какая погода, лететь невозможно». Задание было на добровольца, и Вася сразу попросил, чтобы его послали.
Когда я у Саши спросила, был ли он на похоронах, он ответил, что его тогда в полку не было. Позже я поняла, что Саша просто меня щадил, не хотел он мне рассказывать подробности гибели Васи.
Штурман Васи – Миша Петушков – остался жив.

Из письма М. Т. Петушкова – последнего штурмана Васи

10.08.1964

«...С Василием мы начали летать вместе с января 1943 года. Жили мы в коллективе дружно и мирно, а между собой тем более, как настоящие боевые друзья. До 25 марта у нас всё шло хорошо. При выполнении боевого задания в тыл противника 25 марта ночью мы за линией фронта встретили очень плохую погоду, пренебречь которой было нельзя, и мы вернулись домой обратно.
На обратном пути на территории противника мы были обстреляны зенитными средствами противника. Пересёк линию фронта и, пролетев некоторое время, самолёт стал терять управление.
Василий, пытаясь установить самолёт в нужное положение, необходимых результатов не добился, и самолёт начал беспорядочно падать, не слушаясь рулей. Уже в падении Василий, видимо, хотел его вывести (вырвать) с помощью дачи полностью газа мотору, не помогло, и мы начали падать с высоты 500 метров ещё с большей скоростью так, что меня в кабине даже повалило; правда, я всё же успел в это время произвести выстрел из ракетницы для того, чтобы лучше осветить местность, но ничего не помогло. Вот в такой сложившейся обстановке мы врезались в лес и землю.
Василий, без сомнений, скончался мгновенно при ударе, вследствие ранения в голову, это я видел сам, а я потерял сознание от удара.
После нашего падения колхозники в лесу начали поиски самолёта, так как они видели выстрелы из ракетницы и падение самолёта.
Часа через три они самолёт нашли. Я в это время уже приходил в сознание, как сейчас помню весь этот бред, но вытащить меня было трудно.
Когда меня вытащили из-под обломков, я сразу стал звать Васю в горячке, не замечая, что сломана нога и сильно изуродован, я начал бегать по глубокому снегу и искать его вокруг самолёта, но он, конечно, не отвечал, так как лежал так же, под обломками, мёртвым. Вытащить мы его сразу так и не смогли.
Тогда меня отвезли на повозке на аэродром, оттуда на самолёте доставили в полк, затем в Москву в нашу аэрофлотскую клинику, а Васю уже без меня похоронили. Я хотел присутствовать при его похоронах, но при таком моём тяжёлом состоянии командир полка не разрешил и немедленно отправил меня самолётом.
У меня, без сомнения, сложилось определённое мнение, что наше падение явилось результатом повреждения при обстреле органов управления самолётом.
Вот как это всё произошло.
Вообще от нас могло не остаться и мелких кусочков, так как у нас под плоскостями был груз, который состоял из двух мешков тола (взрывчатки), мешка гранат и мешка взрывателей. Всё это от удара могло взорваться».

Вылетели они тогда на Р-5.
Миша тоже умолчал о том, как погиб Вася, но я уже знала, мне написала учительница д. Хламово: при падении самолёта на лес Васе в лоб вонзился сук от дерева и вышел в затылок, больше на теле не было ни одной царапины.
Это будни войны, за которыми кроются миллионы личных трагедий.
Михаила Тихоновича Петушкова я разыскала после войны – уже в 1965 году. После того ранения он много месяцев лечился в госпиталях, казалось, физически он был уже здоров, но совершенно исчез сон, два месяца он ещё пролежал в Москве в психиатрической больнице. После этого с большим трудом добился, чтобы его опять отправили в полк. Так Миша Петушков и закончил войну в 1945 году. После войны поселился в Ташкенте и продолжал свою любимую работу в авиации. Летал не только на наших, но и на международных авиалиниях, а потом несколько лет в том же аэропорту работал диспетчером.
7 апреля 1986 г. Михаил Тихонович скоропостижно умер.

***
Вернусь к Сущенко.
Я от всей души была Саше благодарна, что он ко мне пришёл. Передо мной стоял красивый, в расцвете сил мужчина, в лётной форме, с наградами, почему-то запомнился орден Красной Звезды. У меня даже мелькнула шальная мысль: может быть, пригласить его домой на чашку чая? – мы ведь встретились у меня на работе – но тут же отбросила её: не годится, он женат, у него трое детей, а я молодая вдова. Нет, нельзя. Когда он пошёл, я посмотрела ему вслед: «Счастливая Нина, дождалась мужа», – и никто, даже сам Саша, не знал, что жить ему осталось всего семь лет, из них два последних года быть прикованным к постели.

Наконец война была окончена. Говорили, что фронтовики первое время просыпались от тишины, было странно и нам, что нет больше передач, когда Юрий Левитан начинал: «От Советского Информбюро...» – от этих сообщений, если они передавались ночью, я вскакивала как по тревоге. Радио мы никогда не выключали.

Все наши ребята воевали храбро, все были удостоены правительственных наград. После войны одни вернулись в родной город, как Медведев, Майоров, Шилдов, другие поселились в других городах.

Майоров Р. П. служил в ночном бомбардировочном авиаполку особого назначения ГВФ, войну закончил в должности инженера эскадрильи в гор. Кёнигсберге.
Демобилизовался в 1946 году.
Умер в 1965 году.
Сын Майорова – Олег – пошёл по стопам отца, стал авиатехником.

Вместе с Майоровым вернулся и Шилдов.

Зеленского В. С. и Медведева И. П. разделить никак нельзя: с начала до конца воевали вместе. В ночном бомбардировочном авиаполку, потом на ИЛ-2, воевали на Юго-Западном, Брянском, Центральном, 1-м, 2-м, 3-м Белорусском фронтах.
Вскоре после войны И. П. Медведев демобилизовался, вернулся в Прокопьевск. Зеленский прослужил ещё до 1948 года, потом вернулся в Прокопьевск, но в 1952 году снова был мобилизован в армию, прослужил ещё восемь лет в Оренбурге, на Сахалине, а в 1960 г. демобилизовался и поселился в Черкассах.

Абрахов С. С. после Калининграда попал на Северный Кавказ: «Готовили наступление в г. Моздоке, разгромили совещание Клёста, где погибло 17 генералов и в том числе Клёст. Мы погнали с Кавказа, в это время меня назначили борттехником, и до конца войны я летал на самолётах Р-5, ТБ-3 и ЛИ-2. Кулиша и Дорогого я встречал после войны в Москве на Центральном аэродроме».
После войны Абрахов С. С. поселился в гор. Армавире, работал на приборостроительном заводе. Уже после войны награждён орденом «Знак Почёта».

Колю Кулиша и Серёжу Дорогого мне, к великому моему огорчению, найти не удалось. Из Управления ГВФ мне сообщили, что Дорогой Сергей Терентьевич, гвардии техник-лейтенант, бортмеханик 2-го класса 2-го отряда Севастопольского полка гвардейской авиатранспортной дивизии, демобилизовался в 1946 году и больше никаких сведений о нём нет.
С Колей я после войны не встречалась, а вот с Серёжей встретилась. Когда наши ребята уходили на фронт, он был у Васи в аэроклубе техником, и перед отъездом муж с Серёжей принесли его вещи. И вот однажды, не то весной, не то осенью 1946 г. – не помню, к нам кто-то постучался в дверь, я открыла – Серёжа! Состояние моё в тот момент трудно описать. Я была всем сердцем рада, что он живым, здоровым вернулся, и тут же в сознании молнией пронеслось стихотворение А. Коваленкова «Письмо», которое Вася вырезал из какой-то газеты и прислал мне с фронта:

Ты обо мне в слезах не вспоминай,
Оставь свою заботу и тревогу.
Не близок путь, далёк знакомый край,
Но я вернусь к знакомому порогу.

На голос твой я сердцем отзовусь,
На верность верностью и подвигом отвечу.
Я далеко, но я ещё вернусь.
И ты, как прежде, выйдешь мне навстречу.

Но к моему порогу вернулся не Вася, и не к нему я вышла навстречу, вернулся Серёжа, и встречаю я его, а не Васю.
Серёжа, как я ещё в начале писала, был тот единственный из одиннадцати, ушедших добровольно на фронт в 41-м, который не был женат. Он стоял в дверях и так счастливо улыбался, что моя боль в душе чуть отодвинулась, и Серёжа, по-моему, ничего не заметил, я широко раскрыла дверь, улыбнулась: «Жив! Ну проходи, покажись, какой ты стал». Серёжа был хорош: возмужал, раздался в плечах, прошло четыре года, как он уехал на войну, тогда ему было двадцать три. Он весь сиял – ещё бы: жив и невредим, война кончилась, всё страшное позади. Форма на нём сидела отлично. Радость из его глаз так и струилась.
Остановился он у нас, больше ему некуда было пойти: родных у него в городе не было, знакомые за годы войны разъехались. Пожил у нас дня три, походил по городу, на танцы, и в один из вечеров пришёл и заявил: «Мария, я женился, пришёл попрощаться». Наверное, какая-то девушка до ухода на фронт была на примете, коль в такую даль ехал. «Да что ж, – говорю, – ты её не привёл с собой?» – «А она там, – отвечает, – на улице ждёт, стесняется».
Вот так, четыре года воевал, а уговорить девчонку войти в квартиру не сумел. Посмеялись мы с мамой, поздравили его, пожелали самого большого счастья, а на следующий день они уехали.

***
Идёт время, аэроклуб больше не существует, но многие парни нашего города продолжают то, что начали первые курсанты аэроклуба: одни водят прекрасные лайнеры по воздушным линиям мирного неба, другие осваивают сверхзвуковые самолёты и охраняют наш мир и покой. Вспомню об одном, о котором писали в местной газете и был снят телеочерк нашей, Кемеровской, киностудией.
Шли учебные полёты, на задание полетел курсант Армавирского высшего лётного училища Николай Осипов – наш прокопьевский паренёк. В воздухе что-то произошло с двигателем, когда Николай пролетал над городом, несмотря на команду с земли катапультироваться, чтобы спасти людей, не прыгнул, а отвернул в сторону, туда, где, он знал, при падении никто не пострадает. Город Коля спас, но самому прыгать было уже поздно. Он погиб 28 марта 1972 года, весной, в самое лучшее время года. Погиб, но остался честным перед людьми.

***
Выросли дети аэроклубовцев, стали достойными сыновьями и дочерьми своих отцов и дедов, есть среди них рабочие и строители, учителя и врачи, офицеры и инженеры, живут они во многих местах нашей необъятной Родины, живут счастливой жизнью под чистым голубым небом, завоёванным отцами, а вместе с ними растут и радуются чистому небу их внуки.

Жизнь продолжается.
Продолжается она и в моих детях и внуках.

Одного хочу – чтобы ни дети мои, ни внуки, все дети мира, все люди доброй воли Земли никогда не узнали, что такое война.

Мария Негриёва

гор. Прокопьевск
1966–1989