Фронтовая сестра Однополчанки ЭТА фотография в 1944 году была выставлена в витрине московского фотоателье у стадиона «Динамо». На ней — моя мама, санинструктор 256-го полка 56-й стрелковой дивизии 10-й гвардейской армии, в 1943 году, здесь ей 19 лет. Стало расхожим: у войны не женское лицо… Но этот снимок — тоже лицо войны. «Какие удивительные лица военкоматы видели тогда!» — написала Юлия Друнина о девочках, шагнувших со школьной скамьи «в блиндажи сырые, в грязную теплушку…» Сколько их было? Санинструкторов, зенитчиц, летчиц, разведчиц, связисток? По статистике — около миллиона. Тех, кому суждено было стать не солдатками — солдатами Великой Отечественной. Сегодня забыты судьба и стихи Юлии Друниной. Это благодаря ее поэзии поколение женщин-фронтовичек обрело голос. Это она облекла в стихи, по-женски нежные, по-мужски мощные, их судьбы. «Нет, это не заслуга, а удача — стать девушке солдатом на войне. Когда б сложилась жизнь моя иначе — как в День Победы стыдно было б мне!» Незадолго до своей гибели Друнина, с которой случайно свела меня журналистская профессия, передала в подарок моей маме свою книгу «Полынь» с надписью: «Однополчанке — дружески». Они не были даже знакомы и тем более не были однополчанками. Но так уж считала Юлия Владимировна: их, фронтовичек, осталось так мало, что все они — однополчанки… Тургеневские девушки на передовой. МОЯ мама, тогда ее звали Ира Яблоновская (в замужестве Мурзина), — из подмосковного Подольска, закончила девять классов, когда началась война. Работала в госпитале. Потом, в эвакуации, в Барнауле — на патронном заводе. Оттуда же, с Алтая, добровольцем, окончив курсы медсестер, ушла на фронт. Родные скрывали присылаемые в ответ на ее заявление повестки из военкомата, она догадалась, пошла туда за ответом сама, тут все «хитрости» и выяснились. Дома ее удерживали как могли, отец грозился проклясть. А у нее было «одно желанье — поскорее в бой». «Напрасно дочек умоляли дома — уже не властен материнский взгляд, у райвоенкоматов и райкомов тургеневские девушки стоят…» Провожать её на фронт родители не пришли. Сбылось. В 19 лет она попала на передовую, в 74-ю отдельную стрелковую бригаду добровольцев-сибиряков, «сталинцев-алтайцев», как пелось во фронтовой песне. Мама мало рассказывала о войне, а уж похвальбы подвигами вообще в помине не было. Что я запомнила? Как стирала она часами в ледяной проруби окровавленные, заскорузлые бинты — перевязочных материалов катастрофически не хватало: «Я стираю их в какой-то луже, я о камни их со злостью тру…» И как нужно было учиться отдирать те бинты от ран одним движеньем, чтобы не тянуть муку и боль, и как невыносимо было сделать это резкое движенье… Рассказывала мама, что во время передышки однажды повезло — жарили на костре на железном листе оладьи из мерзлой картошки с неубранного поля, как дома, чтобы домом пахло… Рассказывала, спали на ходу во время многокилометровых марш-бросков — двое с боков поддерживают, несут, а тот, кто посередине, спит. После менялись. А на привалах падали прямо в снег, в грязь и тут же засыпали, мокрые, со стертыми в кровь ногами, замерзшие. Вспоминала мама холод, смертельную усталость, постоянное желание спать, и еще — отогреться, поесть и помыться хоть как-нибудь. И — страх. Детский, девчоночий страх: «Кто говорит, что на войне не страшно, — тот ничего не знает о войне». Заплутала однажды в лесу и вдруг услышала совсем близко немецкую речь — припустила бежать, себя не помня. А двух девчонок, рассказывала мама, застрелил наш офицер — отказались идти за «языком», испугались… «Сестричка, пристрели!» ВОЙНА снилась маме до самой смерти, мучали ее эти сны, не отпускали. Снился страх. Хотя получила она и солдатскую медаль «За отвагу», и гвардейский значок. За спиной этой девушки — Калининский, Западный, Северо-Западный, 2-й Прибалтийский фронты, тяжелейшие бои за Великие Луки, реку Ловать, Ельню, Смоленск… Но не героику и романтизм вспоминала мама. А страшные раны бойцов. Вывалянные в грязи кишки. И то, как, матерясь, требовали воды раненные в живот, а давать им пить категорически воспрещалось. И как иные просили, плакали: «Сестричка, пристрели!» И как тяжело было вытаскивать, выволакивать с поля раненых, плача от бессилия. Из наградного листа: «Во время боевых действий дивизии, старшина медслужбы т. Яблоновская самоотверженно выполняла важнейшие задания командования. В районе боевых действий дивизии /Идрицкий район, Калининской обл./ бессменно в течение трех суток напряженной работы в хирургическом отделении т. Яблоновская оказала серьезную помощь 20 чел. Тяжелораненым. В районе Осинстроя, Витебской области участвовала в выполнении ответственного задания по эвакуации раненых с переднего края, – в темные ночи, при исключительно неблагоприятных климатических условиях и при непрекращающихся артиллерийских обстрелах противника, вывезено около 80 раненых, в том числе свыше половины тяжело раненных. За самоотверженное выполнение заданий, проявленное мужество и отвагу представляю гвардии старшину м/службы к награждению медалью «За отвагу». Нач. санслужбы дивизии Глушак Гвардии майор м/службы 4 февраля 1944 г.» Есть у Друниной стихотворение «Встреча» — как встретились после войны в магазине продавец и покупательница. Бывшая медсестра и ее командир батальонный. У мамы тоже была такая встреча! На рынке однажды в 70-х к ней при мне кинулся торговец: «Ты мне жизнь на фронте спасла!» Когда мама смотрела фильмы о войне, то изумлялась пушистым волнам волос, белым воротничкам и начищенным сапожкам у девушек. Ведь она, как и все, на привалах первым делом жгла над костром, сняв гимнастерку, вшей. Такая вот «санобработка». А как стеснялись девушки обмундирования! Неуклюжих ватных штанов, стеганки, обмоток, мужского белья… Зато как радовалась мама выписанному к зиме белому дублёному тулупчику. Мама пробыла на фронте ровно год с марта 43-го до марта 44-го. Много это или мало? Как судить, достаточно ли хлебнул ада человек, тем более, если это - девушка? Посмотрите сегодня на своих дочерей, сестёр, любимых, на двадцатилетних девчонок: год в боях, где кровь, грязь, смерть, мат - много бы это было бы им или мало?.. Мама после фронта осталась жива. Не искалечена. Лишь раз ее контузило, засыпало землей — осталась торчать лишь рука с браунингом. Проезжавшие после боя офицеры, решив забрать оружие, тронули руку — теплая! Так и спасли ее. Мама умерла в феврале 1991 г. То, что пережила мама, вернувшись с фронта, - отдельная история, не менее горькая и драматичная. А мне просто хотелось от имени своих ровесников и ровесниц поклониться сегодня ей и таким, как она. Девчонкам Великой войны в солдатских гимнастёрках, с нежными полудетскими лицами, заслонившим собой страну, а значит, и нас. И ещё - попросить у неё и у них прощения. Я не знаю, за что, но попросить. Марина МУРЗИНА